Отблеск миражей в твоих глазах

— А ты не охренела ли? Хитрозадый мой Миньончик, я тебе тюбик, что ли, раскрывать карты, пока сама ты тулишь свои фокусы?

— Попробовать стоило, — ничуть не тушуется стерва.

Замолкаем с улыбками. Напряжение между нами не исчезает, поверхностное перемирие — всего лишь эффект недавно пережитого совместного трэшака.

Проживаем настороженное веселое изумление, что целых двадцать минут выдержали в обществе друг друга и не совершили ни одной попытки убийства.

Доверия нет, как и не было.

Мимо нас плывут туристы-возрастники, размеренные и умиротворенные. Ну кому еще понадобится приезжать сюда — к обилию термальных источников? Горы, деревья, тишина. Санатории с лечебными программами. Воздух. Чистый-чистый.

Но я всегда задыхался здесь. Разлагался в сонливой трансцендентности, отравлялся спокойствием вокруг, ведь внутри всё требовало взрыва, скорости, огня, кипиша.

— Давай посидим немного? У меня ноги болят.

Присаживаемся на ближайшую скамью, и я красноречиво оглядываю туфли на высоченных каблуках. Лусинэ отражает мой взгляд вдернутой бровью, дескать, хочешь прокомментировать? Рискни здоровьем.

— Зачетный глоу-ап[1]. Если ты можешь выглядеть так, то почему притворяешься молью? Миньоном?

— У безликости есть свои преимущества. Как минимум, родной, никто на кадрах сегодняшней свадьбы не признает в отвязной реперше тихоню Лусинэ.

Это да, она — просто слэй[2]. Задала такой муд на чахлой свадьбе и свинтила в закат. На ближайшие недели у гостей будет тема для бурных обсуждений.

— Если тебя позвать на маскарад, и ты придешь собой — именно собой, — никто тебя не узнает. Хотя в этот раз ты будешь без маски. Не тяжело так жить?

— Не переходи черту. Я же не ныряю в твое душевное равновесие, Барс. Какая тебе разница, как я живу и какими причинами оправдываю такое существование?

— Для разнообразия хотелось бы услышать правду.

— А ты сам-то готов ею делиться?

Бля, нет, конечно. Но придется, раз решили сотрудничать.

— Я сгоняю за машиной, — поднимаюсь. — Постарайся ни во что не вляпаться. Просто сиди на месте, чучундра.

Удостаивает меня таким возмущенно-презрительным взглядом, под конец которого закатывает глаза под веки, что я невольно расплываюсь в довольной улыбке.

— Я так и не определился, чекануш.

— В чем, бубенчатый? — вот же сучка.

— Это ты у нас такая харизматичная или дело всё же в психических отклонениях?

— Иди уже, смазливый.

Коротко качнув головой, пускаюсь в обратный путь с тупой лыбой на роже. У меня такое впечатление, что эту стерву почти никто не знает настоящей. С одной стороны, я завидую несведущим. С другой же, прихожу к выводу, что девчонка довольно эпичная. С ней бы дружить, а не враждовать, но второе получается само собой, а к первому мы никак не придем.

С огромной осторожностью пробираюсь на стоянку ресторана, втюхивая в карман парковщика деньги, и уезжаю оттуда без происшествий. Возвращаюсь к аллее и застаю Лусинэ сидящей в компании пожилой парочки. Они бурно переговариваются, смеются, а чучундра еще и жестикулирует в экспрессии, что-то доказывая. Будто ей действительно интересно с ними.

— Здравствуйте, — роняю вежливо. — Нам пора, Лус.

Старики переглядываются между собой с каким-то особым посылом, а потом с непонятного содержания понимающими улыбками смотрят на меня.

— Это мой водитель Диего, — выдает оборзевшая стерва, вскакивая на ноги. — И нам действительно пора. Отличного вам отдыха! Было очень приятно!

— И нам, Люсенька. Всего хорошего тебе, деточка.

— Ты пиздец безбрежная, деточка, — цежу, когда отворачиваемся и отдаляемся от парочки.

— Купи мне мороженое, а? — я аж торможу и таращусь на неё в ахуе. — Что? Ну у меня телефон сел, а налички с собой нет. Мне надо заесть стресс.

Брови сами собой взлетают от такой наглости.

— Что ты так разнервничался? Я сказала, что ты водитель, чтобы они не надумали, будто ты мой парень. Такие милые, сейчас будут часа полтора нас обсуждать. Не хотелось оставлять ложных впечатлений.

— Да ты — и не хотела оставлять ложных впечатлений? — ебаный в рот диссонанс, почему я до сих пор удивляюсь её выходкам?.. Еще и ресницами своими хлопает, сама невинность.

Доходим до машины, и я с дичайшим недовольством бурчу:

— Какое?

— Любой шоколадный стаканчик, — а сколько в голосе неприкрытой радости, будто и не верила, что куплю.

Топаю в супермаркет, затариваюсь несколькими фирмами нужного вида мороженого, мысленно посмеиваясь над непритязательным выбором.

— Боже, какая щедрость! — комментирует чеканушка, получив пакет сладкого. — Ты меня балуешь, любовь моя.

Шумно вздыхаю, трогаясь с места. Спустя пару минут тишины непроизвольно стреляю глазами в сторону, где чучундра с удовольствием вгрызается в лакомство. Даже в этом она отличается от нормальных девушек: кусает мороженое, лопая его, как хлеб. Но, блядь, так аппетитно, что я, равнодушный к сладкому, неожиданно для себя тяну руку и достаю из пакета на её коленях одну из упаковок.

Лусинэ резко оборачивается ко мне в возмущении. Как будто реально собиралась расправиться со всеми четырьмя сама, а я объедаю бедняжку.

Невозмутимо продолжаю крутить руль и принимаюсь за дегустацию.

То ли я голодный, то ли тоже нуждаюсь в заедании стресса, но никогда ещё эта примитивная сладость не казалась мне такой вкусной. Покончив с ней, еще какое-то время молчу, следя за дорогой. А потом перехожу к тому, что, собственно, нас и объединило в этом дурацком приключении:

— Меня отчислили из ординатуры. Вот тебе козырь.

Поглядываю на неё в ожидании бурных реакций.

Чучундра откладывает пакет на заднее сидение и принимает исходное положение, уставившись на меня в недоумении. Вытирает рот тыльной стороной ладони, отчего я дергаюсь в отвращении. В полутьме салона не особо вижу, чистые ли у неё губы, но всё равно неприятно.

— Вот же влажные салфетки, ну, блин…

Протягиваю пачку не глядя, кожей ощущая, как вспыхивает чокнутая. А следом шипит:

— Какие мы брезгливые! У меня чистый рот, это просто рефлекс. Шок от новости. Оставь себе свои салфетки.