Остап Бендер в Крыму

— Зачитанным стал, — донесся голос от зрителей.

— В-третьих, как я уже говорил в начале своей защиты, у меня аппендицит…

— У всех аппендицит! — снова донесся от скамеек голос.

— В-четвертых… — продолжал свое заключительное выступление диссертант, — заканчивая, я благодарю всех участников, зрителей и слушателей за внимание к моему скромному труду и надеюсь… — тут он сел на стул.

— Совет приступает к голосованию! — объявляет Елина и со всеми членами совета, оппонентами, содокладчиками уходит за занавес. И тут же все участники снова выходят перед зрителями в разнообразных смехотворных масках. Елина и Жадов держат красочный транспарант «Коллектив спектакля сердечно поздравляет тов. Ивакина М. А. с отличной защитой диссертации о комическом и смешном и желает ему дальнейших успешных исследований юмора и сатиры!». Все это сопровождается бухающими звуками барабана, в который бьет боксерскими перчатками Пятов.

После аплодисментов и даже оваций, все отдыхающие в Алупке и местные жители, толкаясь и смеясь, вникали в тонкости комического и смешного, обсуждая все виденное и услышанное.

— Я доволен спектаклем-защитой, — сказал Остап. — Я уношу одну ценную идею из этого представления, камрады. Возможно, в будущем она пригодится. А вам, детушки-юмористы, понравился этот театр на открытом воздухе под порталом графского дворца?

— Мне да, Остап Ибрагимович, особенно за автомобилиста, потерявшего свой прицеп, — хихикнул Козлевич.

— А мне все понравилось, командор, посмеялись как следует, — тряхнув своими рыжими кудрями, весело сказал Балаганов.

— Ну что ж, развлеклись, пора и за дело браться, голуби вы мои.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗЛЕ ГРАФСКИХ СОКРОВИЩ

Глава XV. НОЧНОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ ВО ДВОРЕЦ

Стояла безлунная глубокая ночь. Тишина и умиротворенность окружали дворец. Не было слышно даже шелеста листьев магнолий, платанов, лавровых и самшитовых кустов. И только у бывшей графской молельни еле слышно плескалась вода, стекая в чашу фонтана с плавающими в ней лилиями. Да еще снизу еле уловимо доносился шум падающей со скалы воды. Полное ночное безлюдье царило у южного фасада дворца. Но вот к окнам его столового корпуса подкрались три силуэта.

— Ну, с богом, командор, — прошептал Балаганов.

— Вот именно, Шура, — шепотом ответил Остап, подсовывая широкое полотно ножа под оконную раму. Нажал рукоятку своеобразного рычага, и подвижная рама окна легко сдвинулась вверх. Подняв раму настолько, что можно было легко пролезть в окно, единомышленники без промедления, один за другим, вползли в помещение, втащив с собой сумку, где были три фонаря и нужный слесарный инструмент для последующих открываний дверей. Опустились на пол у окна, учащенно дыша.

Тройка осмотрелась. В зале еле заметным длинным пятном простирался стол. Другого ничего видно не было. Здесь, как и вокруг дворца, царили покой и тишина. И только из зимнего сада доносилось легкое журчание воды фонтана.

— Ну, братцы, сердце колотится так, как будто в молодости я не проделывал такое, — прошептал Козлевич.

— И у меня, Адам Казимирович, — промямлил еле слышно Балаганов. — Теперь куда, командор?

— Куда, куда… Закудыкал рыжеголовый, — буркнул Остап. — В подвал, куда же еще, — встал он. — Двинулись.

Нарушители неприкосновенности социалистической собственности неслышными шагами пошли по дворцу. Прошли зимний сад мимо сереющих пятен скульптур и через все помещения, где они много раз побывали с экскурсиями, вышли к двери, ведущей в подвал дворца.

— Ну, Адам, теперь дело за вами, — прошептал Остап. — Шура, прикройте меня позади, я посвечу ему… — и, достав фонарь, направил луч света на замочную скважину.

Адам Казимирович деловито извлек из сумки инструмент, отмычки и занялся процессом открывания двери.

— Адам, как я уже говорил, открывать надо так, чтобы замок не повредить.

— Понимаю, понимаю, Остап Ибрагимович, — продолжал свою работу Козлевич.

— Как я полагаю, камрады, наш поиск потребует не одного нашего ночного посещения.

— Конечно, разве можно сразу найти, командор, — прошептал Балаганов. Оно, если по справедливости, как бог даст, — вздохнул он.

Провозившись совсем немного времени у замка, Козлевич удовлетворенно прошептал:

— Прошу, братцы, карета подана, — и распахнул перед своими друзьями дверь.

— Благодарю, вы не только непревзойденный автомеханик, но и великий мастер открывания графских замков, — не преминул воздать хвалу Козлевичу Остап.

— Я тоже, Адам Казимирович… — шепнул Балаганов.

Тройка искателей графских сокровищ, закрывая за собой дверь, спустилась в подвал, уже не таясь, освещая себе путь фонарем.

В подвале было сухо и прохладно. Стоял застоявшийся запах множества картин. Со стен на компаньонов смотрели уже виденные ими портреты, пейзажи и натюрморты великих мастеров живописи.

— Как планировалось, Балаганов изучает левую стену этого помещения, Адам Казимирович — правую, а я исследую стены, обращенные к северу и к югу. Вперед, мои верные визири, — уже не шепотом проговорил Остап.

Каждый искатель, освещая свой участок стены светом фонаря, начал поиск следов штукатурки времен двадцатых годов, которая, по заверению Бендера, должна была отличаться от штукатурки прошлого столетия.

Прервав работу, Бендер подошел поочередно к своим друзьям и сказал:

— Если обнаружите мало-мальски искомое нами место, то попробуйте постучать в стену…

— Как в допре, — хихикнул Балаганов. — Стуком разговаривают.

— А здесь пустотой может отозваться или металлом, Шура, — нравоучительно пояснил Остап.

Компаньоны искали и постукивали иногда по стенам, но ничего подходящего не находили. Не было и намека на то, что клад где-то здесь замурован. Они увлеклись поиском так, что, чуть было, не проворонили рассвет. Спохватившись, Бендер, взглянул на карманные часы «Павел Буре» и скомандовал:

— Срочно уходим, детушки. Рассвет не за горами, не успеем выбраться. Тройка ночных посетителей дворца-музея, закрыв за собой двери подвала, прошла бесшумно к своему оконному лазу и благополучно выбралась наружу И это было сделано своевременно. На востоке уже засерело, и вот-вот оттуда должен был показаться край солнца. Ещё минута — и оранжевый его диск полностью выкатился из-за моря и своим жизнеутверждающим светом известил мир о наступлении нового дня.

Ночное посещение дворца-музея повторилось. Бендер, видя явное сомнение своих друзей, ничего им не сказал и вида не подал. Зато Козлевич после второго ночного визита в подвал дворца, опустив голову, сказал:

— Вы меня простите, Остап Ибрагимович, но рисковать я больше не хочу.

— Да, если по справедливости, то и я, раз так, — махнул рукой и Балаганов. Давайте возьмем несколько ценных картин, командор, и на этом закончим, просительным взглядом смотрел он на своего друга-начальника.