Остров бабочек

– Ах, вам интересно было?! – снова перебил меня школьный начальник, и вновь принялся ходить по кабинету, только уже, сцепив руки за спиной, как в тюремной камере. – Что вам могло быть интересно на этой противоправной акции? Что? омновцев и кучу милиционеров вы тоже не рассмотрели?

– ОМОН приехал позже, а милиция всегда сопровождает политические акции, а Богдан Сиротин вначале много говорил об удручающем положении в промышленности – ответил я, наглым образом соврав насчет Сиротина.

На минуту Анатолий Владимирович замялся. Надо заметить, что он, как математик, имел положительное качество уважать логические обоснования.

Он вновь, уже немного растерянно, посмотрел на ползущую по окну и ищущую свободу муху, словно ища у той поддержки, и, не найдя таковой, обернулся к шкафу, где висел плакат с какими-то уравнениями, и уже спокойнее продолжал.

– Но разве вы не знали, что это акция была несанкционированная и лозунги, звучащие на ней, призывали к смене правительства?

– Увы, я это узнал, когда оказался в толпе.

– Так надо было сразу покинуть преступный митинг! – опять начал заводиться директор.

– Вашими бы устами да мёд пить, – развёл я руками. Я уже развернул стул и мог непосредственно следить не только по интонации, но и по мимике за фазами настроений директора. – Когда приехал ОМОН, толпа была оцеплена милицией.

– Мда. И телевизор вы, конечно, не смотрите, – Анатолий Владимирович сбавлял обороты. Старик быстро накалялся, но так же быстро отходил.

– Абсолютно, – разочаровал я его. – Я считаю, что это пустая трата времени.

– Но как же так? Вы живёте в обществе и как-то должны находиться в курсе событий. Вы же педагог, и неважно, что дисциплина у вас биологическая, вы имеете классное руководство, где должны во внеурочное время посвящать ваших подопечных, если не во все, то во многие явления социальной жизни, – сказал директор, и в качестве истинности своих слов посмотрел на портрет президента, который висел на стене за моей спиной. – Нам их доверило обучать и воспитывать государство. Иначе в противном случае, из них могут вырасти асоциальные элементы. Нельзя так, Дионис Валентинович!

– К сожалению, Анатолий Владимирович, воспитать ученика с чёткими нравственными ориентирами в эпоху потребительской цивилизации и постмодерна, практически, невозможно, – удручённо ответил я. – Что, думаете, на них сильнее влияет: скучные нравоучения педагога или пропаганда обогащения любой ценой, звучащая, в том числе и с экранов телевизора? А государство, которое, как вы заметили, доверяет нам их, увы, при этом устраняется от того, чтобы пороки окружающей жизни для них не выглядели бы слишком соблазнительными. Что касается меня, то я своих учеников изо всех сил пытаюсь направить на верные стези, но во многом я бессилен. Вот вы упрекнули меня, что я не интересуюсь проявлениями социальной жизни. Но, представляете, об этом я узнаю от них самих! Детские души впечатлительны, впитывают всё как губка, и отбирают из множества проявлений жизни самые взрывные. Если я вижу, что какое-то резонансное событие их будоражит, я, разумеется, пытаюсь их настроить за или против, в зависимости положительности или отрицательности этого события, но я часто уподобляюсь Дон Кихоту, сражающемуся с ветряными мельницами. Мы говорим на разных языках. Ибо критерии, установленные рынком, и связанной с ним индустрии развлечений и шопинга влияют на детскую психику самым удручающим образом, уводя её от тех идеалов, на которых были воспитаны мы.

– Но не все же подвержены пагубным влиянием, – сказал директор.

– Да не все, – согласился я. – Но те индивиды, которые подвержены наибольшему соблазну, навязанной рыночной парадигмой, своей беспринципностью заражают и одухотворённые сердца. В этих условиях сложно нам, учителям, прививать ученику высокие гуманистические идеалы. Но чтобы там не декларировалось государством, ему это на руку. Зачем ему творцы, когда ему нужнее ограниченные покупатели товаров и услуг. Производить-то не надо, благо, русская земля богата ресурсами, которыми, кстати, в подавляющем большинстве владеет не государство, а кучка паразитов. А государство малодушно позволяет обворовывать себя и народ.

– Мда, – сказал Анатолий Владимирович. Он теперь стоял возле аквариума и стучал по нему мягкими подушечками своих пальцев, чем пугал красочных уродин, которые округлили и без того круглые глаза и активнее задвигали жабрами, пуская крупные пузыри. – Слушая вас, интересная получается картина. Слабовольное государство губит гражданские начала в человеке, педагогика бессильна, а учителя в своих отчётах пишут, что они великолепно справляются с учебным планом, который, кстати, отражает и воспитательную составляющую. Выходит, они лгут?

– Отчасти, да, – жёстко ответил я и посмотрел прямо в глаза директору. – Поймите, учитель, в первую очередь гуманитарий – человек подневольный. Министерство ему диктует свою волю. Если он не согласен с приказами, он либо вынужден искать другую работу, либо проводить на деле свою линию, а на бумаге писать то, что пишут и все.

– Теперь мне ясно, – многозначительно подняв мохнатые брови, сказал директор. – Почему вас потянуло на противоправительственный митинг. И неважно, случайно вы там оказались или нарочно. Муха на расстоянии учует интересующий её предмет.

И опять уставился на синюю разносчицу заразы, которая вновь, стала отчаянно елозить по окну.

– Я предпочёл бы на вашем месте упомянуть не муху, а пчелу, – чуть задетый, возразил я. – Она тоже чует на расстоянии интересующий её предмет. Только предмет этот выглядит гораздо благообразней.

– Какая разница, – недовольно буркнул директор. – Оставьте суждения об уместности применения той или иной метафоры эстетикам. Суть не в этом, а в том, что вы были на митинге.

– Да. Я иногда бываю на митингах, – спокойно сказал я и потёр кроссовкой о кроссовку. – Но только санкционированных властью. Нынешнее посещение было недоразумением. Хотя не премину сказать, если бы правительство действовало в интересах народа, то в любых митингах нужда бы сама собой отпала.

– Как бы там ни было, я объявляю вам выговор, – решил показать бульдожий оскал мой непосредственный начальник. – И постарайтесь в следующий раз не оказаться на подобных акциях, а то, вам обещаю, выговором вы уже не отделаетесь. Всё. Эту тему можно считать закрытой.

– Мне можно идти? – спросил я, вставая.

– Нет, задержитесь ещё на две минуты.

Я покорно сел, про себя радуясь, что пронесло.

Анатолий Владимирович подошёл к своему столу и сел за него. Я развернул стул, скрестил ноги и вновь предстал перед его ясные очи. Он начал шебуршить по столу с многочисленными листами мышкой, потом с минуту что-то искал в повёрнутом к нему вполуоборот мониторе компьютера. Иногда я слышал от него только реплики:

– Это не то. Это опять не то. Так, дальше. А, вот!

И прочитал невидимое мне название, видимо, научной работы:

– «Заметки старого краеведа об архиерейских молебнах, банных купаниях, свадьбах, хороводах, играх в лапту и чижика и о многих других явлениях быта кашкинской старины».

Он посмотрел на меня сквозь толстые стёкла своих старых очков и спросил:

– А вы, оказывается, сударь, отнимаете хлеб у Клавдии Потаповны!

– В каком смысле? – не понял я.

– А в самом прямом. Ведь Клавдия Потаповна заправляет у нас краеведением? Да, она и только она. Вначале апреля она написала большую статью о нашем городе, название которой вы только что услышали из моих уст. И вы тоже начали работать на той же ниве, послали в журнал вашу статью, которую, между прочим, вы составили из работы уважаемой Клавдии Потаповны.