От альфы до омеги
Шрифт:
Уважаемый Ликвидатор! — написала она на полях и закусила ручку. Потом слова полились сами.
Ирис писала споро, неопрятно, и все прислушалась к крикам Тео и Гайи в вое ветра — ждала, что они прибегут, обрушатся, оторвут и не дадут закончить — но голоса все колыхались где-то вдали, и она писала быстрее, еще быстрее.
С полей слова затекли между строк бортовых записей, а оттуда — на следующую страницу и дальше. Ей так много хотелось написать! Но места не хватало, да и времени тоже. Какова вероятность, что Ликвидатор все это прочитает, да еще и вовремя? Но другого способа передать послание у нее нет и не будет.
Закончив, она захлопнула книжицу и огладила мягкий переплет. Теперь только спрятать... Собрав записки и вложив
— Ну же, — шептала Ирис.
Книжка упиралась.
В тот самый момент, когда журнал, наконец, вошел в зазор, а панель, щелкнув, захлопнулась поверх, налетел порыв ветра, рванул Ирис за платье и выхватил из пальцев записки.
Две слиплись и полетели на скалы, а третья вильнула куда-то в сторону и застряла между камней.
Ирис бросилась за первыми двумя. Их мотало и крутило, будто в вентиляторе, поднимало высоко в воздух и тащило по камням. Ветер дразнил ее, заставляя то встать на цыпочки, то подпрыгнуть, то завертеться на месте, то броситься бегом. Когда одна записка отделилась от другой, Ирис быстро оглянулась назад. Журнал она уже спрятала, а панель защелкнула. Вынуть книжку обратно, найти новые пустые страницы и заново написать записки она не успеет. Тео и Гайя уже возвращались: их раскрасневшиеся лица уже мелькали впереди, за скальной россыпью. А записки меж тем трепало над ее головой, грозя бросить прямиком в Алый Залив.
Индикатор энергии давно мигал, но Ирис не обращала на него внимания. Еще одна бессонная ночь и критический уровень питательных веществ — ничего нового в этом не было, да и важно было сейчас совсем другое.
Собрав остатки заряда для решительного рывка, Ирис метнулась вперед и, быстрее, чем ветер успел бы сделать очередной выпад, выхватила оба листка из воздуха. Индикатор энергии послал еще один тревожный сигнал, но Ирис сигнал просто обрубила.
Она обернулась: третьего листка в камнях видно не было.
— А ты почему не с нами?
Щеки Гайи порозовели, глаза блестели. Она запыхалась, плечи ходили ходуном, с лица не сходила улыбка.
— Там в скалах такие пещеры! — бросила она между вдохами и привалилась к боку Иолы, держась за ребра.
— Ты трусиха, — объявил Тео, подскакивая сбоку и тыкая Гайю в плечо.
Они снова завозились в шутливой драке, и Ирис закрутилась на месте, ища глазами третью записку. Тит тоже куда-то исчез.
— Спорим, там внизу сокровища? — кричал тем временем Тео.
Гайя вывернулась и снова бросилась бежать.
— Не затащишь! — воскликнула она.
Тит, где Тит?
— А ну-ка все за золотом! — объявил Тео. — Идем в пещеры!
Ирис крутилась на месте. Сигнал тревоги так и разрывался.
И тут Тео почему-то выкрикнул:
— Эй, Сальватор! Ты где?..
Ветер засвистел в распахнутом куполе Иола, заголосил, перерезанный ножами крыльев. В вышине, раскинув крылья в восходящем потоке, закричали чайки. Позади, под угловатым обрывом плеснуло высокой волной, брызнули хлопья пены в небо, засверкали солнечные блики в алых каплях.
— Сальватор? — прошептала Ирис.
Ну конечно.
Тит Сальватор.
Это было не имя. Фамилия. Рикгард, Сальватор — они называли друг друга по фамилии. А там, в кабине Иолы, еще над Заливом, Тео говорил вовсе не о каком-то оставленном в городе друге; он обратился к Титу, но Гайя его оборвала.
Сальватор все это время был рядом. Тот самый Человек-Без-Имени, который вызывал ее в свою лабораторию
каждые три месяца. Тот самый Человек-Без-Имени, который создавал не просто омегу, а собственную марионетку. Тот самый Человек-Без-Имени, который замахнулся не просто уничтожить Сенат, но и весь Эмпориум.У Ирис расширились глаза.
Теперь все яснее ясного, все встало на свои места. Вот почему лицо его отца показалось ей таким знакомым! Ведь именно на него через двадцать лет будет походить Сальватор... Не на себя теперешнего, не на испуганного, робкого, наивного мальчишку — нет, он эволюционирует — или скорее мутирует. Он вырвется из-под тирании неумолимого отца, из-под опеки болезненно-строгой матери, он вырастет, перестанет втягивать голову в плечи, переборет страх, и одной мести исподтишка ему станет мало, он все-таки устроит свою революцию. Но взгляд исподлобья, тот самый взгляд затаенной злобы, а еще пугающая, словно бы чужая улыбка — все это он сохранит.
И как она не догадалась сразу. Друг Ликвидатора.
Но вот еще что... Слова Лидии зазвенели в ее голове.
Он не совсем психически стабилен. Он легко привязывается. К человеку, к вещи, к идее. Зацикливается. Отказаться от такой приставшей мысли ему очень трудно.
Двадцать лет он потратит на то, чтобы создать чью-то копию. Двадцать лет он будет искать идеальный рецепт соответствия. Через двадцать лет подпольная лаборатория профессора Каракса превратится в главный проект Сената, но Тит не просто создаст поддельного человека. Это будет человек определенный. Из семечка зарождающегося чувства прорастет гигантский баобаб с цепкими, ловкими корнями, созданными разрушать. Этот определенный человек и станет той самой мыслью, от которой ему будет не отвязаться двадцать лет. Той самой цепкой идеей, которая сыграет с ним злую шутку.
Психически нестабилен. Психопат.
Тит все-таки ненормальный. Лидия вовсе не сомневалась в собственном сыне, не наговаривала на его, отгоняя потенциальных друзей — досадные «развлечения», которые могли ему помешать на пути к высотам.
Полиция и ведомство Особых Назначений или лаборатория профессора Каракса и факультет робототехники? Какая разница, если из Сената можно воплотить любой свой самый безумный замысел?..
Тит и есть Сальватор...
А Ирис и есть та девушка, из-за которой Тит в Сальватора и превратится.
Но тогда выходит, что Ликвидатор...
Гайя уже забиралась по камням наверх. Летная куртка Тео мелькала в отдалении справа. А вверху, над камнями маячила рубашка Тита.
Так в какое же время она все-таки попала? То самое единственное, которое не изменить и не исправить или то, которое еще не написано? Она сама создает будущее или просто выполняет уже созданную программу?
Система имитации зачем-то заставила ее покраснеть. На долю мгновения — ну хорошо, на несколько минут — она была готова взять все в свои руки и совершить нечто необдуманное, нечто очень импульсивное и страшное. Заглянув в пустые глаза весельчака Тео, она вдруг поняла, что без той самой «летней истории» он не станет Ликвидатором, которым она его знала. Станет ли он Ликвидатором вообще? Он любит летать, но еще больше он любит нравиться людям — таким, как Гайя, и тем, кто были до нее и будут после. В Тео Рикгарде еще не появилось той тупой отрешенности, самоотверженной преданности одному-единственному делу, без которого невозможно добиться чего-то стоящего. Он был глупым, самодовольным мальчишкой, которому жизнь еще никакого урока не преподала. Для Ликвидатора таким уроком стала «летняя история» — расчертила его жизнь на «до» и «после», научила сражаться за себя и делать свое дело. Это был жестокий урок, но без него на обшивке Иолы не нарисовали бы четырнадцать звездочек. Не стань Тео Рикгард тем самым Ликвидатором, не найдет он в Пыльных Городах и мааджита, не сможет помешать Сальватору. А помешать он ему должен непременно — не заслужил этот психопат ни власть над Эмпориумом, ни любовь, даже если и омеги. Да ведь и не умеет она любить, не умеет! Разве что...