Останови моё безумие

Тем временем, неумолимо ускользающим от нас, мы с братом были двумя островками, разделёнными суровым океаном, без надежды стать единым целым, но если нас поглотит эта невозвратная пучина, мы обретём друг друга, захлебнувшись, но не расставаясь навеки. Никогда раньше не испытывая ничего подобного, никогда раньше не испытывавшая ничего, меня захлестнуло этим чувством – всеобъемлющей любовью к Владу. Я знаю, что его любовь ко мне значительно сильнее моей, знаю, потому что ежеминутно чувствую её, …она сильнее и моральней… «Что со мной не так?» – спрашиваю себя в такие моменты, почему я не могу любить Его так же чисто, как и он меня.

Церемония открытия моих картин должна была проходить в центральной выставочной галерее, и снова мне доверили только присутствие в зале и роль «очень привлекательной молодой художницы». Я старалась… Не знаю, для кого, хотя нет, знаю, поэтому и стою сейчас перед своим «шедевром» в красном откровенном вечернем платье, с высокой причёской, забравшей наверх мои сильно отросшие волосы, и никаких вычурных украшений, никаких бриллиантов, только самое дорогое – подвеска Влада. Я почти не слушаю, что говорит мне солидный мужчина во фраке с полупустым бокалом шампанского в руке, восхищающийся моей картиной. И даже не замечаю, что зал полон незнакомых мне людей, стройно преходящих от одной картины к другой, не ощущаю волнения совершенно, пока… через толпу не выхватываю устремлённый ко мне блестящий взгляд тёплых глаз… любимых. Доселе оторванная от мира, с парализованными эмоциями я наполняюсь радугой чувств – волнения, смущения, растерянности, неожиданно начинаю перебегать глазами по окружающей обстановке, чётко подмечая детали, которые оставляли меня равнодушной. Необычная подсветка галерейного зала из блуждающих ламп добавляет мистического оттенка вывешенным картинам, на некоторых стенах картины развешены вплотную, будто им не хватило места, а другую стену, превышающую смежную соседку в размерах, занимает один холст, к тому же выделенный ослепительной белоснежностью поверхности. Картины с темой любви специально перемешаны с картинами тематики смерти, «твои работы пропитаны трагизмом, мы просто подчеркнём непостоянство любого чувства» – объяснила мне такую расстановку Лариса. Я не спорила, неожиданно вся идея с выставкой так воодушевлявшая меня прошлые месяцы и являвшаяся мечтой, в любой миг могущей оборваться, жизни, перестала быть такой значимой. Научившись жить без страха, я отдала себя во власть иному чувству, более сильному, более пылкому, захватывающему меня в этот момент и сжигающему меня изнутри.

Это плохо, но я не слышала окликающих меня голосов Инны Леонидовны, не замечала машущих мне Ларисы и эпатажного Иржи, приподняв длинный подол платья, направилась прямо к своей семье,… к нему.

– Добро пожаловать, – заикаясь, выговорила скромное приветствие, обняла маму в простом, но дорогом костюме, отца в галстуке по такому важному случаю и даже Лизку, как всегда ослепительную и отреагировавшую очень восторженно, несмотря на то, что никогда не любила «моей мазни», выражаясь словами сестры. – Можете присоединиться к гостям и посмотреть картины, пока меня растаскивают на части, – пыталась пошутить, смотря на гордящуюся мной немолодую пару – моих родителей. Они ушли в зал, папа поддерживал маму под руку, я чувствовала её слёзы.

А уже через секунду не подготовленная к встрече с братом я получила передышку, сталкиваясь взглядом с Анатолием, сопровождавшим Лизку в этот вечер.

– Поздравляю, – тут же улыбнулся мне будущий родственник, благородно поцеловав мою руку, сердце немного успокоилось. А Лизка немедленно утянула за собой своего культурного кавалера, едва я успела сказать «спасибо». Я опустила глаза в пол, чтобы услышать тихое:

– Привет… – посмотрела в родные глаза, чтобы в ту же минуту забыть об окружающих меня близких, о, вдруг, появившейся толпе поклонников моего искусства, о приглашённых журналистах, пугающих меня неожиданными вспышками, обо всех…

– Привет, – выдавила из пересохшего горла, натянуто улыбаясь, когда мне хотелось плакать. Всматриваясь в его серьёзное лицо, я сдерживалась, чтобы не прикоснуться к его щеке, всегда тёплой, словно созданной согревать мои мёрзнущие ладони. – Хочешь, я устрою для тебя маленькую экскурсию? – из закромов смелости делаю невинное предложение.

– Конечно, – сразу соглашается Влад, посматривая на играющий гранями рубин. Он взял меня под руку, так же как папа с мамой, только мы были братом и сестрой. Как неистово кололо моё сердце от этой мысли, как отчаянно трепыхалось в неволе моих грешных чувств.

Мы остановились в самом отдалённом уголке галереи, там, где располагался мольберт, совсем не мой, этот был лишь частью остальных декораций, именно на нём была выставлена ключевая картина коллекции – Ночь откровений. Я назвала картину так же, как называлась вся коллекция, и писала я её как никогда легко, чувства, переполнявшие меня, вылились на холст разнообразием красок. Я изобразила вечернее небо с тысячей звёзд, но это не были чёрно-белые тона ночи, ночь мне виделась совсем иначе, буйством красок я написала свои сны – самые смелые желания, как всегда завуалированные переплетением фигур. Он ничего не поймёт, не должен был понять…

– Как она называется? – на протяжении всего вечера Влад оставался серьёзным, словно желая быть полностью сосредоточенным.

– Так же, как и вся коллекция, – как можно спокойнее ответила я.

– Ночь откровений… – медленно и вполголоса проговорил он, невольные мурашки пробежали по спине от его голоса или же от страха подозрений.

– Да, – сказала, чтобы не выдать своего напряжения и не начать заламывать пальцы на руках.

– Мирочка, ну где же ты потерялась, дорогая, – раздался посторонний голос Ларисы слишком близко к нам обоим.

– Я здесь, – в каком-то смысле благодарная своему куратору обернулась к женщине, и сразу же была уведена ею от Влада. Я даже не успела улыбнуться ему на недолгое прощание.

– Я совсем тебя обыскалась, так нельзя, – по-матерински журила меня эта милая женщина, направляя в самую толпу из солидных толстяков, нерусского происхождения. После этого наступила череда «необходимых мне знакомств» по единогласному мнению моего куратора Ларисы, требовательного галериста Инессы, взявшую на себя большую смелость показать мои картины миру и юного, тридцатилетнего, ещё непризнанного дарования Иржи, имеющего огромное влияние на Инессу.

До конца «Ночи откровений» я больше не смогла поговорить не с одним из моих родственников, особенно с Владом. Иногда посреди разговора о картине, я ловила себя на мысли, что смотрю на него через плечо какой-нибудь неизвестной знаменитости, неизменно встречаясь с ним взглядом, и каждый раз он ободряюще улыбается мне, а я не могу найти в себе силы ответить на эту чарующую улыбку. Не знаю, когда это произошло, но в очередной раз поисков Его глаз я увидела, что Влад разговаривает с девушкой, с очень красивой девушкой. Я узнала её, она говорила со мной до появления моей семьи, задавала вопросы о моей личной жизни, ни словом не обмолвившись о самой выставке, а я тогда лишь усмехалась её замечаниям. Кажется, она представилась Катей. Именно в этот момент к моему познаванию мира добавилось новое чувство – ревность.

А дальше я выпала из реальности, Слава Богу, что это было уже окончанием вечера открытия выставки, потому что на меня навалилась такая усталость, что я не могла шевелить пальцами и передвигаться на ненужных мне «обязательных для подобающего эффекта» высоких каблуках. Гости поочерёдно прощались со мной, окружённой воинствующей Инессой и хранительницей Ларисой, Иржи успел где-то затеряться, приходилось мило улыбаться каждому джентльмену, желающему облобызать мою руку, и я сносно справлялась с этой задачей. С женской половиной гостей было проще, они сдержанно поздравляли меня с успешным открытием выставки, так что адресованные им улыбки были чуть более искренними, пока передо мной не появилось знакомое лицо. Я чувствовала себя обиженным ребёнком, готовым расплакаться, но ничего не могла с собой поделать. В то время, как две женщины по обе стороны от меня искусственно улыбались Кате, я снова погрузилась в для себя ещё новое чувство ревности, сумев только процедить язвительное:

– Я очень рада, что вы нашли время посетить открытие выставки моих картин, – по сути, она должна была немедленно удалиться, как это делали все остальные, но она задерживалась.

– Мне было приятно ваше приглашение, Инесса, – обратилась Ка-тя сначала к Инне, – и вас Лариса было замечательно повидать снова, – она широко улыбалась всем и даже мне, когда её глаза смотрели на меня. – Хочу сказать, что Вы действительно большой талант и удивительная находка для Инессы, – отвесила она мне комплимент, но не тронул меня, наверное, потому что был от неё.