От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
Предсказуемо, встречу в Бирнсом и Бевином 26 сентября Молотов посвятил Японии, выразив удивление по поводу отношения партнеров к советскому предложению о контрольном механизме:
– Невольно возникает мысль, что советские представители в Японии не нужны и их следует отозвать.
Бирнс отвечал, что это вопрос в Лондоне не решить, необходимы консультации с военными.
– Американцы и англичане просто отказались обсуждать советские предложения. Как это можно понять? Чего СССР, Британия и США не поделили? Ходят слухи, что американцы захватили в Японии 1–2 миллиарда долларов японского золота. Вероятно, англичане об этом знают. Может быть, это препятствует участию советского представителя в Контрольном Совете по Японии?
– Не слышал о захвате золота, –
– Я ничего не говорил о мешке.
Действительно, мешком дело не обошлось бы, требовался корабль.
Бевин заявил о принципиальной невозможности обсуждать японский вопрос в трехстороннем формате без участия британских доминионов – Канады, Австралии и Новой Зеландии.
На следующий день Бирнс заверил Молотова, что США вовсе не против обсуждения советских предложений по контрольному механизму, а отсутствие ответа объяснил сопротивлением англичан. Нарком в слегка завуалированной форме уличил американцев во лжи:
– Вчера Трумэн заявил, что по вопросу о создании Контрольного Совета к нему никто не обращался. Если бы меня спросили об этом, мне было бы неудобно молчать.
Впрочем, не стал и обострять ситуацию:
– Вы доложите в Вашингтоне советское предложение об антияпонском договоре, а я доложу в Москве об американском предложении по поводу антигерманского договора.
Бевин в очередной раз задал Молотову вопрос о процедуре:
– Вы твердо стоите на своем?
– Без вопросов.
Союзники начали проявлять колебания. Бевин писал Бирнсу, что «мы все согласились, что с точки зрения буквы права Молотов прав, но его позиция не оправдана с моральной точки зрения». Бирнс в попытке выйти из создавшегося тупика предложил договориться о созыве мирной конференции с участием пяти членов Совета в обмен на принятие советской позиции о процедуре рассмотрения мирных договоров на СМИДе. Имелось в виду перенести эти переговоры на конференцию, где у западных стран окажется больше голосов.
Телеграмма от Сталина 27 сентября гласила: «По всей видимости, американцы не захотят уйти с Лондонского Совета с пустыми руками. Будут стараться добиться решения от Совета. Союзники нажимают на тебя для того, чтобы сломить у тебя волю и заставить пойти на уступки. Ясно, что ты должен проявить полную непреклонность. С другой стороны, возможно, что американцы, с целью добиться решений Совета, постараются пойти на некоторые уступки, чтобы вызвать с твоей стороны некоторые серьезные уступки – по принципу: уступка за уступку. Я думаю, что ты и в этом случае должен проявить полную непреклонность. Возможно и то, что совещание Совета кончится ничем, короче говоря – провалом. Нам и здесь нечего горевать. Провал конференции будет означать провал Бирнса, по поводу чего нам горевать не приходится».
Молотов ответил на следующий день. Он еще не терял надежд. «Согласен, что сейчас наступил решающий момент. Согласен, что лучше пусть первая сессия Совета министров кончится провалом, чем делать существенные уступки Бирнсу. Думаю, что теперь можно либо сорвать покровы благополучия, видимость которого американцы хотели бы иметь, либо добиться от американцев (а значит, и от других) существенных уступок в пользу СССР… Вероятно, не удастся добиться уступок американцев сразу и по Балканским странам, и по Японии. Но без существенных уступок со стороны американцев хотя бы по одному из этих вопросов (Балканы или Япония) нельзя, по-моему, идти с ними на соглашение по основным теперешним вопросам. Если же американцы (и англичане) согласятся уступить хотя бы по одному из этих вопросов, то следует с ними договориться. Тогда успех работы Совета будет в нашу пользу».
Бирнс 30 сентября вновь спросил у Молотова, можно ли надеяться на согласие Москвы на созыв мирной конференции, если советские требования по процедуре в СМИД будут удовлетворены?
– Незачем создавать видимость, что Совет что-то решает, когда в действительности он ничего еще не решил. Если правительство США договорится
с правительством СССР о признании правительств Румынии и Болгарии, то и по остальным вопросам будет нетрудно договориться. Если же правительство США к этому не готово, то это значит, что не следует торопиться… Иначе бесцельно созывать мирную конференцию. Я не тороплю с признанием правительств Румынии и Болгарии. Пройдет еще некоторое время, и в этих странах состоятся выборы и будут образованы новые правительства, – заметил нарком.Бевин стоял на своем.
– Если выборы будут проводить те правительства, которые стоят сейчас у власти, то посторонние наблюдатели не смогут проверить, что выборы в этих странах были свободные.
– Во всяком случае, выборы в Румынии и Болгарии будут организованы лучше, чем в Греции, и не хуже, чем в Венгрии, правительство которой признано США.
В конце сентября споры вокруг процедуры стали приобретать скандальные формы. Молотов предложил новую уловку: если какой-то член СМИД отказывается от ранее принятого решения, оно перестает действовать. Дальнейшее он описывал Сталину: «Этим я намекнул на наше требование пересмотреть решение Совета от 11 сентября. В это время Бевин, с обычной для него развязностью, заявил, что он не может согласиться с таким толкованием прав министров и что метод отказа от совместно принятых решений очень близок к гитлеровскому методу. Я заявил, что если Бевин не возьмет свои неуместные слова обратно, то я не смогу участвовать в этом совещании».
Версия Гарримана: «Оба – и Бирнс, и Бевин – новый британский министр иностранных дел, не имея опыта в качестве дипломатов, вскоре умудрились, каждый по-своему, оскорбить Молотова. На одном из заседаний Бевина так вывела из себя аргументация Молотова, что он сказал, что она напомнила ему о гитлеровской философии. Молотов вскочил, как только слова Бевина были переведены, и стал выходить из комнаты.
Я давно усвоил, что можно критиковать русских, но нельзя сравнивать их с Гитлером. Я полагаю, от Бевина нельзя было ожидать подобного понимания. Молотов, как бы то ни было, был в состоянии контролируемой ярости. Я наблюдал его вблизи, когда он подходил к двери, и мне казалось, что он разрывался между желанием уйти, что означало бы срыв конференции, или остаться. Комната была плотно заполнена людьми. У меня создалось впечатление, что Молотов делал все возможное, чтобы между ним и дверью оказалось как можно больше людей. Затем Бевин заговорил и, конечно, сказал:
– Я извиняюсь, если Вас оскорбил.
Молотов остановился, повернулся и занял место за столом».
Бевин потом жаловался на свою неуклюжесть, а Гарриман его утешал.
А вот тот же эпизод в описании Громыко: «Бевин допустил непозволительно грубое выражение по адресу Молотова, который сразу же потребовал:
– Господин министр, извольте взять свои слова обратно.
Когда этот призыв не дал нужного результата, советский министр встал и направился к выходу, бросив на ходу фразу:
– В таком случае я не могу участвовать в работе Совета.
За столом переговоров поднялся шум, в общем неблагоприятный для Бевина. Он, в считаные секунды оценив ситуацию, заявил, повысив голос:
– Хорошо, я беру свои слова обратно.
Но Молотов не расслышал, а скорее, не уловил смысла в выкрике Бевина и продолжал энергично идти по направлению к двери. Закройся она за его спиной – совещанию, возможно, пришел бы конец.
Не раздумывая, я громко сказал вслед удалявшемуся Молотову:
– Бевин взял свои слова обратно.
Эту фразу глава советской делегации услышал у самой двери. Он вернулся и сел за стол. Несколько минут ушло на естественную в подобной ситуации „разрядку“, или, можно сказать, „раскачку“. Но заседание возобновилось, хотя лица всех участников не скрывали озабоченности. А Молотов и Бевин почти не смотрели один на другого.
Позже мне стало известно, что Сталин одобрительно отнесся к проявленному советским министром на Совете намеренно прервать свое участие в заседании, хотя это могло привести к его полному срыву. Сталин находил такого рода ситуации даже занятными».