Осколок
Шрифт:
Не впервой Василию было пережидать буран, и внутренне он был готов к такому повороту. Причём, прошу заметить, не только внутренне, но и, так сказать, в смысле бытовом. Всегда зимой возил он с собой малюсенькую буржуйку, изготовленную из жестяной банки от томатной пасты, в ней - кучу щепочек для розжига, а под сиденьем несколько сухих поленьев и в кузове ещё с десяток поленьев, завёрнутых в брезент. Кроме того, имелось два ватных одеяла, чтобы утеплиться, и пляшечка со спиртом, для того же предназначенного и в медицинских целях.
Лыжи... Василий когда-то заказал их у эвенов на случай, если нужно будет пешкомобилем выбираться.
Под сиденьем, опять же, сухой паёк...
«О!
Как только в мини-буржуйке запылал весёлый огонёк, настроение заметно поднялось, тёмные мысли отлетели в буранное заоконье, и стал Василёк готовиться к ночёвке.
А и сколько же
добру молодцу
куковать-ночевать
под буран-метель?
Можно выдержать,
можно выдюжить
сколько хватит дров
в печь-буржуечке...
Буран бушевал трое суток, и трое суток Василий куковал.
На трое суток хватило, даже с запасом. Откуда запас? Где его спрятать? А деревянные борта кузова, это разве на запас? Многих водителей спасли эти борта, согрели, не дали пропасть в ночной морозной тишине. Правда, приходилось расплачиваться часто за борта за эти, стоя перед очередным судом в скорбной роли вредителя. Но, как правило, до вышки не доходило, ограничиваясь пятёрочкой.
В данном, сугубо частном, случае до бортов дело не дошло, и слава господу, что так.
Вот пишу я эти строки, и вертится в голове мыслишка подлая: а понимает ли меня хоть кто-нибудь?
Представьте, только представьте на одну маленькую секундочку, что нет у Вас ни радио-приёмника, ни планшетника, ни мобильника, ни интернета, ни навигатора, ни какой бы то ни было связи с внешним миром... ничего нет! Ни-че-го! А есть только Вы в кабине и буран за кабиной, да сугробы за кабиной в два роста человеческих высотой, так что дверцу не открыть. А до ближайшего жилья ДВАДЦАТЬ километров по этим самым сугробам! И Сникерсов с Марсами ещё не изобрели, а жрать, извиняюсь, ой как хочется. А нужду справить куда? Дверку-то открыть невозможно - снег не даёт, и пластиковые бутылки только в фантазиях изобретателей представляются. Полиэтиленовые пакеты даже не снятся ещё никакому смелому мечтателю!
Представили? Нет? И мне это сложно представить, хотя приходилось ночевать в кабинке чуть не месяц, но то летом было...
– Ой! Солнышко проглянуло… Это хорошо! Значит и выбраться можно будет вскоре… Веселья час… И боль разлуки… Готов делить… Чёрт… - на третье утро проснулся Васёк от тишины и сквозь толщу снега на лобовом стекле разглядел пробивающиеся лучики, - Главное, это не спешить… Главное, спокойствие.
Стал он откапываться. Умял снег дверцей, выбрался из кабины на крышу и огляделся. Сколько хватало глаз, расстилалась искрящаяся под весёлым утренним солнцем снежная равнина.
Кррра-а-а-сота!!!
Дело за малым - машину откопать, да дорожку проторить.
И взял лопату Василёк,
и копать стал,
чтобы откопать машину,
и час копал,
и два копал,
и три копал,
и день копал...
и к полудню второго дня
откопал машину.
А как откопал Василёк машину,
то надел он чудо-лыжи.
И на чудо-лыжах тех
пошёл дорожку торить,
а как пошёл он торить,
и проторил километров пять,
то стал вечер.
Тут призадумался и понял,
что торить ему
дорожку
не переторить...
И вернулся и снова ночевал
в кабине...
Шёл по сопкам, по тайге, по нехоженым снегам, на зимовье своё шёл эвенский охотник. Как звали того охотника, знать не знаю и ведать не ведаю. На зимовье его ждали олени, жена и детишки малые, и шёл он споро.
Взойдя утречком на очередную сопку, чтобы оглядеться и дорогу наметить, увидел тот охотник далеко на горизонте дымок над трассой и разглядел среди бескрайней снежности машину с прицепом, а борта-то целые, не тронутые.
– Э-гей!
– подумал эвенский человек, - Жив, однако, водитель. Шибко, однако, хороший водитель: машину откопал, печку топит, дым идёт, а борта, однако, не рубил. Похоже, Жених, однако, он шибко умный. Надо, однако, дорожникам сказать. Пусть выручают товарища.
Спустился охотник с той сопки, сделал крюк и к дорожникам, до которых домчался на быстрых лыжах своих часа за четыре, заскочил.
Василий же с самого утра был в волнении, и виной волнению этому был странный сон.
И снилось в кабинке Васильку,
как надевает он коньки,
а на улице ждут его.
И ждали на улице
братья его, и тоже на коньках.
«Как же так?
– подумалось
Василию во сне том, -
Ты, Гриша, живой?!»
– Ну, вот сам же видишь, -
отвечал ему Гриша в том сне, -
Живой как есть.
– И ты, Ванечка, братишка,
тоже жив?
–
вопрошал Василий младшего.
А младший только
смеялся звонко
вместо ответа.
– А как же, Ванюшка, наводнение?
–