Оставьте тело вне войны

— Этот документ зачитывали всем немецким солдатам сегодня вечером, полчаса назад. В третьей пехотной роте зачитывал оберлейтенант Меллер, затем сдал в штаб батальона, где я его и изъял. Оберлейтенант Меллер сказал своим солдатам, что им приказано перейти границу в три часа тридцать минут по берлинскому времени. Подчёркиваю, время берлинское. Оно, по-моему, на час отстаёт, то есть война начнётся в четыре часа тридцать минут по-нашему. Авиация, естественно, поднимется на крыло раньше, чтобы приблизиться к границе в указанное время, но лётчики не будут выжидать указанное в приказе время, барражируя в воздухе, а потому, я думаю, начнут выполнять боевые задачи раньше. Взлетать им фактически придётся в темноте, чему многие пилоты не обучены. Да и ориентировка ночью затруднена. Очевидно, все группы поведут опытные пилоты, и если их проредить, то группы могут потерять ориентацию.

Как видно из обращения Гитлера, Финляндия тоже вступит в войну, но не двадцать второго июня, а позднее, если мне не изменяет память двадцать шестого числа. Финляндия пока ещё не готова к боевым действиям. Идёт развертывание немецких и финских частей. Вместе с финнами будут воевать немецкие части и шведские формирования. На севере немцы попытаются захватить Мурманск, финны пропустят их части из Норвегии. Основные задачи: блокировать Ленинград со стороны Карельского перешейка, отрезать через Кандалакшу Мурманск и захватить его.

Какие ко мне будут вопросы! — спросил Глеб.

— Спасибо, Хранитель. Мы очень благодарны за информации. Если возникнут трудности, то обязательно обратимся за помощью.

Глеб оставил на связи только Музыченко:

— Извините Иван Николаевич, по авиации что-то сделано?

— Да, все необходимые мероприятия выполнили и готовы к отражению противника.

— И как вам это удалось, если не секрет?

— Очень просто. Я вызвал начальника авиационной дивизии и командиров авиаполков и сказал, что если после налётов немцев на земле будет гореть хоть один исправный боевой самолёт, то расстреляю всех собственноручно, как изменников Родины, без всякого НКВД. Они прониклись. Все старые аэродромы пустые, а новые пусть ищут и пробуют атаковать. Командующий округом обещал ещё подбросить авиации в течение двух дней. Там тоже массово перебазируются.

— Предупредите их, что у немцев есть несколько высотных разведчиков без вооружения, которые имеют фотоаппаратуру и радиус действия приблизительно до Урала. Их надо отслеживать, чтобы не выявили местоположение аэродромов.

— Хорошо, — сказал командарм.

Сержант опять подключил всех на ментальную связь.

— Завтра будет тяжёлый день. Хочется пожелать вам мужества и стойкости. И пусть Удача в бою не оставит вас и ваших людей, — сказал Глеб напутствие и перекрестил. И командарм, и комбриг, и Рощин увидели, как в воздухе появилась огненная рука и осенила их Святым Крестом.

Хранитель исчез. До начала войны оставалось пять часов.

Через десять минут Жескявичус закончил.

— Спасибо, товарищ старший лейтенант, — поблагодарил командарм, можете быть свободны.

— Содержание документа разглашению не подлежит! — Тут же добавил, для непонятливых, начальник штаба.

Жескявичус вышел.

— Рощин, прочитайте перевод Хранителя, сверим текст, — сказал командарм, беря два листочка, которые написал переводчик. Прочитали, текст совпал. Музыченко поблагодарил старшего лейтенанта НКВД за отличную работу и отправил перепечатывать скоропись в нормальный текст.

Музыченко взял трубку ВЧ и вышел на генерала армии Жукова. Жуков, потратив пятнадцать минут, сам записал всю информацию. — Товарищ Начальник Генерального штаба, товарищу Сталину вы сами доложите, или мне звонить?

Жуков командарма понял.

— Хорошо, Иван Николаевич, товарищу Сталину я сам доложу. Но с вас коньяк!

— Как только увидимся, Георгий Константинович, непременно будет.

На том разговор и закончили. Жуков прекрасно понимал, что у командарма-6 сейчас каждая минута на счету, а разговор с Хозяином выльется как минимум в час. Он же не ограничится приёмом информации, а начнет за всю армию спрашивать. А на вопросы товарища Сталина отвечать тяжело.

Музыченко, вздохнув с облегчением, приказал соединить по ВЧ с командармом пять, а затем с округом. Для командарма двадцать шестой армии генерала Костенко и во все остальные вышестоящие штабы готовились шифровки. Связь с ними была установлена по радио. Передающую радиостанцию вынесли за двадцать километров, куда шифровки доставлялись курьерами, или диктовались по линиям гражданской связи, взятым под охрану и наблюдение. На тот случай, если немцы попытаются запеленговать штаб и уничтожить. А найти три замаскированных машины связи в лесу не так то и просто. А взвода охраны и двух бронеавтомобилей вполне достаточно, чтобы отбиться от диверсантов.

Через час начальник штаба доложил, что информация о времени нападения германских войск пограничникам, пулемётным батальонам укрепрайонов, всем соединениям и частям армии доведена. Начальнику авиадивизии доведены особенности пересечения границы немецкими самолётами и указания Хранителя. Шифр телеграммы всем адресатам отправлены. Короткие, с указанием времени нападения. Длинные, с текстом обращения Гитлера.

— Вот протокол доклада Хранителя, отпечатанный Рощиным. По линии НКВД он всю информацию довёл.

Комбриг положил перед командующим два отпечатанных листа с грифом "Секретно". Командарм еще раз пробежал текст глазами и спросил:

— Николай Иванович, а ты руки и крест светящийся видел?

— Видел, и потрясён до глубины души.

— А у меня вроде, как и сил прибавилось. Кровь в жилах бурлит, мозги просветлели и усталость ушла. Я так думаю, теперь мы Богом отмечены, или Ангелом. Удача в бою много стоит. У меня даже уверенность появилась, что Клейста мы раскатаем при любых обстоятельствах.

— Я в этом и не сомневался, — ответил начальник штаба. — Ему просто будет некуда деться, только стоять и умирать. А там и остальных начнём на гусеницы наматывать. Если ещё Хранитель нас информацией будет снабжать о передвижениях немецких соединений, то на Львовском выступе им ничего хорошего не светит. А через недельку округ ещё силы подтянет. Здесь у границы всех и похороним.

До начала войны оставалось три с половиной часа.

Г Л А В А 30

Наталья сначала спала беспокойно. С матерью они полчаса, прежде чем улечься обсуждали новость, о начале войны, бурно делились впечатлениями о первом рабочем дне. Зарплата у матери оказалась девяносто рублей, плюс премиальные, если продаст в месяц больше чем на две тысячи. Поэтому за питание с неё будут вычитать, так сказал счетовод. Начальника финансовой части не было, он уехал в полевой район. Одежду им перед ужином принёс старшина, предварительно выспросив все размеры. Сапоги, самые маленькие, оказались тридцать восьмого размера, поэтому старшина выдал по две пары портянок, плюс одни зимние. Успели чуть ушить гимнастёрки, погладиться и пришить подворотнички. Комбат прямо в магазине, купив товар, вручил в подарок два котелка и две стальные ложки. Так что на ужин они пришли во всеоружии. Свой бутерброд с маслом Галина Ивановна завернула в газетку и отнесла мужу на склад, кто ему ещё принесёт такую вкуснятину. Кормили в батальоне гораздо лучше, чем в комендантской роте, где готовили на всех штабных и кладовщиков.

Маэстро Наталье понравился: не держал за малолетку и не чванился. Занес её в список части, всё старательно записав по графам. Занёс и мать, в раздел "Прикомандированные". Теперь они обе числились в батальоне. Ей вменялось в обязанности быть на утреннем и вечернем построении. Спать в гостинице. Без разрешения непосредственного начальника, то есть ефрейтора Синицына или комбата из расположения не отлучаться. Показал, как заряжать и чистить наган. Дал пощелкать курком, вытащив все патроны. Спуск оказался тугим, приходилось жать со всей силы.