Осколок

Впрочем, ничего этого, вытягивая железную сварную лестницу из кузова своей полуторки, Василий не вспоминал, а думал только об одном, где бы успеть до поездки нужду справить.

Ничего так и не придумав, взгромоздился в кабинку, завёлся, прогрел мотор и, дождавшись, пока сопровождающий присоседится к нему, потихоньку тронулся в путь.

На вопрос «куда ехать будем?» получил ответ сопровождающего: «Не твоё собачье дело, сволочь» и спокойно двинулся по трассе, унося важных неизвестных, сидящих на лавочках в кузове, в колымскую даль между грядами бесконечных сопок.

«На Сто-Полста сделаешь остановку» - единственная осмысленная фраза, которую произнёс сопровождающий часа через полтора пути.

– Сделаем!
– отозвался Василий, и дальше до остановки путь продолжался в гробовом молчании.

На Сто-Полста у столовой остановились, и тут только Василий смог спокойно посетить скворечник, после чего совершенно воспрянул духом, в предбаннике столовой набрал из титана кипятка в алюминиевую кружку, достал из-под сиденья сухой паёк и стал завтракать.

Важные пассажиры тем временем тоже баловались разносолами, сопровождающий прохаживался за спинами и коротко отдавал приказания Яшке Гогоберидзе - повару, разнорабочему и посудомойке в одном лице.

Тот в мыле метался по крохотному помещению принося и унося, подавая и разрезая, вытирая и смахивая, убирая и снова принося - короче, был полный кошмар.

Важные люди были требовательны и придирчивы. Один заметил в супе, как ему показалось, таракана и заорал так, что трясущийся Яков уже видел себя голым привязанным к лиственнице и сплошь облепленным комарами.

– Что это!!!
– визжал важный человек, - ЧТО!!!!! ЭЭЭ-ТООО?!!!!

Яков на негнущихся ногах встал у того за правым плечом и внимательно всмотрелся в блюдо...

– Я спрашиваю - что это?!!!!

Возникла мертвая пауза, такая долгая, что автоматчикам охраны, стоявшим по периметру столовой, захотелось передёрнуть затворы.

Вдруг добрая улыбка вползла на мертвецки белое лицо Якова, и тот с облегчением проговорив негромко: «Это - люк! Лю-юк!» - вынул прямо из жижи двумя пальчиками нечто сомнительное и коричневатое, вложил в губы и поцокал языком: «Вькусьно!».

Изрядно наполнив желудки и оттого несколько разомлев и подобрев, важные люди, сопровождаемые сопровождающим и сопровождающими автоматчиками, которым достался лишь сухой паёк да по черепушке чая с брусничным листом, вышли из чрева столовой, жмурясь на ясное солнышко и побрели к машине.

Зоркий Василий немедленно из кабинки зашагал, чтобы лестницу выдвинуть, ибо важным людям без лестницы никак невозможно было.

Потянул Василий за железную скобку, выдвинулась немного из кузова лестница и заскользила вниз, а тут впритык к кузову как раз расположился самый важный, тяжеловато после перекуса без опоры ему было стоять... Роскошную лисью доху свою распахнул и начал шарить по карманам в поисках папиросочки, и ножку так игриво в сторонку отставил...

Вот по этой ножке и шарахнула, соскользнув вниз сварная железная лестница, не удержал её Василий.

Когда визги и вопли затихли, когда один из автоматчиков слетал в столовую и принёс оттуда бинт и зелёнку, когда подняли Василия с земли (его в одно мгновение налетевшие автоматчики бросили вниз лицом, как только раздался первый вскрик важного в лисьей дохе), когда обнаружилось, что ни бинт, ни зелёнка не нужны - раны никакой нету, а есть только небольшой ушиб, большой, сытый, важный ушибленный в дохе долго сопел, хриплым полушепотом матерился, глядя на Василия, и свирепая злоба светилась в его глубоких, узких глазах.

Он позвал к себе сопровождающего, отвёл в сторону и что-то кричал тому приказным голосом, отчего сопровождающий, казалось постепенно погружался в землю.

Но как только всё успокоилось, все заняли свои места, и машина тронулась в дальнейший путь, сопровождающий, устроившись в кабинке с Василием, как ни в чём ни бывало, засопел носом.

Василий терялся в догадках: что же это за люди такие важнючие, почему его сразу же не кокнули за упавшую лестницу, даже не побили и не отчитали, только к земле прижали? И ответ нашёл Василий совершенно неожиданно в портфеле сопровождающего.

Проколыхавшись минут двадцать, раздобревший сопровождающий неожиданно всхрапнул, сам же встрепенулся от этого и судорожно схватился за портфель. Проведя несколько раз ладонью по застёжкам, он подозрительно и сурово взглянул на Василия и вроде бы успокоился, однако через короткое время снова проверил застёжки, а потом неожиданно расстегнул их и полез внутрь. Достав какую-то папку, полу-отвернувшись, чтобы не показывать содержимое Василию, он стал перебирать бумаги. Некоторые прочитывал внимательно и вкладывал снова в папку, другие проглядывал бегло и отправлял туда же. Затем достал химический карандаш и стал делать какие-то пометки в блокноте. Занимался он этим довольно долго и вероятно утомился. Откинувшись на спинку, сопровождающий о чём-то напряжённо размышлял некоторое время, глядя пустыми глазами вперёд, в тайгу, куда убегала дорога, потом сладко зевнул, ослабил руки и уронил голову на грудь. Впервые осторожные руки не проверили застёжки, портфель сполз с колен, клапан приоткрылся и стал виден уголок папки, в которой производил ревизию сопровождающий. А на уголке синий казённый штамп, а на штампе пункт назначения - Чай-Урья.

И ещё увидел краем глаза Василий стандартный бланк со списком из нескольких каких-то фамилий. Мгновенно понял он, что за пассажиров вёз.

Тут сопровождающий в полусне тревожно заворочался, потянул портфель к себе на колени, после чего окончательно проснулся, потряс головой, проверил застёжки, обнаружил, что они открыты, посмотрел на Василия подозрительным долгим взглядом. Потом, сообразив, что портфель он из рук не выпускал, успокоился, закрыл застёжки, и больше за всю дорогу его не открывал.

Ехали долго, причём сопровождающий был вроде штурмана, заранее коротко объявлял Василию, куда и где повернуть.

Василий, слушая указания, постепенно убеждался в правильности своих умозаключений, путь лежал туда, в Долину Смерти, в лагерь Чай-Урья.

Оставалось километров сто, когда снова сделали остановку. Важные люди разминали ноги, приседая у машины, кто-то курил, кто-то удалился в кусты.

Человек в лисьей дохе отошёл к большому камню у обочины, присел на него и стал развязывать шнурки ботинка. Тут к нему приблизился на безопасное расстояние Василий и начал такую речь вести, что мол, если тот уже больше не сердится, то у Василия к нему есть предложение.

Страшно удивившись наглости водителя, важный человек тем не менее спросил, что за предложение такое. И тут услышал нечто, от чего чуть не грохнулся с камня. Водитель, вероятно лишившись последних остатков рассудка, просил его подарить ему лисью доху, или поменять на две буханки хлеба, это даже лучше, так как водителю она понравилась, а ему больше не нужна будет...

Такую смесь крепких выражений, называемых матом, тайга ещё не слышала даже от блатных. Оглушительный вопль важного человека не стихал минут десять, и за всё это время он ни разу не повторился, имел, вероятно, серьёзную практику.