Ослепительный нож

И охраныши были недовольны каретью. Боярышня, всходя в неё, слышала, как за спиной толковали Нелюб с татарином:

–  А где нам ехать пять вёрст, ради колесницы поедем окольной дорогою двадцать вёрст…

Наконец-то тронулись. Одинокий, сникший князь впереди. За ним шестерней - кареть, вокруг малая обережь.

Всеволоже легко дремалось под воркотню Неонилы.

–  Он омерзился этим поступком и омерзел всем, - говорила она о Василии Юрьиче, убившем Романа.

Евфимия уже знала, что отец Неонилы был дворским переяславского князя. Мать рано умерла. При родительском недогляде слюбилась дочь дворского с красавцем хозяином, коего дворня именовала за глаза «красавчик-мерзавчик». Слюбилась и очреватела. Пришлось обращаться к бабке-скоблёжке. Сделала она чёрное дело и навек предрекла бесплодие. А при княжом дворе всё «кости да пакости». Охолоумела бедная. Хоть и оставался без ума от неё князь Роман, а что толку? У него княгиня с тремя княжатами. Помер дворский. Впору стало руки на себя наложить сироте Неониле. Нечем было князю её утешить: любимая, да ненужная. Вовремя подоспело несчастье с Василием Юрьичем. Верный Роман, сопутствуя государю, прихватил в бега свою тайную дружницу. И вот - нечаянный страшный час!

–  Почему совершил он сие злодейство?
– спрашивала Неонила боярышню о Косом.
– Кто его омерзил?

–  Всяк сам мерзится, - ответила Всеволожа.

Ехали быстро. На постояниях меняли коней, добавляя к оплате попблнок. Боевой киверь на князе совсем побурел от пыли, выглядел простолюдинским колпаком.

На малое время призадержались в Кашине.

Одно в карети боярышне нравилось: крупные окна. Сдвинув слюдяную оконницу, она глядела на торговую площадь после дождя, утыканную ламьём - следами конских копыт.

–  Отчего жены здесь так белы?
– спросила Евфимия спутницу.

–  Чем же сей город славится?
– вопросом на вопрос ответила та.
– Кашинский сурик, кашинские белила…

И вновь путь-дорога высоким берегом Волги. И горестный рассказ Неонилы о мрачных знамениях, предшествовавших её с Романом отъезду из Переяславля.

–  Надвинулся на град облак. Потом облак стал мутен, небо затворилось. И по дворам, и по хоромам, и на путех на землю пал огнь, аки кужли горели…

–  Кужли?
– не вдруг поняла Евфимия.

–  Ну, пучки нечёсаного льна, конопли. Нешто не знаешь?

Кареть вверзилась в колдобину. Девы ойкнули. Дорога выровнялась. Неонила продолжила:

–  Люди от огня бегали, а он по земле за ними катался, аки гонял, а никого не жёг. И потом поднялся в тот же облак. И облак исчез…

На ровном пути Всеволожа неощутимо заснула. Повечер спутница бережно разбудила её:

–  Подградие Костромы!

Что тут началось! Народ вывалил из дворов, густо стал вдоль дороги. Уши забил барабанный треск. Раздались крики:

–  Слава! Слава!

Конные, пешие воины, кто в чём, но с бердышами, копьями, щитами, мечами окружили Васёнышевых людей, самого князя стащили с коня, вскинули на щите, понесли, как кесаря.

–  Недостоит тебе явно высовываться в окно, - предупредил скачущий обочь карети Немир.

Всеволожа не слушала.

Вот и мост через Волгу. За ним - деревянный кремник, боярышнино узилище. Она спросила Немира:

–  Кто поднял князя на щит? Посадские? Охраныш раздул ланиты:

–  Люди сии - дружина Дмитрия Юрьевича Шемяки, изменою заточённого.

В Кремле Евфимию поместили в ту самую боковушу, где состоялся её ночной поединок с Васёнышем. На сей раз похитчик не пригласил к трапезе, даже не объявился. Значит, не до неё.

–  Житьишко наше невыглядное, - принесла Неонила естьё с питьём.
– И сами мы с тобою невыглядки.

–  Велит меня запирать?
– осведомилась Евфимия.

–  Кто? Негниючка-князь?
– сузила глаза Неонила.
– А хочешь, по переходам постранствуем?

Обе спустились в сени, прошли на громкие голоса, остановились у сводчатой двери, видимо, в княжеские покои.

Сквозь дубовую толщь доносился буйный голос Косого:

–  Пошто супротивник Васька устремился на Кострому? Невдомёк? А мне ведомо. Ещё с пути послал ему взмётные грамоты. Ничещ, отступим. За нами - Вятка! Из Вологды, Великого Устюга воевод Васькиных вылущу, как семечки из подсолнуха.

Неонила стояла спиной к двери. Евфимия - перед ней.

–  Укажи выход… Достань коня… Вырваться!.. Умчаться!..
– нетерпеливо трепетала боярышня.

Неонила молчала, расширив очи. Всеволожа, почуяв неладное, оглянулась.

Позади ухмылялся Немир, поигрывая кистенём на верёвочке.

–  Побегушки? А при всех выходах - молодцы на стрёме. Будет побегу - по вершку на сажень! Крадусь следом, лопаюсь со смеху - побегухи!

–  Ты, Немир, что учёный зверь, - обошла Всеволожа охраныша.
– Свою волю сменял на хозяйскую.

Оловянные очи парня вперились в неё, потемнев, как свинцовые.

–  Моя бы воля - посягнул бы на тебя. А хозяйская не велит. Радуйся!

Неонила шла молча. Охраныш проводил их до двери боковуши.

–  С чего ты так оробела?
– спросила Евфимия, когда остались одни.

Ответом был шёпот на ухо:

–  Страшны мне Немир, Нелюб, агарянин Фома. Видела, как проклятые кистенём вышибают зубы. Узрела в Немировой лапе кистень - онемела!

Спать устроилась Неонила вместе с Евфимией. Постелила на полу у боярышнина одра. То ль сторожиха, то ли наперсница.

Проснулась Всеволожа одна. Растворила оконницу. Дрогнула. Вспомнила приговорку Полагьи: «Сентябрь холоден, да сыт». Холод кинул в дрожь, зато Неонила принесла оладьи с забелкой, огурцы с мёдом. Боярышня есть не поторопилась. Глядела, как на торговой площади толпились вершники, пешие, все при оружии, а из ворот кремника выползала вереница обозов с походным скарбом.

–  Куда сборы?
– спросила Евфимия.

–  Поспеши, - придвинула услуженница деревянную чашку.
– Кареть впряжена. Велено не мешкать.

–  Далеко ль ехать?
– тяжело вздохнула Евфимия.

–  Сказывают, до Вологды. А уж там… Поначалу тащились в хвосте, в обозе. Всеволожа приметила дородных бородачей у моста через Волгу. Распоясанные, без шапок, трое стояли, не в силах скрыть ненависти в глазах. Потом вскинули кулаки, погрозили вслед уходящим. Оглядень Немир тоже им погрозил кистенём.

–  Отчего так злы эти люди?
– спросила его из окна Евфимия.

–  Сурожане купцы, - помрачнел охраныш.
– Известная костромичам троица: Гостило, Добрило и Некомат. Привозят Волгой товары аж от самого синего моря. Из Сурожа, Кафы, Ялиты, Кречева. Вот мы у них и взяли взаймы без отдачи.

–  Отняли?
– спросила Евфимия.

–  Зачем? Сами дали. Разоблакли их, привязали к сохе, велели бить кистенями и плетьми… Тьфу!- ругнулся Немир и поскакал к взорвавшимся ссорой обозникам, чтоб унять галдёж.