Особняк со странностями

Ну и ладно!

Все равно никак не могла избавиться от назойливой тревоги. Ведь кто даст зарок, что в прошлые разы Иллариона в помощниках у меня точно не было?

Несмотря на то, что, по словам Егора, я проспала безмятежным сном последние трое суток, эту ночь бессонницей тоже не мучилась. Правда, после ухода Иллариона длительное время не могла успокоиться и перестать думать, строить различные версии, прокручивать наш разговор. Тем более, что всех необходимых объяснений от ученого так и не получила.

Распалил, зараза, любопытство и смылся под предлогом, что ему срочно нужно все обмозговать. А обычно, если опять же верить Иллариону на слово, он привык это дело делать сугубо наедине с самим собой.

Ишь, какая неженка!

Но… пришлось уступить.

А куда было деваться? Особых вариантов мне не предоставили. Оставалось унять нетерпение, подождать и положиться на порядочность Иллариона. Пока же выпало довольствоваться малым, теми крохами информации, что ученый успел рассказать.

С мыслью, что магия и нелюди существуют, я свыклась сразу.

Не знаю даже и почему. Словно подсознательно всегда знала о подобном.

А может, это знание уже не было для меня в новинку. Что если в предыдущие два «ныряния» в прошлое, я тоже находила материальное подтверждение сверхъестественному? От того и не казалось мне сейчас это все… откровением.

Некий пробел в собственной памяти, как ни старалась я что-либо вспомнить о прошлом, видимо, неудачном опыте спасения Егора, откровенно напрягал. Тревожил.

Как можно застраховаться от будущих ошибок, если совершенно не знаешь, какой именно из твоих шагов может стать роковым?

Правильно.

Никак.

Все равно придется рисковать. Как и принято в обычной жизни. Ведь никто не волен знать, с какой крыши на него может упасть кирпич или за каким углом поджидает притаившийся вор.

В эти мгновения жизнь представлялась мне цепочкой вероятностей, каждое звено которой — ключевой, переломный момент, влияющий на всеобщий исход индивидуальной истории. Человек же, совершая собственный выбор за выбором, может, хоть и неосознанно, контролировать «звенья», изменяя кривые судьбы каждым принятым решением. Правильным или неправильным.

Выбор же, точно лотерея. Никогда не знаешь, счастливый ли билет вытянешь…

Выговорившись Иллариону, на душе хоть и полегчало от снятия груза страхов в собственной невменяемости, но яснее не стало. Похоже, что союзника я обрела крайне скрытного и… ужасно самостоятельного! Делиться со мной выводами, какими бы то ни было подозрениями или планами он… не особо спешил. А может, и не собирался вовсе!

После того, как узнала, что зарубки на пуле — это пометки о моих двух провальных попытках в непонятной миссии, а значит, и двух закономерных смертях Егора, осознала всю важность собственных решений. Как бы я не поступала раньше, как бы изнутри не жглась обида за недоверие, сейчас у меня не осталось прав на ошибку.

Слишком многое стояло на кону.

Я не знала, как стану выкручиваться, выискивать потенциальную и реальную угрозу жизни Егора, кого подозревать, а кому доверять, куда заведет эта кривая… Единственное, что поняла с пугающей ясностью — не хочу еще раз побывать на похоронах Егора, возможно, даже и не вспомнив о нашем знакомстве.

Поэтому дала себе зарок не рубить с плеча, не принимать поспешных решений, стараться прислушиваться к внутреннему чутью. Ведь, хоть памяти о прошлых попытках во мне не осталось, но, казалось, интуиция и подсказки на уровне рефлексов — работали слаженно. Надо лишь обрести умение слышать и… доверять себе.

Таким образом, наметив некие ориентиры для себя, я спокойно погрузилась в сон без картинок. Проснулась же точно от толчка в грудь, с пугающим ощущением чужого взгляда.

Резко сев, первое, что увидела — ярко-желтые глазища с вертикальной полоской зрачком в опасной близости от собственного лица. Этот немигающий звериный взгляд пробивал дрожью до костей, словно его обладатель всматривался в мою душу…

От такого «приятного» пробуждения я онемела, а позвоночник сковало страхом.

Существо мигнуло, позволив увидеть, как на миг огромные глазища прикрываются белесой, матовой пленкой. Этот секундный разрыв зрительного контакта вывел меня из странного ступора.

Открыв рот, я собралась зайтись визгом, позвать кого-то на помощь, но вместо этого… банально подавилась слюной.

В трясущемся, как осиновый лист, пришельце к собственному изумлению я признала… лохматого карлика! Того самого помощника, исчезающего в стенах!

Немая игра в гляделки продолжалась не больше минуты. Как только я пыталась открыть рот, зверюга тоже сверкала клыками, отбивая напрочь все желание проверять вернулся голос или нет. Само собой даже не успею позвать на помощь, как клыкастый перекусит мою дрожайше любимую шейку. Вон как плотоядно сверкает глазищами! Точно голодный!

И только третий раз безмолвно открыв рот и закрыв его, поняла, что лохматый отзеркаливает мои собственные действия!

Не знаю, как я набралась смелости на это. Или наглости…

— Не ори! — просипела, выставив предупреждающе руку.

Лохматый мигнул, передернулся и… послушно захлопнул пасть.

Надо же!

— Ты… вы кто?! — задала самый животрепещущий вопрос.

Кустистые брови зверюги взметнулись к самой кромке волос, то есть к шерсти, выдавая удивление.

— Йети? — решила самостоятельно выдвинуть предположение.

Только тот, судя по людским домыслам, повыше в росте будет и поволосатей. Хотя… Кто ж его на самом-то деле знает?

Лохматый порыв инициативы не оценил.

Его широкие ушки прижались к голове, точно, как у кота, когда тот чем-то напуган или раздражен.

— Нет? — нахмурилась я. — А кто тогда? Любитель маскарада?

Пришелец хмуро покачал головой.

— Фетишист?! Маньяк? Извращенец?

Лохматый нервно икнул.

— Не из бусурманской нечисти я! — хрипло возмутился он. — Просто пастень.

— Кто?!

Зверюга одарила меня довольно красноречивым взглядом. Словно крепко сомневалась в моей вменяемости или разумности.

Этот безмолвный посыл настолько меня пронял, что даже захотелось извиниться. За свое невежество в их… магическом мире.

Господи, как звучит-то странно!

— Ну помощник по-вашему, госпожа, — попытался пояснить сказанное он.

Видимо заметив, что его ответ никакого ожидаемого эффекта на меня не произвел, заговорил вновь. Медленно, словно с неразумным дитятком: