Особый дар

— Что ж, мы с Идрисом прожили эти годы неплохо, не хуже других. Особенно зажигательным его не назовешь, но ведь и меня тоже. Выезжать меня уже не тянет — так, копаюсь здесь и довольна. Ах, Тоби, никогда не надейтесь, что страсть будет длиться вечно. Так не бывает. Сколько она длилась у меня? Лет пять. И все. Все, черт подери. Идрис чересчур для меня хорош, я понимаю; как бы то ни было, нам надо дотянуть нашу жизнь до конца. Клэр у нас такой живчик, что я от одного ее вида устаю. Только взглянешь на нее — и сразу же тянет выпить.

И она не замедлила подкрепить свои слова действием.

— Ну, про вас-то не скажешь, что вы живчик, верно? Уравновешенный человек — так бы я сказала. Для Клэр это хорошо. Ей нужно утихомириться.

Тоби слушал.

— Тут, знаете ли, была у нее эта история с Алеком. Он ничего, ну, правда, его тоже живчиком не назовешь, и все-таки мы бы не возражали. Я часто думаю, ни Идрис, ни я вообще ни против чего не стали бы возражать. Пожалуй, в какой-то мере это основа благополучного брака. А что такое благополучный брак? Порой мне кажется, я что-то упустила. Здесь мне по душе, но я все думаю, что могла бы заняться чем-то другим. Но чем? Чем можно заняться в моем возрасте? Где-то есть яркая жизнь, и я бы могла наслаждаться ею. Вот Клэр так и делает, но ведь она молода. Скажу вам, Тоби, стареть — дело невеселое, а я старею, никуда не денешься. Понимаешь, что красота ушла — ну не то чтобы я раньше была такая уж красавица, — теряешь интерес к тряпкам и всякому такому. Все становится серым — налейте мне еще, Тоби, что-то я так устала, сил нет подняться — и год от года все серее. Идрис в своем роде человек замечательный, ничего не скажешь. Такой замечательный, такой замечательный…

А Тоби все слушал.

27

Излияния Мойры Ллэнгейн не заставили Тоби отказаться от матримониальных намерений. Пять лет страсти не так уж мало. Он и вообще-то не знал больших страстей. А к тому времени, когда у них с Клэр страсть пройдет, в их семейной жизни наступит другая фаза, приятная и прочная… Пока суд да дело, он решил написать Бобу — что-то от него давно нет вестей. И потом интересно все-таки узнать, как идет семейная жизнь у другой пары.

Боб ответил открыткой. Может ли Тоби зайти к нему в лабораторию в пятницу около половины двенадцатого? Прогулялись бы по берегу Кема, если погода будет сносная. Ему нужно много о чем рассказать.

Тоби поехал в Кембридж и явился в лабораторию друга, как тот просил. Боб сразу же ушел с ним.

— Побродим часок, потом закусим. Идет? Вид у тебя бодренький. Как дела?

Но Тоби сперва хотел узнать, как дела у Боба. К его удивлению, Боб некоторое время шел молча. Вид у него был отнюдь не бодренький: глаза измученные. Впрочем, он не выглядел удрученным.

— Люблю Кембридж во время каникул, до того здесь спокойно, — сказал Тоби.

— А у меня каникул не бывает. Как и у большинства ученых.

— Слушай, может, ты чересчур налегаешь на работу?

На этот вопрос Боб не ответил, а сказал как бы невзначай:

— Рит меня бросила.

— Быть не может! — воскликнул Тоби и тут же подумал, до чего, в сущности, нелепой бывает обычно первая наша реакция.

— Говорят тебе, бросила. Вот так, вдруг собралась и уехала недели три тому назад. Завела себе парня, и понимаешь, что странно: по-моему, он ей даже не очень нравится. Просто он совсем не такой, как я, видимо, в этом все дело. Ох, и взвились же ее папаша с мамашей!

Тоби пробормотал слова сочувствия.

— Да что там, за меня не тревожься. Мы же с ней с самого начала не ладили. А потом я вдруг узнаю, что она донимает беднягу Эйдриана письмами, вышла жуткая ссора. Все рухнуло окончательно. А тут как раз подвернулся этот парень, и она мигом смылась. Живет теперь где-то в Лондоне, точного адреса не знаю. Чувствую себя круглым дураком, понимаешь?

Листва на деревьях уже чуть заметно бронзовела под августовским солнцем. Пронизанная его лучами река была тиха и пустынна, лишь изредка проскользнет под мостами плоскодонка и снова скроется.

— А почему, собственно? Тебе же не в чем себя упрекнуть.

— Тебе что, память изменяет? Ты же знаешь, я человек, который избил жену.

— Об этом действительно пора забыть. Все уже и позабыли.

— Кроме Рит. Когда уходила, она мне еще раз хорошенько выдала. — Вдруг лицо Боба просветлело. — Знаешь, какое дело, а ведь дочку она подкинула мне.

Тоби ахнул.

— Ты понимаешь, она никогда ее не любила, не то что я. Даже и сравнить нельзя. Бросила ее, как выбрасывают за ненадобностью паршивый старый чемодан.

— А как же ты управляешься с ребенком?

— Да я оставил за собой те полдома на Ленсфилд-роуд. Нашел женщину, она присматривает за девочкой весь день, а я обычно прихожу к тому времени, когда ее надо укладывать. Любит она — я хочу сказать, Эстелла, — чтобы укладывал ее я. И умница девчушка, верь слову. Обожает, когда ей что-нибудь рассказывают — правда, на этот счет я не мастак, — а еще больше любит мастерить. Ты понимаешь, может не только разобрать карманный фонарик, но и собрать его! — Лицо Боба сияло от гордости. Тоби подумал, что он воплощение отцовства, и вдруг понял, что Боб не очень жалеет об уходе жены. — Голову готов прозакладывать, из этой девчушки выйдет настоящий ученый, верь слову. Я ее и цифрам учу, и до чего же она быстро их запоминает, чудо. С сентября будет ходить в детский сад, для начала — на полдня. Так что миссис Мэддокс будет мне все-таки нужна — кормить ее обедом, следить за ее вещичками. — Он помолчал. Потом, окинув каким-то удивленным взглядом деревья, сквозь листву которых золотыми соверенами пробивались пятнышки солнца, проговорил: — Ты понимаешь, если б кто-нибудь сказал лет так семь назад (потом-то, когда она родилась, мне это сразу стало ясно), что моя жизнь будет держаться на ребенке, как дом на фундаменте, я б ни за что не поверил.

Тоби спросил Боба, как идет работа.

— Ну, с этим порядок. В целом все идет очень хорошо. И жить в колледже мне нравится. Конечно, дон я младший из младших и потому помалкиваю в тряпочку, но среди стариков попадаются неплохие. У них есть чему поучиться. И еще мне нравится, как сверкает в столовой серебро, особенно по праздникам, нравится, что подают вино. Словом, за меня не беспокойся. Во многих отношениях мне повезло. А что до Рит, так мне, знаешь ли, о ней даже вспомнить нечего, кроме вечных ссор. Сам удивляюсь. Нечего, и все тут, верь слову.

Они вернулись в город и зашли позавтракать в то самое кафе, куда Тоби обычно водил Мейзи. Он ощутил острую боль. Вспомнил твидовый костюм, не очень хорошо на ней сидевший, вспомнил большой, как у Фриды Лоуренс, берет. Одному богу известно, где она его раздобыла. От шума холодильника воспоминания эти стали еще явственней, и он собрал всю свою волю, чтобы их отогнать.

Злоключения Боба явно не повлияли на его аппетит, и Тоби все больше проникался уверенностью, что видит перед собой счастливого человека. Конечно, когда-нибудь он женится снова, даже наверняка, причем искать будет не столько привлекательную жену для себя, сколько идеальную мачеху для Эстеллы.

— А теперь о тебе, Тоб, — проговорил Боб с набитым ртом.

Когда Тоби рассказал ему о банке, где будет работать, оказалось, что Боб знает о нем куда больше, чем поначалу он сам.

— Скажи на милость, вон ты, значит, куда поступаешь! Это же страшно знаменитый и шикарный банк. У него филиалы во всем мире. Нет, у тебя прямо дар какой-то — как тебя ни швыряй, приземляешься на все четыре лапы. Ну, желаю удачи. Банкир, подумать только!

— А вот мать твердит, что теперь я банковский клерк и обречен весь день сидеть за решеткой. Разозлилась на меня страшно, но со временем, думаю, отойдет.