Осколок
Шрифт:
Оттаял майор-артиллерист Иванов, бездонными благодарными глазами поглядел на Асю и, как человек, который только учится говорить, громко, ясно произнёс:
– Спас-сибо, док-тор, спа-с-ссибо...
И заплакал майор Иванов наяву.
И было это в день Победы.
Иванов-артиллерист после этого быстро пошёл на поправку и уже через месяц уехал долечиваться домой, правда глухота его так и осталась с ним, а Ася, поработав в госпитале ещё около года, демобилизовалась
Хотел на этом я главу закончить, уж больно длинная получилась, но бередят сердце осколки памяти, не дают покою, ночью поднимают с постели, гонят прочь сны, рвутся на бумагу. И потому не могу я молчать.
У Аси было три брата младше неё - Николай, Сергей и Василий. Все трое воевали. Самый младший, Василий, закончив месячные курсы младших командиров под Ленинградом, брошен был - мальчишка необстрелянный - в бой на подступах к городу, у деревни Рыбацкое, и в том Рыбацком, в первом своём геройском бою встретился со смертью, как и почти все такие же пацаны, что были у него в подчинении.
Метрах в трёхстах от железнодорожной станции и конечной станции метро «Рыбацкое», среди жилых кварталов на небольшом, заросшем раскидистыми тополями и липами кладбище есть потемневшая от времени памятная стела над братскими могилами тех пацанов. Спят мальчишки там вечным своим сном, и охраняют тот богатырский сон липы да тополя.
Николай же и Сергей, хоть и были не однажды ранены, по госпиталям мытарились, но прошли всю войну. Николай и в плену побывал, да сумел вырваться, бежать. Впрочем, плен считался тогда позором, а побег из лагеря геройством не считался, и потому закончил войну Николай в штрафном батальоне.
А вот Сергей дошел до самого Берлина, командуя расчётом малокалиберной противотанковой пушки.
В расчёте у него были: он сам – командир (так его все и звали - Командир), наводчик-стрелок Санёк, ездовой - тоже Санёк - но его все Седло звали, он же подносил снаряды и рацию таскал, да разведчик, Витька.
Звания на войне и регалии всякие не брались ни в какой расчёт, и общение происходило просто: по именам или кличкам.
На самых подступах к Берлину (вышли к нему поздним апрельским вечером), возникла вдруг неожиданная преграда - то ли ров, то ли канал, то ли речушка какая метров десять-двенадцать шириной и с виду вроде неглубокая.
То справа, то слева вдалеке вспыхивали короткие перестрелки, взлетали, как в Новый год, ракеты. Холодновато ещё было - весна, но грела мысль о том, что вот он Берлин, логово, так сказать, дошли, доползли, сумели!
Сергей, пристроившись под кустиками почти у самой воды, долго внимательно глядел в бинокль на противоположный берег, размышлял: «Вроде ничего подозрительного не видно. Темно, чёрт, разве всё разглядишь?»
– Витька!
– позвал Сергей разведчика, - Проверь, что за зверь! Если мелко, будем тут переправляться.
Уполз Витька в темноту, которую иногда размывали осветительные ракеты, а Сергей стал портянки перематывать - мозоли фронтовые горели, да шикнул на ездового, который достал кисет и наладился покурить, прячась под кустиком.
– Охренел, что ли?! Снайперу хочешь подарок сделать?! Бычкуй давай, потом покуришь.
Седло недовольно
полушёпотом выматерился, загасил искорку.Покалякали ещё немного, позубоскалили, тут и Витька вернулся.
– Мужики, с полкилометра вправо сапёры переправу налаживают. А тут я палкой тихонько поширял, вроде мелко. Чего делать будем, сапёров подождём, Командир?
– Дай подумать... Ты высмотрел там всё?
– Подождём, куда нам спешить - вмешался Санёк.
Седло аж затрясся: «Вы чё, мужики?! Чего ждать?! Рванём здесь. Приказ же по армии - кто первый в Берлин войдёт, героя получит».
– Слушай ты, герой хренов, застуженный деятель седла, имеет три «не дали» - Сергей прервал болтовню ездового, - Темень такая, на том берегу не понятно что... Нарвёмся на свою задницу... Витька, пошарь там ещё.
– Щас, камней наберу...
– Чего?
– Камнем проверю...
– А-а-а-а!
Витька минут с пяток шарил по земле руками - выковыривал камешки, потом их сложил в ушанку и пропал в темноте.
Сначала было тихо-тихо, только дальние перестрелки мешали думать, что войны уже нет никакой, а есть прохладный весенний поздний вечер. Вдруг где-то совсем близко заливисто завёл рулады соловей и почти сразу же донёсся отдалённый всплеск воды, потом ещё один.
Больше всплесков не было и очень скоро под аккомпанемент великого певца из кустов появился Витька.
– Братцы, тихо. Я по воде пару раз бросил - тишина. Потом запульнул со всей дури туда подальше, правее, левее - ничего. Можно идти, Командир.
– Ладно, пойдём. Седло, не забудь, как переправимся, доложить... Рация-то у тебя не промокнет?
– Чё ты меня всё шпыняешь?
– Ездовой уже управлялся с лошадью, впряжённой в пушку, выводя через кусты к воде, остальные налегли на станину, чтобы легче перевалить небольшой бугорок.
Остановились на бугорке, ещё раз прислушались. Тихо всё.
– Командир, держи, я тут вешку срезал, - тихонько сказал Витька и на ощупь подал Сергею длинную палку, - Санька, возьми тоже...
– Ну, что, мужики, рванём?
– Сергей поправил скатку, вещмешок закинул повыше, автомат снял с плеча и взял в одну руку, палку - в другую, - Давай, Седло, поехали!
И вот так, прямо с бугорка, Седло, взгромоздившись на пегую Маруську, пришпорил бедную животину, и та, стремительно рванув, всей грудью врезалась в воду...
Метра три-четыре дна были пологими, а затем дно резко уходило вниз, и туда, в чёрную холодную пустоту, заскользила пушка, утягивая уже плывущую Маруську вместе с Седлом.
Пытаясь хоть что-то предпринять, Санька успел вытащить штык-нож и каким-то волшебным нечеловеческим усилием с одного взмаха перерезал сбрую.
Освобождённая Маруська, нахлебавшаяся воды, перепуганная до смерти, развернулась и поплыла обратно, за ней, держась за гриву бултыхался Седло...
Трое героических воинов, вошедших в воду уже почти по пояс, в полном обалдении взирали на это потрясающее представление.
Дальнейшие диалоги пересказывать совершенно бессмысленно, ибо происходили они хоть и шепотом, но исключительно непечатными словами, причём виноватыми были все, вплоть до Маруськи, и, следовательно, виноватым не был никто.