Осколок
Шрифт:
Так случилось в тот год, что совпали великий пролетарский праздник 1-го мая и великий праздник Пасхи. Так что народонаселение Руси Великой разделилось по простому принципу: кто во что веровал, тот то и праздновал, хотя многие успевали совмещать.
Церкви в Бруснятах не было. Вернее она была разрушена в порывах революционного энтузиазма. Куда подевался клир, не известно никому, а в церкви был устроен склад. Так что истово верующие вынуждены были ходить на службы за несколько километров в Баженово или Некрасово.
Агния же верила тихо, в церковь ходила крайне редко и праздники чаще всего справляла дома, наедине с молчаливыми ликами.
Добежав
Разве можно из нашего далека понять радость, с которой в те призрачные годы выходили на демонстрации и стар и млад? Не было ещё страшного террора, не исчезали в ночном мраке безвинные, не летели в безответную пустоту письма, не стояли многочасовые очереди с передачами у железных ворот с зоркими стражами, зато очень свежи были в памяти людей ужасы последних царских лет, мировой и гражданской войн и бандитского беспредела.
Казалось – вот она, счастливая жизнь, о которой мечталось веками. Чуть-чуть потерпим, поднимем окончательно страну из разрухи, построим плотины и заводы и заживём! Так заживём, как в сказках живут. Успеем сами пожить и детям красивую жизнь на вечные века оставим!
И не будут гарцевать у леса всадники, поигрывая шашками, не будут стрелять вслепую по кустам.
Вот про это про всё и пела Ася. Ликовала душа и звонкий голос рвался к небу. Летел к коммуне паровоз и былинники речистые вели рассказ про красных кавалеристов, тачанка мчалась по горячей Каховке и вставал проклятьем заклеймённый мир рабов и голодных.
Демонстрация уже миновала Широкое Место и приближалась к мостику через неширокую речку, которая не только поила, но и кормила, и даже одевала. Водилась в ней разная рыба, проживали выдры и шиншиллы, встречались даже бобры. Так что мужики деревенские и рыбачили, и промышляли не только для своих надобностей, но и на продажу.
Весной разливалась река, затопляя прибрежные луга, неся плодородие, и от того на лугах этих в изобилии произрастала такая сочная да вкусная трава, что деревенские коровки, отведав её вдоволь, изобильно доились вкуснейшим молоком.
У моста через эту речку вдоль берегов её произрастали пышные кусты: и ирга, и боярышник, и дичка, и черноплодная рябина и ещё много-много чего.
Сейчас кусты эти, соскучившись за долгую зиму по весёлому солнышку, вытянули ему навстречу малюсенькие листочки и со стороны казались покрытыми нежным зелёным пухом.
Пух был весёлым и мягким, а камень, что прятался в злодейской руке затаившегося в кустах негодяя, был очень тяжёлым…
И искали глаза злодея поющую
И нашли, и полетел камень.
И неслась песня над головами,
И летел камень, рукой злодейской пущенный,
И прервалась песня,
И споткнулась как будто поющая
И упала тяжело…
Поразил злодейский снаряд звонкую запевалу прямо в правый глаз, а падая Ася ещё и колено правое рассекла чуть не до кости.
Кончилась радостная демонстрация поисками злодея и погоней. Только напрасна была погоня, не догнали никого. Всем миром пытались дознаться, что за негодяй это
был, но так и не дознались. Ну как можно в деревне, где все родственники проживали, где всего три фамилии было - Кочневы, Пешковы и Брусницыны – не найти камень бросившего?Чужой это был злодей, видимо. Точно, чужой.
Асю на подводе отвезли в районную больницу, чтобы глаз лечить и швы на колено наложить. Местный фельдшер, человек старого склада, верующий истово, ещё с вечера ушёл в церковь на Пасху и вернулся лишь к вечеру, когда уже всё кончилось.
Всю жизнь носила на правом колене Ася отметину – шрам, как памятку о той демонстрации, где была запевалой, синяк же гигантский и опухоль от удара камнем прошли довольно быстро, и следа не осталось.
Можете мне не верить, но года через два после того, как упокоилась Ася с миром, я обнаружил на правом колене то, чего раньше не было никогда – такой же точно шрам. Что об этом думать, я не знаю, много объяснений вертится в голове, даже из области мистической. Вижу, что не очень-то верите, но убеждать и доказывать не буду, это моя личная отметина, моя зарубка на всю жизнь, мой осколок.
Почти буквально в этот же день или немного позднее того, как злодейский камень поразил Асю, Василий, уже не Васятка, а учащийся железнодорожного техникума, приехавший из Донецка на праздники в родную Бобровицу, разбежавшись, взмыл над миром и врезался в тугую воду красавицы-Десны. Тут же вынырнув, счастливо отфыркиваясь, обратно погрёб к берегу, чтобы повторить прыжок. Друзья-пацаны с восхищением и завистью смотрели на него. Не каждый так красиво нырял, вызывая завистливые взгляды и друзей, и подруг.
Невдалеке наблюдал за состязаниями пацанов невысокого роста коренастый мужчина в твидовом пиджаке - курил, присев на камешек.
Повторив свой прыжок раз с пяток, Василий вылез, наконец, на травку и запрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей.
Незнакомец поднялся и неспешно направился к нему.
– Хлопчик, ходи до мэне, - позвал он Василия в сторонку, - Иде ты так гарно нырять навчився?
– Та ни где. Прыг-скок... и усё. – Василий прихватил разложенную на камне одежду и подошёл к нему.
– Пры-скок, говоришь? О це гарно! О це и треба!
– Незнакомец, прищурив от яркого солнца хитрые глаза, каким-то особым долгим, изучающим взглядом посмотрел на Василия.
– Ты по-русски гутаришь? А то мне украинский как-то трудноват, я-то сам из Самары.
– Ну а что, конечно говорю. Я в школе председателем кружка русского языка был... Стихи люблю, особенно...
– хотел Василий про Есенина сказать, но сдержался, мало ли что, - А вы кто, дядька?
Усмехнулся дядька, снова долгим взглядом поглядел на Василия, а потом сказал: «Зовут меня Антон Николаевич, а кто я такой?... Ты лодочную станцию новую в парке знаешь, где вышку недавно построили?»
– Знаю, конечно, - Василий понемногу начал одеваться.
– Завтра часиков в десять утра приходи туда, спроси меня, там и познакомимся основательно, всё тебе расскажу.
– Так я же завтра в техникум еду, праздники кончаются, мне на учёбу надо...
– А! Ты учишься, а где?
– В Донецке, в железнодорожном техникуме, уже заканчиваю, диплом пишу.
– Ух ты! Скоро, значит, машинистом станешь? И нравиться?
– Конечно, нравится.
Антон Николаевич немного помолчал, подумал, а потом произнёс такие слова, что у Василия аж голова кругом от них пошла.