Остановка
Шрифт:
– Почему? Мне очень все это любопытно.
И тут я решился на ход конем, от которого ожидал результата в любом случае.
– Полина Антоновна! Не могли же вы не знать о Лене!
Опять она поколебалась, прежде чем ответить.
– Значит, если скажу, что не знала, не поверишь?
– Вам я верил всегда. С тех пор, как мальчишкой в этом доме появился.
– И правильно делал.
– А сейчас?
– И сейчас поверь. Не ждала я того, что Вадим мне сказал.
Вот таким оказался ответный ход. Вроде бы в мою пользу, но... Не к таким ответам и суждениям Полины Антоновны я привык. Всегда
– Вы ее признать не хотите?
– Лену?
– Ну да.
– Разве она государство иностранное, которое признают или не признают. Она или дочка, или...
Полина Антоновна не закончила.
– Вы сомневаетесь?
– Да не дают мне усомниться! Вот в чем беда. Все с доказательствами. И ты тоже.
– А Сергею вы не верите?
– Сергей мне ничего не говорил.
– Но есть дневник.
– Читала я и дневник.
– Там же ясно сказано, что он любил Наташу.
– И так же ясно, что она его не любила.
Я заставил себя улыбнуться.
– А характер ваш, тетя Поля, с годами не меняется.
– Не нравится? Упряма?
– спросила она, но не с вызовом, а скорее устало.
Я поднялся, прошелся по комнате, посмотрел из окна во двор, вспомнил, как спешил когда-то, перебегая пространство от подворотни до подъезда с книжками, засунутыми под ремень. Той же тропкой, вытоптанной в асфальте, ходили Михаил, Сергей, Наташа. Наверно, еще многие и после нас ходить будут, дом-то на века заложен. Свои проблемы возникнут, отношения. А пока еще наши живы, но пора им итог подводить.
– О таких вещах не всегда прямо пишут, черным по белому, даже для себя, - сказал я, возвращаясь к дневнику, и для пущей убедительности добавил: - Тем более что там страницы вырваны.
Сказал, не убежденный в прочности аргумента, и сомнение это заставило меня вернуться мысленно к общей тетрадке, которую листал дважды. Первый раз, разбирая бумаги, случайно наткнувшись на дневник, и вторично специально просматривая его, чтобы узнать о неожиданной для меня любви Сергея. Именно во второй раз обратил я внимание на вырванные страницы. Воспринял как данное и не задумался особенно. А вот теперь вдруг вошло в голову раздражающее сомнение: ведь при первом чтении страницы, кажется, были.
– Что ж, если и вырваны?
"Когда вырваны? Если мне не мерещится, и страницы в тот первый вечер были, значит, их вырвали в течение следующего дня, не позже. Дневник целый день находился в комнате Полины Антоновны. Она?.. Чушь! А больше некому. Или..."
– Полина Антоновна! Вы помните, когда к вам Вадим приходил в первый раз о квартире говорить?
– Ты вышел, а он и пришел.
"Точно, я увидел его в скверике. Он дожидался, пока я уйду, проверял по телефону, кто дома... Точно".
– Вы здесь с ним разговаривали? У себя?
– А где ж еще? Здесь.
"Ерунда. Занесло меня. При ней он не мог взять дневник, читать его, а тем более вырвать страницы. Ерунда".
– Зачем тебе это?
– Так, сам не знаю.
Она не поверила мне.
– У меня ничего не пропало. Что у меня брать?
Если человека заносит, то остановиться
трудно.– А у него была такая возможность?
Я делал неловкие усилия придать своим словам оттенок шутки, а она смотрела серьезно, и глаза ее в этот момент не выглядели потухшими.
– Соседка наша болеет, я к ней выходила.
– А он один оставался? Надолго?
– Задержалась я. Минут на сорок.
Сказано было определенно, будто и время засекалось.
"Сорок минут вполне достаточно. Но зачем?"
– А когда вы дневник смотрели? После его ухода?
– После.
Вопросы мои были настолько прямолинейны, что догадаться об их сути труда не составляло, и я ждал встречных вопросов. Но ничего такого не последовало. Полина Антоновна не проявила никакого интереса к моей версии исчезновения нескольких страниц из дневника Сергея. Можно даже сказать, пропустила мимо ушей. А между тем она всегда относилась к Вадиму отрицательно, больше того, не приняла прямых доказательств Сергеева отцовства, в квартиру пустить согласилась, а жить с внучкой не хочет...
– Вы что-то не договариваете, Полина Антоновна, - вырвалось у меня, и тут же мелькнуло: "Ну, сейчас она мне покажет!"
– А что бы ты хотел услышать?
– откликнулась она спокойно.
– Почему вы не верите, что Лена ваша внучка? Почему с ней жить не хотите?
Но нет, не с той Полиной Антоновной я говорил, что знал всегда.
– Как я могу не верить, если Наташа признала?
– А жить почему не хотите?
– Жить я не хочу с Вадимом. Это ведь он родство наше установил?
– Да какое значение это имеет, если родство подлинное?
– Имеет, Коля, имеет.
"Да, берут свое годы. Убежденность, принципиальность в упрямство переросли. Но в чем корень ее отношения к Вадиму? В упрямстве? Или чутье на плохого человека? Или знает то, о чем говорить не хочет?"
– Что я тебе сказать могу?
– Полина Антоновна развела руками. Но я видел, она решилась что-то пояснить.
– Началось-то не с родства, а с ревности.
– Как так?
– А просто. Приревновал Вадим Лену к Сергею. Ведь так бывает нестарый еще преподаватель и молодая аспирантка. Бывает.
"Вот она, старая наша версия, как отозвалась!"
– И всерьез приревновал. Даже мне скандал устроить пытался. Ну, я его осадила.
– Откуда взялось такое?
– Сергей, конечно, к ней особенно относился.
– Вот видите.
– Видеть по-разному можно.
– А она, Лена?
– Лена сначала тоже. Полувлюбленно.
– Видите, - повторил я, на этот раз вкладывая в слово другой смысл. Вадим-то имел основания дурить. Раз не знал.
– Никто не знал.
"Кроме Сергея", - отметил я про себя.
– А потом, как я понимаю, именно он узнал. Уж откуда, ума не приложу. Я тогда ничего понять не могла. Лена вдруг с Сергеем совсем иначе себя повела. Ну, я ее, конечно, не осуждаю. Легко ли такое осмыслить? Не то отец, не то подлец. И Сергей сам не свой стал.
Она замолчала.
– Дальше-то что?
– Дальше умер он. Вот что я точно знаю. И понимаю теперь, почему.
"Так вот в чем дело! Полина Антоновна считает Вадима с Леной виновниками смерти Сергея. Довели. Не выдержал потрясения. Страдал этой бедой всю жизнь, и вдруг вскрылось все... Но это же драма без виноватых!"