Останови моё безумие
Шрифт:
– Ты же мой брат! – воскликнула она, напоминая мне о моём месте в её жизни, – Ты должен считать меня самой лучшей!
– Ты и так для меня самая лучшая, – отвечал ей на автомате, не приходя в себя после её отрезвляющего мой затуманенный мозг заявления. – Тогда и Лиза хорошая? – осторожно отвлёк я Миру от моей больной темы.
– Лиза – потрясающая! – восторженно и очень искренне подтвердила Мира, возвращаясь к плите.
– А я?! – напыщенно спросил, широко улыбаясь, она окинула меня небрежным взглядом, сделала серьёзное лицо и только потом ответила:
– А ты – дурак! – И она расхохоталась, запрокидывая голову назад. А я думал, пусть я буду дураком, только твоим дураком, если ты будешь смеяться для меня, как ты смеёшься сейчас.
– Давайте поужинаем на кухне, – предложила Мира, когда Лиза, наконец, спустилась для ужина.
– Отлично, телевизор не будет мешать вам меня слушать. – Мы переглянулись с Мирой и обречённо вздохнули.
– Ээй, вам, что не интересно как прошёл мой первый рабочий день? – обиженно
Когда очередь разговаривать дошла до Миры, она с каким-то диким восторгом заговорила с матерью, я не мог оторвать от неё своего зачарованного взгляда.
– Мамочка! Как вы там? Как наш домик? Там несильно всё запущено? Его можно починить сейчас или вы отложите ремонт на лето? – засыпала она вопросами Нину Максимовну.
– Дорогая, погоди минутку. Я не успеваю за тобой, – послышался в трубке голос Мириной мамы.
– Прости мам. Ну, так что? – всё же не отставала сестрёнка.
– Мира! – оттянула Нина Максимовна свою дочь, но всё-таки ответила, – Дочка, конечно же, ремонт начнём, только к лету, пока мы с отцом улаживаем бумажные вопросы, да и если немного подлатать крышу, то дотянуть до тёплых деньков можно.
– Может тогда, вернётесь? – неожиданно для меня задала следующий вопрос Мира, моя челюсть с неимоверным усилием осталась на месте.
– Ты серьёзно?! – похоже, Нина Максимовна пребывала в том же состоянии, что и я, взглянув на Лизу, понял, что она шокирована настолько же, только Мира выглядела абсолютно безмятежной.
– Да, а что такого, я не думаю, что Влад будет против, можешь сама с ним поговорить об этом, – продолжала говорить сестренка, ошеломляя меня всё больше и больше, и без сомнения не меня одного. Она протянула сотовый, находящемуся в лёгком ступоре – мне, а сама безвольно опустилась на диван рядом.
– Да тётя Нина, я думаю, если вы с отцом урегулировали все вопросы с выплатами, то Мира права, возвращайтесь в столицу до лета. О чём вы говорите? – запротестовал я, после услышанного мнущегося ответа папиной жены. – Тем более я не собираюсь отпускать сестрёнок к вам, в не отремонтированное жилье, пока за окном зима. Нет, я не принимаю возражений, и даже не буду говорить с отцом, – воодушевлённый предложением Миры я не намеревался слушать доводы мачехи и не поддавался на уговоры обсудить всё с отцом. Если Мира хочет остаться, я сделаю всё что угодно, чтобы так и случилось. Ещё немного попререкавшись с тётей Ниной мы распрощались взаимно довольные друг другом. Она пообещала сама поговорить с отцом. Только услышав в трубке частые глухие гудки, в мой мозг достучалась мысль, что я только что наделал, я добровольно продлил свою изощрённую пытку, постепенно превращающуюся в смертную казнь моего сердца. Видимо слишком долго я хранил молчание после окончания телефонного разговора, потому что, выплывая в реальность, я обнаружил две пары глаз, вопросительно устремлённых в мою сторону.
– Что сказала мама? – прервала молчание Лиза, наконец, осознавшая, что означает просьба Миры с откладыванием переезда.
– Обещала поговорить с отцом.
– Тогда ладно, – с выпученными в предвкушении глазами, попыталась Лизка изобразить спокойствие. – Пошли спать?
====== Глава 12 ======
МИРА.
Приняв душ и расчесав волосы, которые потихоньку начали отрастать, я улеглась в тёплую постель, уже порядком отморозив ноги, прохаживаясь босиком по кафелю в ванной, поэтому замоталась в одеяло как в кокон. Сон совершенно не спешил отправлять меня в царство Морфея и мою голову незамедлительно атаковали более живые мысли, в частности меня очень интересовало, как так вышло, что я попросила маму с папой вернуться. Не знаю, слова просто слетели с моих губ, я даже не думала об этом, и только когда я произнесла их вслух, поняла, что не хочу уезжать, не хочу возвращаться в свой дом. Потому что он пустой и холодный, потому что там никто не будет спрашивать, чего хочу я, никто не будет восхищаться моими картинами, и спешить пообедать именно со мной, там будут только бесконечно жалеть меня, когда мне будет необходимо сочувствие. И пусть я до сих пор отторгаю мысль, что Влад мой родной брат, я должна признаться, что буду скучать по нему, мне будет не хватать в том, моём маленьком доме, именно его. Мы только-только начали с ним сближаться, но он незримо пытался меня поддержать на протяжении всего времени, что я нахожусь в его доме, взять хотя бы его глупую выходку с подкарауливанием меня во время мытья посуды, – на губах невольно заиграла улыбка при воспоминании об этом. Он выглядел таким задумчивым сегодня, когда
я спросила его об этом, меня так отвлёк его взгляд, что я забыла спросить у него о картинах, которые заметила утром. Всё равно. Я подарила их ему, значит, он может делать с ними всё что угодно, хоть выбросить…«Такой смешной, он даже не умеет чистить картошку!»
Проснулась я на удивление поздно, отчего-то перед глазами бегали белые назойливые муравьи, но сердце меня не беспокоило, оно билось ровно и правильно, значит, просто во сне голову обо что-то ударила, даже самой стало смешно от такого предположения. Я поплелась в ванную и умылась ледяной водой, хотя пальцы жутко замёрзли от этой процедуры. Всё ещё морщась, я вышла из своей комнаты и отправилась по направлению к гостиной, затем вспоминая, что вчера мы решили временно переместить столовую на кухню, я развернулась и пошла туда. На кухне разворачивалась следующая картина – Влад с Лизкой мирно поглощали свой завтрак, омлет с гренками и совсем не разговаривали друг с другом. Но почему никто из них не разбудил меня? И почему я проспала завтрак?
– Мира! – наконец, брат заметил меня. – Выспалась?
– Мирок, ты встала?! Мы решили не будить тебя. Ты выглядела такой… ммм…безвредной. – И Лизка начала сотрясаться от хохота.
– А кто приготовил завтрак? – спросила я, не обращая внимания на Лизкины шуточки.
– Конечно же, я! Ежу понятно, что наш братик не в силах даже плиту включить, – получила я развёрнутый ответ на свой вопрос.
– Нам пора, – сухо вставил Влад, поднимаясь со своего стула.
– Ага, сейчас. Мирок, я оставила тебе омлет с тостами, поешь обязательно. – Лизка чмокнула меня в щёку и пошла, надевать свои сапоги. Брат как-то странно застыл на месте, бегая взглядом по кухне, потом так же странно вздохнул и вышел.
– Пока, – бросил он, не оборачиваясь, мне даже стало немного обидно.
После звука захлопывающейся двери, я вымученно вздохнула, ещё один день в одиночестве, и села завтракать. Бесцельно ковыряясь в тарелке и нервно разламывая тост на кусочки, мне так и не вспомнилось для чего я сижу за столом, поэтому я тут же встала и опрокинула оставшуюся еду в мусорное ведро, убрала со стола и вымыла посуду. «Сегодня уж точно не следует ждать брата на обед, тем более, судя по его прощальному взгляду, наполненному холодом Арктики, тащиться за тридевять земель, чтобы пообедать с сестрой в его планы явно не входит».
С самого пробуждения чувствовала себя неважно, частые и незапланированные засыпания, быстрая утомляемость и не проходящая усталость – это однозначные симптомы, тревожные звоночки, в копилку которых прибавилось сегодняшнее просыпание. Нужно срочно переключить мысли, нужно перестать думать о своей слабости, – рисовать, только за мольбертом я смогу перевести дыхание и перенестись в другую реальность, где я не такая болезненная, а мир не давит на мои хрупкие плечи своей безоговорочной непоколебимой твёрдостью. Я проплыла в свою комнату, чётко ощущая, как не хватает воздуха в груди, несмотря на мороз, ударивший ночью, отключила отопление в спальне и распахнула окно, до вечера я успею придти в норму, поэтому нужно предотвратить головокружение и принять таблетки. Только после всех манипуляций, проделанных с целью не допустить очередной приступ, я надёжно расположилась на стуле возле мольберта, укутавшись в тёплый плед, достаточно будет того, что пронизывающий ветер будет трепать мои волосы и охлаждать разгорячённое лицо. Как обычно в моменты особенно настойчивых проявлений моей болезни, я рисовала с завладевающим мою душу упоением, целиком охваченная идеей изобразить боль, грустно и неуместно. Почти все мои картины несут в себе отпечаток страдания и печали, но по-другому я не умею, не могу рисовать того, что не чувствую, через что, не прошла сама. А боль, это самое близкое мне, самое постоянное, что всегда присутствует и ведёт меня по жизни. Слишком много серых оттенков, слишком резкие мазки, слишком сильно надавливаю на грифель, выводя очередной контур, слишком много «слишком». Не замечаю, как начинаю дышать прерывистей и чаще, как сжимаю свободную руку в кулак, а губы закусываю до крови, глаза начинает застилать пелена, но нет, это не обморок, просто слёзы, которые непроизвольно наполняют иссушенные глаза, и медленно прокладывая дорожки по бледным щекам, устремляются вниз. Даже не пытаюсь стереть их следы или прекратить молчаливые рыдания, знаю, почему плачу и знаю, почему не могу остановиться – бессилие…, собственное бессилие….
ВЛАД.
Отупение, наступившее от слов Миры, с неохотой прощалось со мной, сопровождая меня до самых врат царства Морфея, и даже засыпая, не мог до конца осознать случившееся. Мира не желает поскорее избавиться от моего присутствия, как это было вначале, она приняла и поняла меня. А я проклятый извращенец! – это было моей последней мыслью перед полным погружением в сладкое небытие на ближайшие восемь часов.
Утро было безрадостным, я проснулся помятым и нервным как после отменного похмелья, мысли в моей голове отказывались выстроиться во что-то складное, беспорядочно роясь в измученном мозгу. По привычке принял контрастный душ, чтобы расслабить напряженный разум и взбодрить уставшее тело, переоделся и уложил взъерошенные волосы гелем. На меня из зазеркалья смотрело моё отражение, более удачливая копия Калнышева Владислава Сергеевича – большая часть этих звуков, составляющая моё имя удивительным образом идентична с именем моей любимой женщины, потому что она моя собственная сестра. Кривая ухмылка, на миг появившаяся в отражении при виде своего безупречного лица, погасла и на смену её, в глазах поселилась столь привычная в последнее время тоска, нескончаемая, безнадёжная…