Осколок

– Я, братец ты мой, кстати, я-то тебе представился, а как тебя зовут и не спросил...

– Василь.

– Вот, братец мой, Василий, очень ты хорошо ныряешь, красиво. А я... как бы тебе объяснить? Что такое спорт ты знаешь?

– А! Знаю, это бегать что-ли?

– Нет, то-есть, бегать, это тоже спорт, но я про другой сейчас хочу. Есть такой спорт - прыжки с трамплина. Вот здесь от обрыва до воды метра четыре наверное?

– Да, даже немного больше будет.

– Слушай, а если я телеграмму в техникум пошлю, чтобы тебе разрешили дня на три задержаться, как думаешь, разрешат?

– Наверно разрешат, у меня ведь троек нет, только пятёрки и всего две четвёрки… А зачем надо, чтобы я задерживался?..

– Тут, брат ты мой, Василий, дело государственное… Ты уже оделся? Проводи меня тогда немного…

Провожал Василий Антона Николаевича долго, до вечера. Вернее, друг друга провожали то в одну сторону, то в обратную. И потихоньку вырисовывалась из витавших вокруг слов такая картина, что надо непременно Василию ехать завтра днём с Антоном Николаевичем на соревнования по прыжкам с трамплина в Севастополь. Оказался Антон Николаевич главным тренером команды Черниговской области по водным видам спорта, и без выступления Василия считал участие в соревнованиях пустым делом.

По дороге зарулив в малюсенькое здание почтового отделения, дал Антон Николаевич телеграмму в техникум, да так хитро составил текст, что не разрешить Василию задержаться на два дня было совершенно невозможно. При этом сговорились, что на соревнованиях Василию надо будет выступить в первый же день, и прямо из Севастополя, не заезжая домой, можно будет направляться на учёбу.

– А билеты как же? У меня денег только на дорогу отсюда хватит, из Севастополя дороже ведь будет, - вдруг задумался Василий.

– Ты не переживай, билеты тебе будут бесплатные, - успокоил парня тренер.

При таком раскладе Василий просто не мог не согласиться участвовать в соревнованиях. Тем более, что побывать на море было его давнишней мечтой, а тут ещё и Севастополь! Красота.

Весь в радостном предчувствии заявился он домой уже затемно.

Мать ворча встретила на пороге: «Иде тебя бисы носят? Завтра ихать, а он...»

– Мамулечка!
– полушепотом проговорил Василий, - Ты тильки батьке ничого не говори. Вин дюже ругатися буде.

Обнял сын мамулечку, прижался к ней всем телом и тихо-тихо зашептал, что на учёбу он завтра обязательно поедет, только не вечером, а дневным поездом, и не в Донецк, а в Севастополь.

– За яким же бисом?!
– всплеснула Матрёна руками и тут же, спохватившись, осеклась.

Успокоил сын мамулю, рассказал про спорт, про соревнования, про то, что зовут его выступать - защищать, так сказать, честь всей Черниговской области.

И составили, значит, заговор: отцу ничего не говорить, проводит его Василий с утра на работу и сам сразу на вокзал.

Повечеряли, Василий чемоданчик собрал, и с утра всё случилось, как с матерью договаривались.

В поезде все быстро перезнакомились, и дорога – кажется, почти 16 часов - пролетела незаметно, как будто её и не было.

Утренний Севастополь встретил спортсменов лёгким ветерком и слабыми волнами.

Василий впервые видел морской простор и с упоением втягивал пьянящий солёный воздух.

На водном стадионе, куда прямо с поезда привезли всех на крытом грузовике, шли приготовления к началу соревнований. Какие-то парни растягивали и крепили гигантские транспаранты с призывами заниматься спортом и приветствиями участникам. Группа людей в прозодежде, наверное артисты, под руководством шустрого маленького и лысого, как бильярдный шар человека с рупором хором скандировала речёвки, выстраиваясь в причудливые фигурные пирамиды, потом рассыпалась и вновь собиралась в новые построения. Под необъятным тентом накрывались столы с бурлящими самоварами, горами пирожков, разнообразных фруктов, в бочках тосковало пиво, в других маялся квас, в киосках шипела сельтерская и наполнялась разновкусием плодово-ягодных сиропов.

Прямо посредине зрительской трибуны звоном тарелок и томными ударами большого барабана разрушал тишину репетирующий духовой оркестр. Всё что-то не ладилось у музыкантов, кто-то постоянно сбивался, музыка ломалась и пропадала, чтобы после нервических выкриков дирижёра - молоденького, худого до невозможности и совершенно мокрого от пота - вновь возникнуть резко и нестройно.

На вышку, согласно установленной очерёдности, поднимались спортсмены и, подпрыгнув к небу, пронзали тугими телами морскую гладь. Стадион был отделён от акватории высокими боновыми заграждениями, гасящими морские волны, и на всём его пространстве царил полный штиль.

Обстановка, следовательно, была деловая, приподнято-торжественная, одним словом - предпраздничная.

Когда очередь дошла до Черниговской команды, и Василию следовало взбираться на вышку для тренировочного прыжка, с ним вдруг случилось нечто вроде лёгкого паралича. Ноги, ну ни в какую не хотели повиноваться, и он растерянно глядел на товарищей, не понимая, что это с ним произошло.

Мудрый и опытный Анатолий Николаевич, как и положено тренеру, паники не поднимал, а позвал массажиста, велел Василию лечь на скамью, отхлестал его ноги полотенцем, а потом, пока массажист цепкими пальцами терзал непослушные мышцы, провёл с Василием незатейливую, шутливую даже беседу, из которой очень просто стало понятно, что причина всего - волнение, и называется состояние Василия «зажим».

Про «зажим» Василий слышал впервые, а волнение было ему знакомо. Ещё в школе, выступая перед товарищами на разных утренниках или праздниках, приходилось ему силой заставлять себя выйти на сцену, да ещё какой силой! Но тут-то ведь не сцена. Тут-то по-другому…

О, премудрый, изощрённейший и поднаторевший в детективных дебрях читатель мой, ты уже, конечно, догадался, что выступление Василия не состоялось из-за этой самой причины под названием «зажим»? Ты уже разгадал и дальнейший ход повествования, и даже финал всего тебе совершенно ясен: вернулся Василий в техникум ни с чем. Так?

Ну, в общем-то так, да не совсем так.

Не состоялся тренировочный прыжок.

Когда массаж был закончен и закончена беседа тренера, упущено было главное – время, отведённое на тренировку, и спортсмены других команд, а не нашей, стали подниматься на вышку и совершать свои прыжки.

Василий же, расстроенный до чрезвычайности, ушёл куда-то в сторону, так, чтобы никто не мешал своим сочувствием, и принялся себя ругать и бормотать чего-то сам себе. А когда подходил к нему кто-нибудь из команды, да даже если Петька Боярченко подходил…

Вот ведь растяпа! Я забыл упомянуть важнейшую деталь – Петьку тоже Анатолий Николаевич в команду пригласил, ещё раньше Василия, но встретились они только на вокзале, перед поездом и, конечно, необыкновенно рады были.

Так вот, прятался Василий от всех, включая лучшего друга, не желая выслушивать слова сочувствия и сам себе что-то такое внушал, что навнушал нужное и настроил, как выяснилось, самым лучшим образом.

Начались соревнования с торжественных речей, призывов и пожеланий всяческих побед участникам.