Осуждённые грешники
Шрифт:
— Должно быть, я живу в альтернативной вселенной, — сухо говорю я, поднимая свой бокал за нее. — По крайней мере, ты можешь вычеркнуть победу надо мной в Блэкджеке из списка своих желаний.
Ее взгляд искрится.
— Давай сыграем ещё раз.
— Чувствуешь себя удачливой?
Она усмехается.
— Ты даже не представляешь.
Мой взгляд скользит к четырехлистному клеверу на шее Пенелопы. Очевидно, ее неуместный оптимизм передается моей невестке.
— Очень хорошо. Давай сначала закажем этим дамам что-нибудь выпить.
Я подзываю официанта, и он принимает заказы с другого конца стола. Пока Пенелопа отвлекается на меню, я
Кто ты, черт возьми, такая, девочка? Я бы хотел, чтобы она просто использовала горячую линию Анонимных грешников по прямому назначению, вместо того чтобы озвучивать каждую банальную мысль, которая приходит ей в голову, потому что теперь я знаю о ней столько дерьма, чего хотел бы не знать. Например, что она предпочитает в бейгле и в какой цвет собирается покрасить пальцы на ногах в следующую пятницу. Ее бессвязный бред не дал мне ответов, только прибавил еще больше вопросов.
Я хочу знать, почему она может спать в моей машине, но не в своей постели. Почему она до сих пор носит мои часы, вместо того чтобы продать их. Что она подмешивает мне в виски, чтобы вызвать у меня желание защитить ее, в то время как я должен был бы пустить ей пулю в лоб.
Мои часы скользят по ее локтю, когда она возвращает меню официанту. Хотя я уверен, что она надела их в надежде разозлить меня, я не могу игнорировать болезненный трепет, которое охватывает меня. Наверное, это похоже на то, как мужчины получают удовольствие, видя женщин в их рубашках. Но только не я. Они всегда пачкают воротник губной помадой и запах их духов впитывается в ткань.
— Мне лимонад, пожалуйста.
Рэн была так необычно тиха, что я забыл о ее присутствии, пока официант не попросил ее сделать заказ.
— Только лимонад?
Она смотрит на стол, сжимая в руках сумочку на коленях.
— Да, пожалуйста.
— Я не могу соблазнить вас чем-нибудь покрепче?
Она качает головой, одаривая его вежливой улыбкой.
— Я не пью.
— Ой, да ладно, уже почти Рождество...
Сочетание скрипа отодвигаемого стула Габа и удара его кулака по столу наполняет пещеру оглушительной тишиной. Краем глаза я вижу, как Анджело поднимается на ноги.
— Она сказала, что выпьет только лимонад, — рычит Габ.
Официант, возившийся с меню, убегает. Рэн краснеет, бормочет что-то про туалет, и Тейси, мрачно бормоча себе под нос, следует за ней сквозь толпу.
Я озадаченно смотрю на лицо брата. Он не поднимает глаз от тасования колоды в своих татуированных лапах.
— Уволь его, — говорит он достаточно громко, чтобы я мог расслышать. — Или я вырежу ему глазные яблоки самым ржавым перочинным ножом.
Я стону в виски. Учитывая все проблемы, свалившиеся на мои плечи, это последнее, что мне нужно.
— Итак, давайте начнем.
Рори испытывает заметное облегчение от моего предложения, явно желая снять напряжение так же сильно, как и я. Габ швыряет обе наши карты с большей силой, чем нужно, и какое-то время Рори тупо смотрит на свою.
Скука грызет меня изнутри, я киваю в сторону выпавшей ей двойки червей.
— Я дам тебе подсказку: два — довольно далеко от двадцати одного.
— Тсс, — шипит она, прижимая пальцы к вискам. — Я думаю, — проходит мгновение. — Хорошо, ещё.
Я тоже беру ещё, добавив семерку пик к четверке бубен.
По мере того, как количество сданных карт растет,
а колода в руках Габа становится все меньше, тревожное осознание поднимается по спине и сжимает затылок.Может быть, я бы и не заметил этого, если бы не был так внимателен к каждому движению Пенелопы. Если бы я уже не пялился на ее пухлые губы, когда она прошептала «низкая ценность карты», или если бы не любовался часами на ее запястье, когда она сжала руку Рори.
Я переключаю свое внимание на Рори и начинаю размышлять о других вещах, которые я списал на ее причуды. И тут я понимаю: постукивание ее пальцев по столу — не нервная привычка, она, блять, считает.
— Блэкджек! — снова взвизгивает она.
На этот раз я не поздравляю ее. Вместо этого я поднимаю глаза, чтобы встретиться взглядом с Пенелопой, и поднимаю брови.
Что-то в моем выражении стирает ухмылку с ее лица.
— Пенелопа.
Ее плечи напрягаются.
— Я дам тебе десятисекундную фору.
Но к тому времени, как предупреждение срывается с моих губ, маленькая негодница уже на ногах.
Глава двадцать восьмая
Может, я и лгунья и мошенница, но Рафаэль такой же. Он определенно не досчитал до десяти, прежде чем поднялся на ноги и направился сквозь толпу ко мне.
Паника бурлит в моих венах, и я врываюсь в дверь без опознавательных знаков, не имея ни малейшего представления о направлении. Когда она захлопывается за мной, шум вечеринки стихает, и на меня обрушивается запах влажной земли. Еще одна пещера — отлично. Вдали от любопытных глаз моя быстрая походка переходит в неуклюжий бег, по мере того как я углубляюсь в темноту. Эта пещера переходит в другую, потом в еще одну, а когда я снова сворачиваю и не вижу никакого света, то понимаю, что я чертова идиотка. Почему я все время забегаю в места, не зная, куда они ведут?
Наверное, потому, что неизвестность впереди меня все же менее пугает, чем известность позади.
Подавляя подступающий к горлу страх, я продолжаю двигаться, отвлекаясь на мысленный монолог.
Подсчет карт без какой-либо посторонней помощи не является незаконным. Нет такого закона, согласно которому игрок не может присвоить каждой карте высокое или низкое ценность, чтобы оценить значения ещё не разыгранных карт.
Эта речь годами хранилась у меня в голове в одном из тех мысленных ячеек «На случай непредвиденных обстоятельств», но мне никогда не приходилось ее использовать. Я пыталась сделать это с Мартином О'Хара, но его рука нашла мое горло прежде, чем я успела ее сказать.
Интересно, куда направятся руки Рафаэля, когда он поймает меня?
В четверг вечером его рука тоже потянулась к моему горлу. Чего я никак не ожидала, так это того, что она соскользнёт с меня, когда я признаюсь в своем самом страшном грехе, а потом он уложит меня в своей машине и скажет, что разберется с этим. Что это вообще значит? Должна ли я испытывать беспокойство или облегчение?
Холодок пробегает у меня по спине, и не только потому, что здесь холодно. Теперь стало еще темнее, и я даже не могу увидеть, как мои рваные облачка конденсата окрашивают черноту.