Осколок

Вечером, как стемнело, тело Санькино вытащили из-под зоны обстрела и похоронили тут же, среди развалин. И употребили спиртику, только не за здравие... До сих пор могила Санькина где-то в берлинских кварталах среди вновь отстроенных домов в небольшом палисаднике, и написана на ней на русском и немецком языках вечная память гвардии рядовому снайперу-наводчику Саньке.

Оставшись без лучшего наводчика и без пушки, что было не первой потерей в батарее, Сергей с ребятами решил на другой день произвести разведку ближайших кварталов. Первым на разведку пополз, конечно, Витёк.

Не было его так долго, что Сергей заволновался и уже хотел Саньку-ездового посылать на розыск. Однако розыск не понадобился. Зашуршали битые кирпичи, и возник Витька, чем-то страшно взволнованный. Тут же подозвал всех к себе и стал такую речь держать:

– Мужики! Я там... вон в том доме, в подвале... Дайте воды...

Протянули ему фляжку. Он как присосался, так почти всю и опустошил. Все ждали, когда же он напьётся и речь свою продолжит. Наконец он оторвался от фляжки и продолжал:

– Там справа в подвале окна выбиты, а слева за решёткой... Я через дверь разведал, вроде никого... Серёга, надо срочно сообщить...

– Что сообщать? Ты говори нормально...

– Да не могу я, блин, нормально... Гитлер там дохлый, в подвале на столе... Блин, всё, войне конец! Санёк, давай, сообщай... Серёга, спирту плесни мне!

Весть о том, что Гитлеру окончательный капут, Серёга решил пока попридержать, и ещё раз сходить на разведку, чтобы точно во всём убедиться. Дождавшись с трудом сумерек, поползли вместе с Витьком и, проникнув в подвал по уже известной дорожке, очутились в просторном помещении, вроде больничной палаты, где среди битого стекла, разбросанных кроватей и постельных принадлежностей, каких-то бумаг и непонятного назначения предметов, на железном столе при свете спички действительно увидел Сергей лежащего Гитлера. При полном параде, с колодками наградными на кителе, на груди фуражка, всем знакомая по кадрам кинохроники...

Сказать, что радость переполнила его сердце, значит ничего не сказать. Это была минута неописуемого восторга и счастья. С трудом удерживая рвущееся, как трепетная птица в небо, желание заорать во всё горло, добрались обратно до позиции и доложили о находке командиру батареи. Тот - дальше по инстанции, пока не дошло до штаба фронта, и оттуда был получен приказ: «Ничего под страхом смерти не трогать! Близко не подходить, выставить наблюдение, ждать дальнейших указаний».

Часа через два приползли три бойца с каким-то штабным офицером и в сопровождении Витька отправились к подвалу, наблюдение организовывать. Ещё через час или полтора, уже глубокой ночью, начался с нашей стороны массированный обстрел и к утру все близлежащие кварталы были заняты нашими войсками.

Часиков в шесть утра образовалась высокая комиссия во главе чуть ли не с генералом, точно не помню, может быть даже с маршалом. Серёгу и Витька погнали дорогу показывать и всей гурьбой направились на Гитлера смотреть.

Генерал (или маршал) стоял и покуривал какие-то очень хорошие папиросы, от которых сладким дымком заполнился весь подвал, а двое младшего звания офицеров производили досмотр и подробнейшую опись - протокол составляли.

Раздели Гитлера до нижнего белья, все карманы вывернули, все швы прощупали, и чем дальше продвигалось дело, тем удивительнее становилось. Карманы девственно пусты, ни бумажки в них, ни карандашика там, или ручки, ни часов на руке, ни документов - ничего, даже крошечки какой, пылинки, и той нет.

Вдруг генерал (или маршал) говорит: «Ну-ка, носки мне его дайте!» Подали носки. Взял он носки двумя пальчиками, а носки-то ношенные, на пятках заштопанные.

– Всё ясно!
– говорит, - Подложили нам фрицы двойника. Пойдём, будем настоящего добивать.

И пошли все воевать дальше.

Но за бдительность и труды ратные представили всё-таки Витька и Сергея к награде, которую Сергей получил, правда лет через десять после Победы, а Витёк не успел...

Очень ему захотелось немножко на велосипеде прокатиться. Это уже числа 15-го мая было.

Нашёл он в развалинах дома отличный велосипед, совсем новый, может даже и не ездил на нём никто.

Прикатил и говорит Сергею: «Командир, я вокруг фонтана проедусь, пару кругов? А потом ты».

Хотел Сергей его остановить, да только рот успел разинуть - Витёк вскочил на велосипед и с места рванул. Только и круга проехать не сумел: в подвальном окне дома, что выходило прямо на площадь с фонтаном, что-то сверкнуло, грохнуло, и Витёк вместе с велосипедом в клочья был разнесён взрывом фаустпатрона.

Сергей, Санёк и другие воины, что случились поблизости, залегли, ожидая стрельбы, но ничего не происходило, и тогда все, окружив дом, начали по подвалам шарить, искать стрелка.

В освобождённом Берлине много дней после окончания войны встречались одиночки и целые группы немецких солдат, продолжавших воевать. Некоторые из них даже не знали, что война кончилась, другие - по убеждениям, третьи мстили, а были и бандитствующие.

Нашли наши воины стрелка - ревущего от страха мальчишку из «Гитлерюгенд» лет девяти.

Хотелось бы мне написать, что русские солдаты не смогли поднять руку на ребёнка... Но я не знаю, что было с ним дальше. Скорее всего, погиб в лагере для малолетних фашистских преступников, а может обрусел, выучил чужой певучий язык, женился, народил детей и с началом перестройки перебрался на историческую родину и теперь живёт, получая гигантскую по нашим меркам пенсию, имея полное обеспечение, уважение от правительства, соседей и потомства.

Часть II

АНАСТАСИЯ

Сёстры, Чемпионский прыг-скок, Белый лев

Босоногий Васятка с огромным вниманием и удивлением смотрел на пшеничное поле. Он никогда не видел моря, но сейчас в воображении его рисовались бушующие волны, с грохотом обрушивающиеся на скалистые берега... Море было золотисто-жёлтое, ласковое и трепетно волнующееся под порывами ветра. Начиналось оно прямо у ног Васятки, и, сколько хватало глаз, катились волны, наверное, до самого горизонта, туда, где небо сходилось с землёй, туда, где жили совсем другие люди, туда, к окраинам степных пространств, где начинались таинственные и непонятные горы, где была другая холодная и неизвестная Васятке страна, другая земля, имя которой Урал...

А там, на Урале, пригибаясь пониже к земле и задыхаясь от быстрого бега, утекал от конного разъезда белых сочувствующий большевикам путевой обходчик Григорий Кочнев, неся подмышкой трёхлетнюю дочурку Асю и держа за руку старшую дочку Агнию, которой только-только исполнилось пять лет.

Агния не могла бежать быстро, у неё болели ножки, и отец вынужден был часто останавливаться. Тогда он приникал ухом к земле, слушая - не приближается ли стук копыт конного разъезда. Но сердце билось так сильно, что буханьем своим заглушало другие звуки. Послушав немного, Григорий бежал дальше по бескрайнему полю высокой волнующейся под ветром ржи, стремясь достичь лесной опушки, где можно было схорониться среди высоких кустов от несущих погибель конников...