Остров. Тайна Софии

– Ну, – начала Фотини, – я не должна слишком задерживаться, нужно еду готовить. Вы ведь придете на площадь?

– Спасибо тебе за все. Я так счастлива вернуться к старым друзьям вроде тебя и к новым тоже, – сказала Мария, глядя на Маттеоса, который наконец набрался храбрости и, шагнув вперед, протянул ей цветы.

Мария улыбнулась. Это был первый букет с тех пор, как четырьмя годами раньше цветы дарил ей Маноли – всего за неделю до того, как она получила результаты анализов. Жест малыша тронул Марию.

Прошло чуть более получаса, и Мария, переодевшись и расчесав волосы так, что они заблестели, как зеркало, почувствовала, что готова выйти из дома и столкнуться с любопытством жителей Плаки. Несмотря на то что некоторые из соседей приветствовали ее вполне благожелательно, Мария понимала: другие начнут внимательно ее рассматривать и искать следы болезни. Придется им испытать разочарование. Проказа не оставила на Марии ни малейшей отметины. Но многие из выздоровевших понесли серьезные потери. Им предстояло всегда хромать из-за искалеченной ноги, а нескольким несчастным, потерявшим зрение, придется всю жизнь зависеть от своих родных. Но у большинства язвы исчезли, уродливые пятна на коже поблекли, став практически незаметными, и ощущения в пальцах вернулись.

Мария с отцом направились к площади.

– Не поверю, пока сам не увижу, – сказал Гиоргис, – но, вообще-то, твоя сестра говорила, что может сегодня приехать. Я вчера получил от нее записку.

– Анна? – изумленно спросила Мария. – С Андреасом?

– Ну, так было написано. Наверное, ей хочется поздравить тебя с возвращением.

Как всякий родитель, Гиоргис очень хотел воссоединения сестер и полагал, что Анна выбрала весьма удачный момент для того, чтобы загладить свое пренебрежительное отношение к родным в последние годы. Если бы к нему вернулись обе дочери, а не одна, он стал бы счастлив, как никто на свете. Но для Марии перспектива встречи с Анной этим вечером не казалась слишком приятной. Смыслом сегодняшнего праздника было вовсе не примирение, сегодня все должны думать только о том, что наконец-то все до единого бывшие прокаженные со Спиналонги обрели свободу.

В своем доме в Элунде Анна готовилась к празднику в Плаке, старательно укладывая волосы и тщательно накрашивая пухлые губы, чтобы помада легла точно по их контуру. София, сидя на коленях у бабушки, внимательно наблюдала за тем, как мать наносит румяна, пока ее щеки не стали такими же яркими, как у куклы.

Не обращая внимания ни на свою мать, ни на дочь, вошедший Андреас посмотрел на Анну.

– Ты что, еще не готова? – холодно спросил он.

– Почти готова, – откликнулась Анна, надевая тяжелое бирюзовое ожерелье и вскидывая голову, чтобы полюбоваться своим отражением в зеркале, перед тем как густо опрыскаться французскими духами.

– Так мы идем или нет? – резко бросил Андреас.

Анна как будто и не замечала ледяного тона супруга. Зато на него обратила внимание Элефтерия. Ее смутило то, как сын разговаривал с женой. Она никогда прежде не слышала такого холодного тона и теперь пыталась понять, не проснулся ли наконец Андреас, не заметил ли излишней фамильярности, давно уже возникшей между его женой и Маноли. Сама она однажды сказала о своих опасениях Александросу. Но это было ошибкой. Александрос рассердился и поклялся «вышибить из дома этого донжуана», если тот позволит себе хоть что-то лишнее. После этого Элефтерия держала свои подозрения при себе.

– Пора спать, солнышко! – Анна повернулась к своей малышке, чьи пухлые ручки тут же потянулись к матери. – Будь умничкой! – С этими словами она оставила на лбу Софии безупречный отпечаток своих губ и вышла из комнаты.

Андреас ждал ее в машине, включив мотор. Он уже знал, почему жена так старательно наводит красоту, знал, что это не для него.

Понадобилось совсем немного, чтобы Андреас наконец понял, что жена ему неверна: серьга под подушкой.

Анна всегда педантично готовилась ко сну, снимая все драгоценности и тщательно складывая их в обитый бархатом ящичек комода, и Андреас прекрасно понимал, что заметил бы, если бы Анна накануне вечером легла в постель с бриллиантовыми серьгами в ушах. Он ничего не сказал, увидев золотой блеск на белой льняной простыне, но его сердце сжалось и похолодело. В это мгновение было смертельно ранено его филотимо – глубинное чувство чести и гордости, которое делает мужчину мужчиной.

Через два дня после этого Андреас вернулся домой днем и, остановив машину в отдалении, остаток пути прошел пешком. Андреас ничуть не удивился, увидев перед входом грузовик Маноли. Он и так знал, что кузен должен быть там. Тихо открыв входную дверь, Андреас вошел в холл. Тикали часы, и больше ничего в доме не было слышно. И вдруг тишина была нарушена. Женским стоном. Андреас вцепился в перила лестницы, его затошнило от звуков экстаза его жены. Инстинкт требовал, чтобы он бросился вверх по лестнице, ворвался в спальню и разорвал обоих преступников в клочья, но что-то его остановило. Он ведь Андреас Вандулакис. Он должен действовать более взвешенно, ему сначала надо было подумать.

Когда Мария подошла к площади, там уже собралась изрядная толпа. Она заметила Димитрия, стоявшего в центре небольшой группы людей вместе с Герасимо Вилакисом, который на Спиналонге владел кофейней, и Кристиной Крусталакис, радостно улыбавшейся. Это делало ее почти неузнаваемой. Вокруг звучали взволнованные разговоры, а где-то в дальнем конце улицы бренчала греческая гитара. Мария вышла на открытое пространство, а справа и слева звучали приветствия. Она увидела здесь много знакомых афинян, они поспешили познакомить Марию с приехавшими встретить их родственниками и друзьями, называя ее волшебницей трав. Это польстило Марии, хотя то, что многие звали ее еще и святой Марией, ей не понравилось.

Последние часы пролетели так быстро, что Марии даже некогда было подумать о докторе Киритсисе. Они не попрощались, поэтому Мария была уверена, что они еще встретятся. Хотя, возможно, и не скоро. Смешиваясь с толпой, Мария чувствовала, как сильно колотится ее сердце, словно намереваясь выскочить из груди. И тут она заметила Киритсиса. Он сидел за одним из длинных столов рядом с доктором Лапакисом. Несмотря на толпу вокруг, Мария видела теперь только его, его серебристые волосы, почти сиявшие в угасающем свете дня. Доктора о чем-то увлеченно беседовали, но вот Лапакис поднял голову и заметил Марию.

– Мария! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Сегодня великий день для вас! Как вы себя чувствуете, возвратившись домой?

К счастью, это был не тот вопрос, которого на самом деле опасалась Мария, потому что тогда она просто не знала бы, что сказать. В это мгновение подошли Пападимитриу и его жена, а вместе с ними еще двое мужчин, настолько похожих на Пападимитриу, что незачем было и спрашивать, кто они такие, – ясно, что его братья. Староста острова хотел познакомить их с человеком, который сумел подарить всем прокаженным новую жизнь. Позже за это поднимут еще десятки тостов, но они хотели стать первыми, кто от души поблагодарит врачей.

Киритсис молчал, но Мария ощущала на себе его взгляд, но когда Лапакис заговорил с семейством Пападимитриу, Киритсис отвел Марию в сторону.

– Могу я отнять у вас немножко времени? – спросил он вежливо, но достаточно громко для того, чтобы Мария расслышала его сквозь общий шум. – Лучше найти местечко потише, – добавил он.

– Мы можем пройти к церкви, – предложила Мария. – Мне хочется туда заглянуть, поставить свечку.

Они ушли с набитой народом площади, где какофония возбужденных голосов уже достигла оглушающего уровня. Когда они прошли подальше по пустой улочке в сторону церкви, шум толпы превратился в невнятный гул. Охватившее Киритсиса нетерпение подтолкнуло его к дальнейшему. Болезнь отняла у этой женщины немалую часть жизни, и незачем теперь терять хотя бы секунду. Вся сдержанность на мгновение покинула доктора, он стал дерзким. У входа в церковь Киритсис повернулся к Марии: