Остановка

– Леночка! Я вас не совсем понимаю. С Вадимом мы не так уж тесно общались. Я по его просьбе говорил с Полиной Антоновной. Вы знаете. Потом она согласилась. Хотя, как мне кажется, не очень охотно. Но до подоплеки я не допытывался.

– Значит, догадывались.

– Я не любитель чужих секретов. Если меня в них не посвящают, я стараюсь сдерживать любопытство.

Она посмотрела на меня с сожалением, как смотрят на мелкого лгунишку. Приблизительно так же смотрел и Перепахин, когда услышал, что я не знал о любви Сергея к Наташе.

– Вы мне не верите?

Лена передернула плечами.

– Странно сдерживать любопытство и в то же время судить о людях так категорично. Вы осудили Вадима, а что вы о нем знаете?

Если бы я ответил ей словами философа, который уверял, что знает только то, что ничего не знает, я бы не погрешил против истины. Новая попытка вступиться за Вадима ставила меня в полнейший тупик.

– Конечно, вы знаете больше.

– Его плохо понимают. И много винят. Да, сейчас мужчины слабее женщин. Наверно, это историческая закономерность. Женщины добились самостоятельности. А остались сварливыми бабами. Постоянно ругают мужчин, "слабак" - самое мягкое слово. Наверно, когда заканчивался матриархат, мужчины так же говорили о женщинах: "Ну и бабы пошли! Хлюпики. Сели нам на шею. То ли дело раньше. Женщина женщиной была!.."

Лена улыбнулась.

И тут я увидел то, что видел Женька Перепахин. Я узнал в ней Наташу. До сих пор мне мешало ее выражение лица, то озабоченное, то огорченное, неприветливое. А Наташа, - теперь я хорошо вспомнил, - была ровной, спокойной.

– Вы похожи на маму.

– Да... по праздникам.

– Они... редко бывают?

– Как положено. В основном будни. А вы помните маму?

– Вспоминаю, глядя на вас. Много лет прошло. И уехала она неожиданно.

– У нее были причины.

Улыбка исчезла. Я не мог понять, действительно ли она постоянно нервничает или это мои домыслы, издержки не своего дела, в которое я втянулся.

– Да, я помню. Домашние обстоятельства.

– Не только домашние.

– Об этом я не знал.

Лена посмотрела уже знакомым мне взглядом.

– Простите. Вы же не любитель чужих секретов. Наверно, это хорошо. Своего рода защитная реакция...

"Сейчас про улитку в раковине вспомнит..." Но обошлось без расхожего сравнения.

– Вы удачно адаптировались к жизни. А вот Вадим не может. Что же ему делать?

"Да что это она? Зачем?"

– Боюсь, что это разные вещи - чужие секреты и адаптация к жизни.

– Для вас. А для меня и Вадима...
– Она не закончила.
– Нам трудно жить.

– Я вижу.

– Все видят. И хотят, чтобы я его бросила.

Я не стал уточнять, что значит - все.

– А вы нет?

– Нет. Хотя вы правы, конечно. Он трудный человек. Но лучше стерпеть, чем предать.

"Кто же из них терпит? И кто предает? Или предавал?"

– Может быть, он просто ревнует вас?

Лена отпустила ремень и сделала недоуменный жест.

– Ревнует? Меня? Откуда вы взяли? Какая ерунда!

"Что там сказал Лев Толстой? Кажется, кто сумасшедший - они или я?.."

– Извините.

– Но откуда вы взяли? Вы же не могли это сказать случайно.

– Мне показалось, что Вадим не очень... доброжелательно относился к Сергею Ильичу.

– Господи!

Она воскликнула и остановилась, видимо, не зная, как продолжить.

– Простите. Я думала, вы просто избегали. А вы и в самом деле... Вам никто не говорил? Ни Вадим? Ни Полина Антоновна? Ни... Сергей Ильич?

Мне оставалось в ответ только головой повести.

– Но вы же сказали: и раньше не все несли ответственность?

– Да. Это же общая фраза.

– А я думала...

– Скажите, пожалуйста, что вы думали?

Я не спросил, а попросил, готовый в случае отказа действительно сойти на ближайшей остановке.

Лена, однако, колебалась.

Но недолго.

– Ах!.. Может быть, это и к лучшему. Вы ведь к маме едете. Должна же она когда-нибудь узнать, что я знаю... А вы правда не...

– Правда, Лена, правда.

– Ну, так узнайте чужой секрет. От жизни не укроешься. Я же не укрылась. И не нужно. Они должны были сказать мне вовремя. В свое время. Когда я выросла. Неужели они думали, что я могу изменить отношение к Олегу Филипповичу? Странно. Почему люди не понимают друг друга?

Я не ответил. Я ждал ее ответа.

– Мой настоящий отец Сергей Ильич. Неужели вы не подозревали?

Подозревал я многое. Но такое?

– Вы мне ошеломили.

"Она спрашивала, не говорил ли мне сам Сергей? Да он и себе говорить такое не решался!"

Я вспомнил дневник: "Она согласилась встретиться".

Строчка без комментариев и продолжения. Так я думал. А вся прожитая жизнь Сергея была продолжением этой строчки. В одно мгновенье жизнь эта предстала передо мной в ином свете. То есть просто осветилась, потому что раньше я ее не видел, не понимал по-настоящему.

– Он сам сказал вам?

– К сожалению, нет.

– И вы осуждаете его?

– Вы сами говорили об ответственности.

Мне захотелось вступиться.

– Я говорил не о Сергее. Это не такой человек. Бывает, что и женщины поступают своенравно, неразумно. Случайная вспышка, ссора. Они расстаются. Она уезжает, ничего не открыв. Возникают новые обстоятельства, другой человек. Он становится мужем, и говорить уже поздно и не нужно...

Звучало это довольно сумбурно, и Лена остановила меня короткими словами:

– Он знал.

"Конечно, знал, конечно". Но по инерции я спросил:

– Вы уверены?

– Еще бы! Вы бы видели, как он смотрел на меня. Как старался помочь. Он готов был написать за меня диссертацию. До последней строчки. Он смотрел... виноватыми глазами.

– Но сейчас... Неужели вы и сейчас осуждаете?

– Не знаю. Вы говорите о ссоре, о вспышке. О случайных обстоятельствах. Но ребенок для женщины - это самое главное. Я знаю маму. Если мама уехала, это не блажь. Наверно, он оскорбил ее. Мама очень самолюбивая, хотя и мягкая.