Остатки

– Вот почему, – перекрикивая шум ветра, сказал он. Я удивился. Мощно.

– Как? Когда он успел? – воскликнул я.

– Наверно тогда, когда решил выйти ненадолго, – чуть повернув голову в мою сторону, пожал плечами.

Все победно кричали, одобрительно смеялись и засигналили. Кошаки радовались, видимо не первому такому исходу. А Сэй только хмыкнул, все же счастливо и искренне улыбаясь.

Вскоре добрались до огромного здания. По ходу, все.

====== Приручать диких животных не так-то просто ======

Я не позволю рассматривать мое сердце под микроскопом. (Оскар Уайлд – Картина Дориана Грея)

После ухода этой суки, я пролежал в непонятном забытьи с час. Может с два. Я совершенно не разбирался во времени. Все плыло. Голова абсолютно не соображала. Хоть как-то успокаивал тот факт, что меня отпустило от той гадости, которую вкололи.

Так плохо. Жутко тошнит, в теле ощущается противное покалывание до растекающейся слабости. Руки ноют от тугих наручников. Пол и потолок словно поменялись местами и я вместе с ними. Кажется, что сердце пропускает удары, уклоняясь от нормы работы из-за недавней перегрузки, а потом, опомнившись, судорожно нагоняет временные паузы и бьется с удвоенной силой.

– Ну что, как дела у нашей крошки? – задал риторический вопрос вошедший урод, голос которого раздавался в ушах раздвоенным гулом. Даже не знаю, кто это. Я его не узнаю.

– Что, двигаться сил уже нет? Я могу снять наручники, но если вдруг попытаешься смыться каким-то чудесным образом, то видишь вон ту штуку? – до отвращения тихо прошипел он, нагнувшись ко мне и указывая на клетку. Перед глазами все крошилось, но я сразу понял, что в клетке маленький, жалобно мяукающий, дорогой комочек.

Я смог только мотать головой из стороны в сторону.

Это уебище перевернуло меня на живот и поставило на колени. Я понял, что теперь сопротивляться бесполезно. Я не позволю им издеваться над существом, которое ни в чем не виновато. Он вставил мне пальцы. Короткий сдавленный крик остановился, так и не распространившись по всей комнате.

– Вот и все.

– Что это? – спросил я, чувствуя покалывание.

– Это малюсенький биохимический чип, который рассосется. Он на случай, если ты все-таки решишься сбежать. Если это произойдет, то эта мелкая тварь сдохнет. Ошейник на его хрупкой шейке сомкнется и сломает ему позвонки. Думаю, этого достаточно, чтобы ты стал слушать нас и делать все, что мы скажем. Да? – потребовал ответа он, сдавив мне скулы.

– Д-да, – прерывисто согласился я, чувствуя себя загнанным в угол.

– Вот и отлично, – похлопал меня по щеке и снял наручники. Руки безвольно упали на мятые простыни. Я стал растирать кровавые следы от браслетов. – А теперь будешь меня развлекать.

Я с ужасом переварил эти слова, хотя ожидать-то, собственно, и нечего было.

– Не бойся, я не буду мучить тебя. Но если ты, сволочь маленькая, не кончишь, я вколю тебе такой сильный препарат, который куда похлеще и хуже той пакости, что мы поставили в первый раз. У тебя от него конкретно крышу снесет, и ты сам будешь, как последняя шлюха, просить о трахе. Ты будешь хотеть его снова и снова. Одного раза тебе будет недостаточно. Тебя будет всего лишь немного отпускать, когда ты кончишь в сотый раз. А если не будешь получать того, что тебе надо, то тебе станет в десятки раз хуже. И это не прекратиться, пока тебе не дадут глушащие лекарства, блокирующие действие этого чудо-препарата, понятно?

От страха у меня навернулись слезы, и я тихо всхлипнул.

– Ну-ну. Испугался? – утешительно сказал он, проведя рукой по щеке – Все будет хорошо, пока ты будешь хорошим мальчиком.

«Не будет. Хуже уже не будет», – мысленно поправил я.

Он раздвинул мои ноги, расстегнул джинсы и, соизволив предварительно нанести смазку, вошел. Сорванный в конец голос прорезался ужасной саднящей болью в горле, и я закричал.

– Постарайся держать голос при себе.

Я спрятал губы и прикусил их. Но при каждом толчке я все еще болезненно мычал, закрывая глаза от разрывающих вспышек в теле.

Вспомнились его слова. Мне нужно кончить. Но как это сделать, если даже не стоит? Я же, блять, не мазохист, чтобы кайф от боли ловить. Попытался дотянуться руками, чтобы самому довести себя, но он оборвал мои попытки, прижав их к кровати. Что может быть хуже, что может быть хуже…

О чем можно думать? О ком? Я ведь никого не люблю. Никого не хочу. Никто интереса не вызывает. Так, кого я более-менее знаю? Разве что… Киру. Тот, последний вечер. Если его вспомнить. Тогда Кира был особенно добр со мной. И когда мне было плохо, он помог. А что бы было, если бы дело приняло несколько другой поворот? Его губы, ласкающие мои губы, мою шею… Толчок этого урода – это толчок Киры. Руки этой суки – это руки Кира.

Я себя ненавижу…

Эти мысли действительно помогали. Когда фантазии приняли уже совсем не дружеский сюжет, я кончил, не в состоянии избавиться от зародившегося чувства вины и отвращения. В сердце стало слишком тесно, и оно болезненно выталкивало из себя кровь, точно яд.

Скоро кончил и этот урод. Осознание того, что семя этой суки внутри меня, навевала на желание искромсать себя вдоль и поперек, чтобы полностью отчиститься, выбросить разъеденные внутренности.

– Умница, – хрипло похвалил он, убрав прядь моих волос за ухо, и чмокнув в открывшийся висок. Я зажмурился от липкого омерзения, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Затем эта сука встала и сказала:

– Мы решили продать тебя на аукционе. Думаю, за твою мордашку и тело много дадут. Если еще и выдрессировать, цены тебе не будет.

– Продать? – переспросил я, надеясь, что все же ослушался.

– Угу, – беззаботно повторил он – А насчет своего поганца не парьса. Чип скоро придет в негодность, и паршивца смогут отправить на тот свет с покаянием божием так сказать.

«Пропал…» – пронеслось в голове.

– Десять миллионов!

– Тридцать пять!

– Девяносто!

– Сто!

– Сто двадцать!

– Сто восемьдесят!

– Двести!!!

Голоса не смолкали. Похотливые смешки были повсюду. Но Нико ничего не видел. Его поставили на обозрение всем извращенцам, усадив на стул на сцене. Мальчику связали руки за спинкой и, раздвинув ноги, привязали к ножкам высокого стула. Глаза и рот завязали. Он только мычал, сопротивляясь. Пытался дергаться, но к нему подошел парень, похожий на шкаф с горой мускулов и, схватив за волосы, оттянул назад, сорвав еще один крик измученного парня. Такое действие вызвало бурный восторг. Все хотели приобрести этого соблазнительного парня.

– Пятьсот, – сказал негромко голос и все тут же замолчали, прислушиваясь. Кто дал такую высокую цену?

– Пятьсот – раз! Пятьсот-два! Пятьсот…три! Продано! – громко возвестил ведущий аукциона. Нико еще сильнее забрыкался, поняв, что все, это конец. Он, как мог, вырывался и, сопротивляясь, кричал, но полоса ткани плотно держала его рот, растерев губы до крови.

Молодой парень, явно не последнее звено в округе, поднялся на сцену и отдал чек с кодом от ячейки, где хранились деньги ведущему, пребывающему в культурном шоке. Четверо его личных охранников стояли у входа. Двое ждали у машины.