От Ханаана до Карфагена

Дар Сидону значительной части плодородной Шаронской долины (надпись называет ее мощной землей Дагона, т. е. бога зерна) во многом решал продовольственную проблему Сидона, которая, как и в других финикийских городах, была достаточно острой (Elayi, 1990, 71). Перед этой проблемой встал и северный Арвад. Его положение на скалистом островке (Strabo XVI, 2, 13) делало приобретение материковых земель еще более острым. И город в персидское время, несомненно, имел материковые владения. Ко времени завоевания Александром Македонским под властью Арвада и его царя была приморская полоса земли и какие-то земли, дальше отстоящие от моря, населенные «племенами» (Arr. Anab. II, 13, 7; Curt. Ruf. IV, 1, 6). Они составляли материковую часть этого города-государства — «перею». Часть ее принадлежала Арваду еще до ассирийского завоевания, но затем Арвад ее потерял и частично вернул после крушения Ассирии. Строительство сакрального комплекса в Марате (Амрите), явно принадлежавшем Арваду, началось уже в VI в. до н. э. (Baurain, Bonnet, 1992, 91). Это говорит о том, что территория уже была частью Арвадского государства.

Арвад нуждался и в хороших гаванях. Хотя раскопки еще дали немного свидетельств торговой активности арвадцев, можно все же говорить о ее развитии. С этим, видимо, связано приобретение Арвадом Аль-Мины. Здесь в свое время находилась греческая, точнее эвбейская, колония или фактория, с которой финикийцы имели оживленные связи, но, видимо, как и сравнительно близкий Сукас, во времена вавилонского завоевания она была разрушена (Hegyi, 1982, 533). После подчинения этого района персам греки возобновили оживленные контакты с ним, но центром греческого экспорта теперь становятся Афины (Вулли, 1986, 156; Colombier, 1987, 247). Это ни в коем случае не означает, что Аль-Мина и соседние городки становятся афинскими колониями. Время Великой греческой колонизации прошло. Активная колонизационная деятельность Афин имела особенности, резко отличавшие ее от предшествующей колонизации. Уже на первом этапе афинской колонизации, падавшей на вторую половину VI в. до н. э. (т. е. еще в рамках Великой колонизации), афинские колонии были тесно связаны с метрополией, а колонии, созданные Афинами в следующем веке в основном в виде клерухий, вообще были частью Афинской державы (Яйленко, 1982, 135–155, 245–246; Строгецкий, 1991, passim). Трудно себе представить, чтобы персидский царь дал возможность чужому государству (даже еще до греко-персидских войн) присвоить себе часть персидской территории. Статус этих поселений в конце VI — первой половине V в. до н. э. неизвестен. Но приблизительно с 430 г. до н. э. Аль-Мина попадет в зависимость от Арвада (Elayi, 1987, 257–266). Эта территория, имевшая хорошие связи с Эгеидой, Внутренней Сирией и Малой Азией, идеально подходила для развития арвадской торговли. Разумеется, ее присоединение к Арваду не могло произойти без разрешения персидского царя. Но и в этом случае царь, как кажется, попытался создать некоторый противовес Арваду. Недалеко от этого места находился городок Сидония (Elayi, 1987, 256), который, судя по названию, принадлежал Сидону. Возможно, что и здесь, как и на юге, «господин царей» намеренно стремился создать чересполосицу владений финикийских городов, дабы затруднить их возможное объединение.

Греко-персидские войны нанесли тяжелый урон финикийцам. Уже говорилось об их тяжелых материальных и демографических потерях. Судя по находкам керамики, в 480–450 гг. до н. э. резко падает объем греко-финикийской торговли (Colombier, 1987, 247), что явно отражает общий упадок коммерческой деятельности финикийцев. Едва ли это было результатом сознательной политики персидских царей. Раскопки показывают, что даже в период обострения персидско-египетских отношений египетские предметы присутствуют в Финикии. Дело скорее в обстановке общей нестабильности, которая существовала в то время на востоке Средиземноморья. Заключение мира в 449 г. до н. э. позволило финикийцам возобновить их контакты с греческим миром, что можно рассматривать как общее восстановление финикийской экономики. Это восстановление происходит на новом, качественно отличном, этапе. Финикийские города чеканили свои монеты. Хотя персидские цари начали чеканить свои монеты еще в последней четверти VI в. до н. э., денежная система в Ахеменидской Персии оставалась не очень развитой. Деньги шли в основном на плату наемным воинам и чиновникам. Характерно, что уже после появления собственной монеты финикийцы, торгуя в Вавилонии, использовали не монеты, а серебряные слитки (Дандамаев, Луконин, 1980, 202–213). Чеканка монеты и вообще использование золота и серебра находились под строгим контролем персидского царя (Дандамаев, Луконин, 1980, 211), что вынуждало финикийцев часто пользоваться греческими монетами; Но все же финикийские города получили право серебряной чеканки. Первым на этот путь вступил Сидон, начавший выпускать свою монету около 450 г. до н. э. (Betylon, 1980, 3). К этому времени право выпуска серебряных монет имели уже некоторые сатрапы, как например, сатрап Египта Арианд, казненный, по словам Геродота (IV, 166), Дарием за излишнюю чистоту его монеты. Дарование такого права сидонскому царю как бы ставило его на один уровень с царскими наместниками, что было известной привилегией. Приблизительно через пятнадцать лет примеру Сидона последовал Тир, а вслед за ним Арвад и Библ (Betylon, 1980, 39, 78, 111; Puech, 1991, 296). Видимо, и им персидский царь был вынужден предоставить это право. Финикийцы не ограничились выпуском относительно больших номиналов. Они стали выпускать серебряные монеты весом до 0,1 и даже 0,05 г. Такие монеты было просто невозможно использовать из-за их малой величины, и финикийцы скоро перешли к чеканке бронзовых монет такой же небольшой стоимости, но более крупных, тяжелых и более удобных в обращении (Elayi, 1985, 1–4). Появление мелкой монеты свидетельствует о широком использовании чеканных денег в качестве всеобщего эквивалента. Финикийская экономика становится не только товарной, но и товарно-денежной.

Эти изменения в экономике все более втягивают Финикию в политические дела Средиземноморья. В конце V в. до н. э. от персидской власти освобождается Египет, что изменяет политическую ситуацию. Отныне пройдет несколько десятилетий под знаменем неоднократных попыток персов вернуть Египет и восстановить его былое владычество в Передней Азии. Положение осложняется политикой греческих городов, а также событиями на Кипре. Тириец Абдемон захватил кипрский Саламин, изгнал тамошнего правителя грека Эвагора и захватил власть, опираясь на персов (Diod., XIV, 98, 1). Было ли это самовольным делом некоего авантюриста или результатом целенаправленной политики тирского правительства, сказать трудно. Исократ (Evag., 26) говорит об Абдемоне (не называя его по имени) как об одном из могущественнейших людей, и создается впечатление, что он еще до захвата власти был членом саламинской элиты. Но это не означает отсутствие его связей с тирским правительством. То, что позже вернувший себе власть Эвагор захватил Тир, говорит скорее о связи Абдемона с правящими кругами Тира. Видимо, захватом Саламина тирийцы пытались укрепиться на восточном побережье Кипра и, опираясь на этот город, вернуть себе первенство на Средиземном море, утраченное сто лет назад. Возможно, что тирийцы стремились и предохранить себя от реальной или возможной конкуренции Саламина. По словам Исократа (Evag., 47), финикийцы, господствовавшие в Саламине, не допускали туда греков, в то время как город не занимался ни ремеслом, ни торговлей. Это — несомненное преувеличение, но оно может отражать наличие определенной политики, направленной на ограничение ремесла и торговых связей с Грецией, что, несомненно, было выгодно финикийцам. Если такой план и существовал, он не удался. Эвагор вернул себе власть над Саламином, а затем уже начал подчинять и другие города Кипра. Хотя Абдемон, как подчеркивает Диодор, был другом персов, персидский царь Артаксеркс II не вмешивался в события на острове. В это время различные персидские наместники не раз воевали друг с другом без всякого вмешательства центральной власти, и царь явно рассматривал действия Эвагора в том же плане. Более того, именно по совету Эвагора он дал афинянину Конону финикийские триеры для войны со Спартой, которая в то время была враждебна и Персии (Isocr. Evag., 56; Paus., I, 3, 2). Эту эскадру возглавил сидонский царь (Diod., XIV, 79, 8).

Однако скоро саламинский царь стал слишком могущественным и был готов подчинить себе весь остров, что вызвало тревогу Артаксеркса. Жители финикийских городов Кипра, в том числе Кития, отказались подчиниться Эвагору и обратились за помощью к персидскому царю, что стало для последнего хорошим поводом к вмешательству. По его приказу была собрана армия для вторжения на остров, а приморские города он обязал снарядить корабли (Diod. XIV, 98). Историк не уточняет, о каких городах идет речь, но совершенно ясно, что среди них были и финикийские. Эвагор, в свою очередь, вступил в союз с египетским фараоном Ахорисом, с помощью которого он создал довольно значительную армию и флот (Diod., XV, 2, 2). Ахорис, видимо, сам вторгся в Азию. Надписи этого фараона, найденные в Акко и Сидоне, свидетельствуют о подчинении ему этих городов (Eph'al, 1988, 145). Эвагор же, видимо, еще до заключения этого союза подчинил себе Тир, который поставил двадцать кораблей в его флот, и некоторые другие города Финикии (Diod., XV, 2, 3). Что это были за города, Диодор не говорит. Но судя по тому, что корабли для флота Эвагора поставил только Тир, вероятнее всего, это были города, подчиненные Тиру. Исократ (Evag., 62) подчеркивает, что Эвагор захватил Тир силой. И это вполне вписывается в противостояние Саламина и Тира, одним из эпизодов которого могла быть «тирания» Абдемона, а другим — штурм и захват Тира Эвагором. Эвагор чеканил собственные монеты с легендой «Царь Эвагор», причем монеты эти были золотые, какие до сих пор выпускать мог только царь Персии, что, разумеется, было вызовом и демонстрацией своей полной независимости (Дандамаев, 1985, 238). Это, однако, не помешало Тиру выпускать собственные монеты, хотя, возможно, с этими событиями связано начало чеканки третьей серии тирских монет (Betylon, 1980, 44). Подчинив себе Тир, Эвагор не лишил его автономии, сохранив за ним тот же статус, который он имел, находясь под властью персидского царя. Когда в 385 г. до н. э. персидский командующий Тирибаз после победы над Эвагором предложил ему мир, он потребовал не только подчинения персидскому царю и уплаты ежегодной подати, но и отказа от всех городов Кипра, кроме самого Саламина (Diod., XV, 8, 2). Несколько позже именно на этих условиях Эвагор был вынужден подчиниться (Diod., XV, 9, 2). Ни в требованиях Тирибаза, ни в условиях заключенного мира не говорилось ни о Тире, ни о других финикийских городах. Вероятно, такое требование было уже неактуально. Можно думать, что персы снова подчинили себе Тир еще до высадки своей армии на Кипр и морского сражения, в котором Эвагор был разбит. Была восстановлена персидская власть также в Сидоне и Акко (Eph'al, 1988, 145).

Восстановление персидской власти над Тиром и другими городами, захваченными Эвагором и Ахорисом, не принесло Финикии спокойствия. Разделавшись с мятежным саламинским царем, персидский монарх сосредоточил свои силы на подчинение Египта, для чего была собрана огромная армия, лучшей частью которой были греческие наемники. Местом сбора персидских сил был финикийский город Акко (Diod. XV, 41, 3; Nep. Dat. 5). Отсюда армия царя направилась в египетский поход, после первых успехов закончившийся неудачей. При подготовке этого и других походов персидская армия проходила через Финикию, что наносило ей огромный урон.

Через несколько лет уже фараон Tax собрал армию для вторжения в Азию. К нему присоединился с отрядом спартанцев престарелый спартанский царь Агесилай. В это время против Артаксеркса восстал и ряд сатрапов Малой Азии, в результате чего образовалась мощная коалиция. Трон Артаксеркса основательно зашатался. В этих условиях финикийцы, как и многие другие народы западной части Персидской державы, восстали против царя. По словам Диодора (XV, 90, 4), в результате этого восстания царь лишился половины всех своих доходов, а оставшихся было явно не достаточно для ведения полномасштабной войны. Собрав огромную армию и флот, Tax вторгся в Финикию (Plut. Ages., 37). Тир и Сидон присоединились к нему.

В свое время финикийцы добровольно подчинились персидскому царю и всячески его поддерживали. Долгое время персидская мощь была для Финикии «зонтиком», надежно прикрывавшим ее купцов в том числе и в конкуренции с эллинами. Но с течением времени в державе Ахеменидов происходили необратимые процессы, ведшие к ее ослаблению. Против царя восставали его собственные сатрапы, в том числе и в Сирии. Позже Сирия стала ареной похода мятежного царевича Кира Младшего. Вокруг Финикии кипели войны. Все это нарушало свободную морскую и сухопутную торговлю. Проход персидских войск через Финикию и их сбор в Акко тяжким бременем ложился на местное население. Военная мощь Ахеменидов приходила в упадок и уже не могла быть надежным щитом финикийцев. Дальнейшее развитие товарно-денежных отношений все более связывало финикийских купцов с их греческими коллегами. В середине IV в. до н. э. (уже после описываемых событий) Тир и Сидон принимают аттический стандарт для своих монет, столь распространенный в то время в Средиземноморье (Betylon, 1980, 138–139). Господство Ахеменидов становилось для финикийцев все более тягостным, и они воспользовались удобным случаем для восстания.

К этому времени Сидон установил связи с Афинами. Уже в конце V в. до н. э. в Афинах поселились некоторые сидонцы (Тураев, 1936, 198). В 367 г. до н. э. афинское народное собрание приняло декрет о предоставлении проксении сидонскому царю Абдастарту (Стратону, как его называли греки) и его потомкам (Sylloge, 185). По этому декрету все сидонские граждане, прибывающие для торговли в Афины, освобождались от уплаты специального налога на иностранцев — метекиона и чрезвычайного налога эйсфоры. Достаточно трудно установить конкретный повод для принятия этого декрета, но в любом случае он свидетельствует об активной торговле сидонцев на афинских рынках. В то же время говорить о политическом значении этого декрета, по-видимому, не приходится. Афины тогда были заинтересованы в сохранении так называемого Анталкидова мира, продиктованного персидским царем, и декрет в честь вассального царя не шел наперекор воле его суверена. С другой стороны, персидские власти не вмешивались в деятельность подчиненных царей, если они не шли вразрез с их интересами, и связи с Афинами не противоречили этим интересам. Однако ограничиться только этой констатацией нельзя.

Это время характеризовалось усилением греческого влияния в разных областях Финикии. Персидское же влияние в этой стране почти не ощущалось (Elayi, 1991, 77–82). Декрет в честь Абдастарта-Стратона подчеркивает вовлечение Сидона в ткань средиземноморского мира. В общем контексте того времени можно говорить о повороте Финикии (по крайней мере, Сидона) на запад и меньшей заинтересованности в восточных связях. В этот контекст восстание против персидского царя вполне вписывается.

Tax установил контроль над Тиром и Сидоном. Однако против него выступил его сын (или племянник) Нектанеб. К мятежнику присоединился и Агесилай (Xen. Ages. II, 30–31; Plut. Ages. 37), с которым ушли практически все греческие наемники (Маринович, 1975, 108). Оставшийся без своих лучших воинов Tax бежал в Сидон (Plut. Ages. 38), а позже сдался персидскому царю (Diod. XV, 92, 5). В самом Египте против Нектанеба выступил новый претендент, и Нектанеб с большим трудом сумел утвердиться на троне (Diod., XV, 93). Ясно, что в таких условиях удержать Финикию египтяне не могли. Диодор (XV, 92, 5) сообщает, что Артаксеркс не только простил Таха, но и поставил его во главе армии, выступающей против египтян. Едва ли это верно, но такое сообщение отражает сведения о наступлении персидской армии на египетскую после бегства и сдачи Таха, и можно с уверенностью сказать, что персы восстановили свою власть в Финикии.

Персы обрушили на мятежные города репрессии. Сидонский царь Абдастарт был лишен престола. Вероятнее всего, что Сидон вообще лишился своей автономии. Город продолжал выпускать свои монеты, но «хозяином» этой монеты стал Маздай (Betylon, 1980, 14–16) — персидский сатрап Киликии, которому теперь было подчинено и Заречье. Видимо, он сыграл значительную роль в подчинении Сирии и Финикии, наградой за что и стало присоединение к его области этой сатрапии. По-видимому, чеканка монет в Тире прервалась (Betylon, 1980, 50), что свидетельствует о ликвидации Сидонского и Тирского царств и о присоединении их к «провинциям» сатрапии Заречье (ср.: Eph'al, 1988, 156). Сидон как крупнейший центр сохранил свой монетный двор, но под властью персидского наместника.