От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Югославский коммунист Попович рассказывал о застолье на Ближней даче, когда Сталин в ответ на здравицы, неожиданно помрачнев, произнес:

– Нет, я долго не проживу.

– Вы еще долго будете жить, Вы нужны нам! – кричали соратники.

Но Сталин покачал головой:

– Физиологические законы необратимы, – и он посмотрел на Молотова. – А останется Вячеслав Михайлович.

Молотов был популярен. По словам писателя Константина Симонова он «существовал неизменно как постоянная величина, пользовавшаяся – боюсь употребить эти громкие, слишком значительные слова, хотя они в данном случае близки к истине, – в нашей стране, в среде моего поколения, наиболее твердым и постоянным уважением и авторитетом».

Подобный полуофициальный статус преемника создавал для Молотова колоссальные проблемы. Сталин, на самом деле уходить не собиравшийся, видел в нем не только, а может и не столько преданного соратника, сколько соперника. А другие коллеги по «пятерке» и Политбюро – как главное препятствие на их собственном пути к сердцу Сталина и на властную вершину. «Все понимали, что преемник будет русским, и вообще, Молотов был очевидной фигурой, – утверждал Микоян. – Но Сталину это не нравилось, он где-то опасался Молотова: обычно держал его у себя в кабинете по многу часов, чтобы все видели как бы важность Молотова и внимание к нему Сталина. На самом же деле Сталин старался не давать ему работать самостоятельно и изолировать от других, не давать общаться с кем бы то ни было без своего присутствия… Самый большой карьерист и интриган был Берия. Он стремился к власти, но ему нужна была русская фигура в качестве номинального лидера. Жданов его не любил. А Маленков идеально подходил для такой роли; сам тщеславный, абсолютно безвольный, привыкший исполнять чужие приказы».

Молотов неизменно с огромным пиететом относился к Сталину. Он и в конце жизни – а прожил он до 1986 года – считал, что без Сталина мы бы и войну не выиграли. И, конечно, не допускал и мысли о его отставке и не претендовал на его место.

В тройку наиболее часто посещавших кабинет Сталина – после Молотова – в военные и первые послевоенные годы входили Берия и Маленков, действительно составившие плотную связку.

Молотов крайне негативно относился к Берии, считая его человеком больших способностей, талантливым организатором, но беспринципным, далеким от марксизма, трусливым, готовым идти на все для достижения своих целей. В ПБ знали, что Берия собирал досье на все высшее руководство и активно его использовал.

Маленков, в годы войны сочетавший фактическое руководство партаппаратом с кураторством авиационной промышленности, быстро набирал политический вес.

Сталин, держа Молотова на коротком поводке, не упускал случая указать ему и другим товарищам в руководстве на его ошибки и упущения.

В российско-американских отношениях внешне царила благопристойность. 5 сентября Сталин дождался ответных поздравлений от Трумэна: «Пожалуйста, примите выражение признательности американского народа и моей лично за Ваше любезное послание с поздравлениями по случаю общей победы союзников над Японией.

Все союзники внесли свой вклад в победу в той степени, в какой им позволили это сделать их наличные ресурсы, и теперь мы все можем надеяться на длительный мир и новое процветание во всех миролюбивых странах».

А 14 сентября советский лидер получил еще одно послание от президента: «Уважаемый Генералиссимус Сталин,

Прошу Вас принять благодарность за фотографию с Вашей личной подписью, которая теперь благополучно прибыла. Я не могу выразить словами мою признательность за сердечность надписи, и я всегда буду хранить портрет как счастливое вспоминание о весьма приятном сотрудничестве в Потсдаме. Искренне Ваш».

В тот же день у Сталина в Кремле оказались группа американских конгрессменов и сенатор Пеппер. Об их визите к Сталину сохранилось в воспоминаниях Кеннана: «В сентябре, в отсутствие посла, я встретился с группой наших конгрессменов, желавших видеть Сталина. Я сообщил об этом советским властям без энтузиазма, поскольку знал, что такие разрешения обычно не даются. В этом случае дело осложнялось тем, что с подобной просьбой почти одновременно обратился и сенатор из Флориды Клод Пеппер. К моему удивлению, однако, на обе встречи были даны разрешения. Я сопровождал обе делегации и играл в обоих случаях роль переводчика».

Конгрессмены были первыми. «Перед этим, однако, для конгрессменов устроили экскурсию по московскому метро. Я и так хорошо знал метрополитен, поэтому не стал участвовать в экскурсии, а договорился с членами делегации о встрече в центре Москвы в 5.30 вечера. Однако в это время и даже минут через десять никто не явился. Я встревожился и навел справки. Оказалось, что наших конгрессменов на какой-то из станций метро пригласили на „чаепитие“. С трудом, через посредников, мне все же удалось собрать их в условленном месте без десяти минут шесть. К своему ужасу, я убедился, что гостеприимные хозяева, подобно тому, как это было со мной в Новосибирске, угостили наших конгрессменов не только чаем, но и водкой. Мы поехали в Кремль на двух лимузинах; я сидел на переднем сиденье в одном из них. Когда мы подъезжали к воротам Кремля, я услышал в машине чей-то хриплый голос:

– Черт побери, да кто такой этот Сталин? Почему я должен с ним встречаться? Я, пожалуй, выйду.

Я знал о проверке всех кандидатур на участие во встрече, о представлении всех паспортов в советский МИД и понимал, что отсутствие хотя бы одного из нас вызовет осложнения. Поэтому я твердо сказал нарушителю спокойствия:

– Не выдумывайте! Вы будете сидеть здесь и останетесь со всеми.

Однако, когда мы уже въехали в Кремль, сопровождаемые двумя машинами с вооруженными людьми, я услышал, как тот же голос произнес: —

– А что, если я щелкну этого старикана по носу?!

Не помню, что я ответил ему, но никогда в жизни я не говорил с такой серьезностью, как в этом случае. С помощью более трезвых членов нашей делегации мне удалось усмирить нашего товарища, и он во время встречи со Сталиным вел себя прилично».

В сталинском кабинете в 20.00 оказалась вся группа американских конгрессменов: У. М. Колмер, К. Р. Роуп, Д. Л. Февр, С. Симпсон, Д. П. Уолкотт, Ч. Уалвертон, О. Зиммерман, Г. Адельсберг и Г. Смитт.

Кеннан, до этого близко не общавшийся со Сталиным, был само внимание: «Он был человеком невысокого роста, ни полным, ни худощавым (скорее уж второе). Великоватый китель, который носил Сталин, возможно, компенсировал недостаточную представительность его внешнего облика. Волевое лицо этого человека, несмотря на грубоватые черты, казалось даже привлекательным. Желтые глаза, усы, слегка топорщившиеся, оспинки на щеках придавали ему сходство со старым тигром, покрытым шрамами. Сталин был прост в обращении и выглядел спокойным и хладнокровным. Он не стремился к внешним эффектам, был немногословен, но слова его звучали веско и убедительно. Неподготовленный гость мог не догадаться, какая бездна расчетливости, властолюбия, жестокости и хитрости скрывалась за этим непритязательным внешним обликом».

Сталин начал с главного:

– Россия не желает тратить свои силы на войну или приготовления к войне, и она не думает о нападении на другие страны мира. Мой народ принес самые большие жертвы, чем любой из союзников. В течение этой долгой войны он оставался без должной пищи, одежды и крова, для нас было бы самоубийством не посвятить все наши усилия и ресурсы тому, чтобы дать народу все, без чего он так долго обходился.

Беседу с американской стороны вел Колмер:

– Я обеспокоен тем, что мы должны делать, чтобы помешать Германии и Японии стать снова агрессорами.