Остановка

– Хорошо пошла, - сказал он, закусывая плавленым сырком. Огурчика у Веруни не нашлось.
– Ты не представляешь, брат, как хорошо на воле. Когда на меня оковы надели, свет в овчинку показался. Песня вспомнилась: "В тюрьме он за правду страдал". Вот так поем, а не вникаем. А на собственной шкуре другой переплет.

– Вряд ли тебе грозило что-то серьезное.

– Ха-ха! Не скажи!

– Ты же не был виноват.

– Это игра судьбы. Граф Монте-Кристо тоже не был...

– Графа враги погубили. А у тебя...

– Графа друзья погубили, - перебил он.

– Разве у тебя есть такие коварные друзья?
– спросил я в шутку, но вообще-то шутить не хотелось... Хотелось распрощаться побыстрее.

– А про это никому не дано знать. Что ж с милиции спрашивать? У них служба. Улики, отпечатки всякие. Вот и доказывай, что ты не верблюд. Кто тебя услышит, разве жена, да и то если не на базаре, а близко.

– Однако услышали.

– Потому и пью.

И он быстро плеснул в стакан новую порцию.

– Да, брат, перетрусил я. Не скрою. А как не струсить? У меня дети. Сам видел.

Я вспомнил, что дома он храбрился. Ради детей, наверно. А Перепахин все продолжал свое:

– И вообще пережил. По-твоему, это пустяк, человека мертвым увидать? Да еще какого! Сергея. Вошел я к нему и обмер. Где стол был яств, там гроб стоит. Вздрогнешь, ничего не скажешь...

"Монеты это, однако, взять ему не помешало".

– Полная неожиданность! Да ты сам представь, насколько я потерялся. Коньяк на столе стоял, а я ноль внимания. Ну, да я, правда, коньяк не уважаю. Я человек простой. Мне он на желудок плохо действует. Другое дело - водочка...

– А портвейн?
– спросил я, вспомнив слова тети Поли о бормотухе.

– Портвейн? Портвейн тоже вещь серьезная. Как говорится, трус не играет в портвейн.

– Значит, с коньяком он не тебя ждал?

Хохотал он поминутно, но на этот раз расхохотался особенно.

– Ну, даешь стране угля! Перепахина, Коля, с коньяком не ждут Не та фигура.

Это он произнес с некоторой грустью, моментально сменив мажор на минор. Я не возражал.

– Но ты бывал у него?

– Он, Коля, был единственный, кто меня как человека воспринимал.

– А говоришь, с коньяком не ждал.

– С коньяком не ждал. Мы с ним чай пили. Я к нему не угощаться ходил. Я вообще христарадничать не люблю. И у меня своя гордость есть. Как видишь, мой стакан граненый, но пью я из своего стакана.

– Интересно все-таки, кого он ждал.

Но Перепахин придерживался противоположного мнения.

– Да что интересного, что? Смерть-то установлена точно - инфаркт. Значит, никакого отношения... И все дела. Да и не пришел тот человек, как пить дать.

– А ты как там оказался?

– Захотелось - и пошел.

– Тебя Полина Антоновна у пивной видела.

– Ну и что? Я свободный художник. Был в пивной, а потом к другу пошел.

"Что все-таки их связывало?" - думал я с недоумением.

– О чем вы обычно беседовали?

Перепахин откликнулся охотно.

– Ну, по мелочам не толковали. Сплетни разные... Больше по вопросам бытия. Об НЛО, например. Да мало ли о чем!

– Ну и как НЛО?

– Тоже не веришь? За облака считаешь?

– А ты?

– Это, брат, аксиома. Вопрос в другом - наблюдают или влияют?

– К чему ж пришли?

– Я считаю, влияют. И может быть, даже основатели.

– Чего?

– Да нас с тобой.

– И Сергей так думал?

– Он нет. Все-таки он в научном стойле овес жевал. А там народ зашоренный.

– А ты раскованный?

– Я человек, Коля. Мне обидно от обезьяны происходить, а тем более если она сама из мутной водички зародилась...

Тут я с опаской подумал, что тема эта для выпившего человека неисчерпаемая, и попытался притормозить Женьку.

– Неужели и Сергей зашоренный был?

– А куда денешься? Наука... Кафедра, доктора, кандидаты... С кем поведешься...

– У него аспирантка бывала.

– Видел ее?

– Пришлось.

– Заметил?

– Что?

– На Наташку, как две капли... Заметил?

– Если честно, сам бы не догадался. Я-то ее больше тридцати лет не видел или около того.

Перепахин приподнял бутылку, прикинул, сколько осталось. Потянулся было к стакану, но задержался, поставил бутылку и стал настойчиво затыкать ее пробкой, которую вытащил из кармана. Пробка от большей бутылки не поддавалась.

– Вот и молодец, - одобрил я.

Странно, но после того, как он выпил, Женька стал потише.

– Скучно с тобой. Не побеседуешь. Все ты сбиваешь. То про одно, то про другое. Зачем ты про Ленку спросил?

Он все-таки был пьян, и изрядно. Ведь я ничего не спрашивал.

– По-моему, я только упомянул, а ты откликнулся сам.

– Ну и что?

Это "ну и что?" он произносил не реже, чем Вадим "ладно".

– Ничего.

– А врешь зачем?

Я был поражен.

– Я вру?

– Конечно. Ты с Сергеем дружил?

– Еще бы.

– Вас же водой было не разлить.

– Не понимаю.

– Врешь. Не мог ты про Наташку не знать, а говоришь - тридцать лет, тридцать лет...

"Никто никогда не будет любить тебя так, как я..."

Неужели?

– Ты что-нибудь знаешь?

Перепахин вместо ответа принялся снова за бутылку Наконец он водворил пробку в горлышко и опустил бутылку туда, откуда и достал, в недра ободранного пальто.

– Не по мне эти фокусы. Ты не знаешь, что я знаю, что ты не знаешь...

– Сергей был влюблен в Наташу?

– Все может быть, все может быть, ну а пока, - ответил он Сергеевой поговоркой и добавил: - Пока!

И встал с не меньшей поспешностью, чем Вадим.

– Постой! Куда ты заспешил?

Он, не садясь, наклонился через столик.

– А ты пить со мной будешь?

– Зачем тебе это?

– Нуждаюсь. Душа требует общения.

Однако такого рода общение я позволить себе не мог.