Останови моё безумие
Шрифт:
— Теперь об осени, — она как-то неестественно попыталась улыбнуться, но, лишь мельком взглянув на меня и обнаружив моё совершенно потерянное выражение лица, перестала притворяться.
— Умиротворение — это то, что я часто наблюдала на лицах пожилых людей, которые, прожив свою жизнь, независимо от того, какие ошибки совершали по молодости и через какие трудности им приходилось пройти, оставались довольными ею. Спокойствие и безмятежность выражали их лица, не безнадёжность и обречённость, которые очень часто целились прорваться в мою душу, а именно умиротворение, осмелюсь сказать, испытываемое мною, несмотря на мой далеко не пожилой возраст, в особенные минуты, — она всё-таки горько усмехнулась, лихорадочно закусывая щёки изнутри и не высказывая вслух
— А зима — это самая весёлая часть истории, зима всегда ассоциировалась у меня с самой собой, — она действительно искренне заулыбалась, смотря на меня в этот момент. — Странно, да? Зима, которая представляется людям унылой и безрадостной, у меня вызывает совершенно противоположные эмоции. Она кажется мне такой беззащитной и ранимой, что вызывает во мне нежность, сама зима вызывает во мне это чувство, знаешь, такое мягкое и невесомое. И всё-таки она представляется мне похожей на меня, — она не продолжила говорить о времени года, которое вызывает в ней хоть какие-то положительные эмоции и подошла к заключительной части своего рассказа.
— А радость я не испытывала... нет, не так. Радость, которой можно поделиться, я не чувствовала. Радость, которая льётся через край — это, наверное, счастье, между ними такая тонкая грань, что я их не различаю, но такой радости у меня не было, именно поэтому в моих временах года только три поры. Поздно уже, иди спать, — неожиданно сестра оборвала свою речь, и я опомнился, я так ничего и не сказал.
— Ну-да, пожалуй, пойду, — невнятно бормочу, поднимаясь с кровати. — Тебе помочь? — вовремя спохватившись, вспомнив о разбросанных картинах, предлагаю сестрёнке.
— Нет, сама справлюсь, — как мне показалось, искренне улыбаясь, отвечает она.
— А можно я возьму одну? — осмеливаюсь попросить. Сестрёнка смотрит удивлённо, но я не уверен, что она согласится. Мира обводит взглядом картины и снова смотрит на меня:
— Выбирай.
Меня воодушевляет её короткое разрешение и я раскладываю перед сестрой три последних холста с пейзажами на тему о временах года. Она в недоумении смотрит на меня, а я повинно пожимаю плечами и пытаюсь улыбнуться.
— Вот эти три.
— Ты же просил одну?
— Неприлично было просить о трёх, — проказливо заявляю сестре.
— Тебе понравились именно эти?
— Нет, — серьёзно отвечаю сестре и вижу, как сменяется выражение на её лице, — мне понравились все, но забрать все будет неслыханной наглостью даже для меня. — Теперь сестрёнка откровенно смеётся моему заявлению и поднимает руки в жесте побеждённого.
— Сдаюсь, дарю тебе все свои картины, — она продолжает смеяться, а я с неприкрытым восторгом выдаю:
— Правда?! — искренне радуюсь, намереваясь сгрести всю красоту себе в руки. Сестра тут же делает притворно серьёзное лицо, но останавливает мой порыв.
— Конечно, нет. Бери эти три и иди уже спать. — Я, естественно, строю из себя обиженного брата, на что получаю ещё одну дозу самого прекрасного и самого желанного в мире смеха.
Комментарий к Глава 10 Надеюсь получилось достаточно эмоционально. Приятного прочтения!
====== Глава 11 ======
МИРА.
Сегодня я спала как никогда спокойно и с глупой улыбкой на губах, да, вечер был насыщен разными событиями, и горькой обидой на сестру, но сегодня у меня появился сообщник и поклонник моего искусства и как ни удивительно это мой брат. Влад оказался именно тем человеком, которого не оставили равнодушным мои картины, даже больше, он стал первым зрителем, который пожелал их увидеть. Я видела по его глазам, что он не притворяется и не льстит, и что ему действительно понравились мои работы, правда он сильно опечалился когда я принялась изливать ему свою душу, рассказывая об истории серии пейзажей, и это после того как он так терпеливо вынес мои рыдания за обиду на сестру. Поразительно как быстро мы с ним сближаемся! За этот вечер мы с ним успели и посмеяться и поплакать, и с ним было так легко, я совсем не стыдилась своих слёз и
так же искренне смеялась, а ещё я поняла, что он не даст меня в обиду, потому, что по-настоящему видит во мне свою сестру. Поняв это, я твёрдо дала себе слово, что буду пытаться изо всех сил, чтобы впустить его в своё сердце и полюбить как родного брата. Так я и заснула и проспала без тревожных снов и беспокойных ворочаний.Утром за завтраком не очень то хотелось вспоминать вчерашнюю перепалку с сестрой, поэтому я вежливо сохраняла молчание, коротко поприветствовав спустившихся в гостиную сестру и брата. Но судя по выражению лица Лизы, собравшейся с сегодняшнего дня приступить к своим служебным обязанностям, она как всегда уже не помнила, до какого состояния довела меня вчера или же, что было обидно вдвойне, для неё это не имело никакого значения. Как не прискорбно было осознавать, но после того как Лизка заговорила за столом, я уверилась в очевидности второго варианта.
– Забыла спросить у тебя вчера, ты была в моём свитере? – невозмутимо, но с явным осуждением в голосе задала она вопрос.
– Да в том, который ты уже давно не носишь, – обида на Лизку подпитывала во мне какие-то силы, поэтому мой ответ получился с долей язвительности, обычно мне не присущей.
– Ну и что, у тебя полно своей одежды, ни к чему растягивать мои свитера. – Да что в самом деле нашло на Лизку, если со вчерашнего вечера она на меня так ополчилась, тем более очевидно, что её свитера я никак не могу растянуть по причине моей маленькой комплекции в разы меньше Лизкиных размеров. – Я терпеть не могу твои духи, а теперь запах не сойдёт ещё несколько недель, – продолжала жаловаться Лизка, в то время как я задумалась. И действительно зачем я взяла её свитер, у меня полон шкаф свитеров, да просто мои свитера с горлом в последнее время слишком давят и в них очень легко становиться нечем дышать. А в старом Лизкином свитере горло и вправду растянуто и он на два размера больше моего, поэтому совершенно не сковывает движений, но сказать об этом Лизке не имеет никакого здравого смысла, потому что мои оправдания её не волнуют совершенно. Я уже приготовилась слушать следующую порцию попрёков, когда в диалог вступил третий голос моего брата.
– В следующий раз можешь взять свитер из моего шкафа, – он обезоруживающе обнажил безупречные зубы, – и я совсем не против, если на нём сохранится твой запах, – он только сказал эту фразу и встал из-за стола, закончив свой завтрак и возвращаясь в свою комнату наверху. Меня ободрили его слова, как и вчерашним вечером очень быстро рассеяв, оставшийся после Лизкиных подколок, осадок. Я тоже не задержалась за столом после неприятного разговора и отправилась на кухню, оставляя Лизку в одиночестве спокойно допивать остывший кофе.
– Мне жаль, что я не могу помочь тебе сегодня, – раздался голос за моей спиной, когда я, вымыв руки, стряхивала с них капли. Влад, тем не менее, улыбался, по привычке стоя в дверях, расслабленно прислонившись к косяку.
– Что это у тебя? – спросила я, приближаясь к нему и указывая на непонятные свёртки.
– Моё богатство, – загадочно подмигнул он мне и направился к выходу, и только сейчас я разглядела, что это были те картины, которые я подарила ему вчера. На мгновение меня посетила грустная мысль, но я спешно отогнала её прочь, в конце концов, это был подарок, и он может делать с ними всё, что пожелает. Я уже собралась пойти за Владом, когда он резко остановился и развернулся ко мне:
– Не выходи из дома, холодно, – снова улыбнулся мне и прокричал через моё плечо Лизе, – Лизка, давай скорей, если не хочешь опоздать в первый рабочий день! – Потом снова обратился ко мне, – Мира, у меня к тебе настоятельная просьба, пожалуйста, сегодня, не выпускай телефон из рук, потому что мне нужно поработать, а если ты не будешь отвечать на мои звонки, я не смогу этого сделать. – Он говорил это совсем другим тоном, абсолютно серьёзно, но вместе с тем немыслимо ласково, мне не оставалось ничего другого, как улыбнуться ему в ответ и пообещать, что я сделаю, как он сказал.