Особое задание

На следующий день после прихода Готвальда в село нагрянули жандармы. Один из них забежал в избу к Захару Ильичу. Это, видимо, был еще не наторевший на облавах гитлеровец. Ворвавшись в избу, он ринулся прямо к печке. Видимо, над ним подшутили, что именно в этом месте крестьяне часто прячут партизан.

– Эй, матка, матка!
– крикнул он Матрене Максимовне, жене Крутова, показывая знаками, чтобы та открыла заслонку.

– Никс, никс!
– покачала головой Матрена Максимовна, вытаскивая из печи ухватом чугун со щами.

Убедившись, что в печке действительно никого нет, солдат сосредоточил все свое внимание на щах. Подняв крышку, он пошевелил ноздрями, вдыхая ароматный запах, вынул из-за голенища сапога ложку.

Похлебав щей, он быстро выбежал на улицу, предварительно заглянув под кровать.

Всего этого Валентин не видел. Он лежал в ворохе сена на чердаке, сжимая в руках противотанковую гранату. Вскоре Захар Ильич поднялся к нему и сказал, что немцы ушли.

И вот теперь еще одна неприятность: вечером в избу Крутова пришел на ночлег полицейский, да еще и предупредил, что будет облава.

Захар Ильич сказал Готвальду, что этого полицейского он хорошо знает и вряд ли его стоит опасаться.

Однако и Готвальд и хозяин не спали всю ночь: Валентину ночью надо было уходить!

Шерстнева разбудил стук в окно.

Накинув полушубок и сунув ноги в разбитые валенки, Захар Ильич, что-то недовольно бормоча себе под нос, вышел открывать дверь. Тимофей на всякий случай поставил пистолет на боевой взвод.

Старик долго не возвращался. Шерстнев лежал в маленькой комнатке, отделенной от избы тесовой переборкой, напряженно прислушиваясь к тому, что происходило в сенях. Оттуда доносились приглушенные голоса, скрипели половицы.

"Кто бы это мог быть?" - раздумывал Шерстнев.

А может быть, односельчане Пашкова решили расправиться с предателем, за которого его, Тимофея, принимают?

Он поспешно оделся и на цыпочках направился к порогу. Еще раз прислушался: за дверью о чем-то шептались. Шерстнев осторожно приоткрыл дверь.

Захар Ильич держал в руках "летучую мышь". Тусклый свет фонаря вырывал из темноты еще две фигуры. Лица ночных гостей были освещены снизу, и Тимофей не сразу узнал, что перед ним Алексей и Готвальд.

Несколько мгновений полицейский стоял, не в силах произнести ни слова. Потом настежь распахнул дверь.

– Алексей!
– вскрикнул он наконец и прислонился к дверному косяку. Откуда? Ты ведь?.. Ты же...

– Покойник?
– засмеялся Алексеи, обнимая Шерстнева.
– Как видишь, нет!

– Ничего не понимаю!
– пробормотал Тимофей.
– Да что это последнее время происходит?!

Захар Ильич, видимо, тоже ничего не понимал. Он приготовился услышать выстрелы, возню и сейчас переводил недоуменный взгляд с Алексея на Шерстнева.

– Это как же получается?
– спросил он.
– Выходит, свои, что ль, встретились?

– Свои, свои, - весело подтвердил Алексей, хлопая Шерстнева по плечу.

Тимофей обнялся с Готвальдом, и все трое долго шутили над Захаром Ильичом, который не хотел пускать в избу Алексея, потому как у него ночует полицейский.

Шерстнев возмущался, что Алексей не предупредил его о том, что остался жив.

– Ведь я мысленно похоронил тебя, брат... Как же ты мог не сказать мне?

– Но как?
– спросил Алексей.
– Ведь ты был в отъезде, а доверять малознакомому человеку... сам понимаешь.

– Но зачем тебе вся эта комедия?
– не унимался Шерстнев.
– Ушел бы просто в лес, и все...

– Чтобы доставить удовольствие гестапо. Не хотелось их как-то огорчать, - улыбнулся Алексей.
– Боялся, что с начальником гестапо будет плохо. Все-таки обидно, я ведь был у него в руках.
– Алексей помолчал, потом добавил: - А если говорить серьезно, то мне выгоднее числиться в покойниках, чем в живых... Поэтому я попросил Степана Грызлова переодеть один из обезображенных трупов в мой пиджак и сунуть командировочное удостоверение в карман. Я рассчитал, что в спешке они не станут проверять - есть ли у меня на ногах ранения...

В избу вошли еще двое партизан и напомнили Алексею, что пора уходить.

Был второй час ночи.

– Ну что ж, двинемся!
– Алексей поднялся.

Он обнял Шерстнева, они уговорились о новых явках - все старые связи были потеряны.

Тимофей пожал руку Готвальду и двум проводникам. На прощание предупредил:

– Имейте в виду, километрах в десяти отсюда человек десять полиции. Осторожней.
– И шепнул Алексею: - Завидую... Хотелось бы быть с вами.

Алексей махнул рукой.

Потерпи. До встречи...

Готвальд, Алексей и двое проводников вышли на улицу. Стояла темная ночь. Проводники, хорошо знавшие дорогу, уверенно шли по лесу.

Сразу после ухода из Красновидова Алексей в партизанском отряде спросил об Ане. С тех пор как подпольщики помогли переправиться девушке в лес, он ни разу ее не видел. Только слышал, что ее назначили разведчицей-наблюдателем.

Командир отряда огорошил Алексея неприятной новостью: оказалось, что вот уже две недели Аня тяжело больна, партизанский врач установил воспаление легких. Девушку отправил в деревню - отлежаться.

– - Куда же?
– стараясь скрыть охватившее его волнение, спросил Алексей.

– Она в селе Мыздра, у своей тетки, - ответили ему.

– Мыздра? Где это? Далеко?

– Километров девяносто отсюда.

Заметив озабоченно сдвинутые брови Алексея, командир отряда осведомился:

– Она что, родственница вам?

Алексей проговорил после паузы:

– Нет, больше чем родственница: она спасла мне жизнь.

– Мгм... Вот оно что...

Скобцев задумался.

– Вы не волнуйтесь, она там в безопасности, - добавил он, помолчав. Село глухое. Немцев и полиции поблизости нет. Тетка ухаживает за ней преданно.

А ей нужна забота. Воспаление легких - не шутка. Мы стараемся, чтобы они не нуждались. Отправляем им продукты, трофейные медикаменты. Наши ребята у немцев всем разживаются: и консервами, и лекарствами, и шнапс достают.

Алексей улыбнулся и присел за стол, сколоченный из неструганых досок, взъерошил волосы.

– Да, твои- ребята не промах! Немецкие склады трещат.
– Он тоже помолчал.
– Хотелось бы мне .по)

видать Аню.

Скобцев прищурил свои и без того узкие, глубоко посаженные глаза.