Отец Феона. Тайна псалтыри

Трудно сказать, убедил ли отец Илларий церковное начальство горькими словами, или те просто махнули на него рукой, не желая связываться с яростным спорщиком, имевшим покровительство при патриаршем дворе, однако разрешение на училище он получил. Разумеется, что, как только два года назад в обители появился отец Феона, обрадованный игумен без всякого испытания и, не дожидаясь разрешения, назначил ему послушанием преподавание тривиума , а чуть позже, сославшись на годы и слабое здоровье, передал ему и своё занятие квадривием . Возражение Феоны, говорившего, что он никогда не был «мастером грамоты» и не имел в этом деле никакой сноровки, настоятелем, хорошо изучившим прошлое нового послушника, было оставлено без внимания. Так помимо своей воли отец Феона стал учителем монастырской школы.

Ученик за спиной закончил бормотать пройдённый урок. Монах обернулся и осмотрел свою «дружину». Большая школьная комната была хорошо освещена. Девять детей от семи до пятнадцати лет: три девочки и шесть мальчиков смирно сидели на лавке за грубо по-деревенски сколоченным столом и смотрели на учителя во все глаза, заворожённо и предано. Рядом с ними, на резном стуле во главе стола восседал маленький, сухой и жёлтый как осенний лист инок, помогавший Феоне с науками. Учил он чтению, письму и закону Божьему, а большего от него и не требовалось. Чуть поодаль прислонившись к стене дремал на высоких козлах, сторож Некрас, превыше всего в школьном обучении ценивший церковное песнопение. Все остальные дисциплины мгновенно погружали его в глухую тоску и тревожный, угнетённый сон. Вот и сейчас, слушая школяров, открыв рот и запрокинув голову, он изредка похрапывал, слегка ударяясь затылком о крашенные доски стены.

– Спаси Христос! – сказал Феона, перекрестившись, – Вижу усердие ваше, дети мои. А теперь по обычаю дабы продолжить занятия, сотворим молитву Господу!

Все находившиеся в комнате, включая второго учителя и разом пробудившегося Некраса, вскочили на ноги, повернулись к иконостасу и хором на разные голоса затянули:

– Господи Исусе Христе Боже наш, содетелю всякой твари, вразуми мя и научи книжного писания и сим увем хотения Твоя, яко да славлю Тя во веки веков, аминь!

Трижды сотворив крестное знаменье на потемневшую от времени икону Спаса Пантократора , ученики, выстроившись в затылок, гуськом пошли к старосте школьной дружины, жилистому и поджарому с руками как заступы послушнику, который со словами: «Господи благослови» выдавал каждому книги, по которым предстояло сегодня учиться. Поблагодарив старосту, дети шли на заранее определённые местам за длинным ученическим столом и степенно рассаживались, готовясь к уроку. Ритуал этот был привычен и соблюдался неукоснительно изо дня в день на протяжении многих лет и вряд ли обещал поменяться в обозримом будущем. Шуметь, толкаться и производить другие «неустройства» школьникам запрещалось категорически.

Впрочем, сегодня нарушителем порядка, неожиданно выступил тот, кто был призван за ним следить. Школьный староста Димитрий со всем полагающимся к тому благочинием открыв тяжеленный окованный медью «Шестоднев» , сразу округлил глаза точно увидел в книге нечто крамольное, от которого потерял дар речи. Между страниц лежало резное указательное «древцо», находиться которому здесь было решительно невозможно, но видимо этим преступление против школьного устава не ограничивалось. Староста растерянно вглядывался в жёлтые страницы старинного фолианта и мычал нечто нечленораздельное.

– Что там у тебя, брат Димитрий, стряслось? – с любопытством спросил Феона, подходя к старосте.

Вместо ответа послушник молча повернул к нему разворот книги, в которой несколько абзацев было обведено жирным чернильным овалом, а на полях нетвёрдой детской рукой выписано: «А так ли оное на самом деле есть?»

– Очень интересно! – невозмутимо произнёс Феона, прочитав выделенные абзацы книги.

– Ну и кто столь просвещён в искусствах, что рискует бросить вызов авторитету святого Иоанна Экзарха болгарского ? – спросил он, окинув взором притихших учеников. Дети молчали, старательно пряча глаза в пол. Отец Феона понимающе покачал головой.

– Ну я так и думал. Доносчиков нет. В таком случае вы знаете, что делать.

Ученики, виновато опустив головы, вышли из-за стола встали на колени и хором загнусили жалостливыми голосами:

«В некоторых из нас есть вина,

Которая не перед многими днями была,

Виновные, слышав сие, лицом рдятся,

Понеже они нами, смиренными, гордятся»

Не успели они закончить покаянные вирши, как с колен поднялся четырнадцатилетний Сёмка Дежнёв .

– Прости, отче, – обратился он к монаху с низким поклоном, – моя то вина!

– Ты? – с сомнением в голосе переспросил отец Феона.

– Я.

Сёмка угрюмо насупился и с вызовом посмотрел на учителя. В уголках глаз отца Феоны заиграли озорные искорки.

– Ну тогда объясни нам, чем тебя не устраивает Аристотель и учёные мужи-перипатетики?

– Меня-то? – шмыгая носом переспросил Сёмка. Лицо его вытянулось в растерянной и довольно глупой гримасе.

– Тебя, – утвердительно кивнул Феона, – ведь ты же не согласен?

– Я-то? – опять переспросил парень, глазами мученика глядя по сторонам.

– Это не он. Это я сделала! – раздался за спиной тонкий, девичий голосок.

Обернувшись, Феона удовлетворённо улыбнулся. Юная воспитанница городского головы Юрия Яковлевича Стромилова , красная от стыда стояла за его спиной и нервно теребила жемчужное ожерелье. Настя была круглой сиротой. Два года назад её взяли в дом воеводы, после того как умерла от сухотки его двоюродная сестра, бывшая Насте приёмной матерью.

Освобождённый от необходимости врать, благородный Сёмка с видимым облегчением плюхнулся на колени рядом со своими товарищами.

– Влюбился, жених! – процедил сквозь зубы стоящий рядом Петька Бекетов, – а ещё друг, называется!

Стремительный и резкий Сёмка отвесил приятелю звонкую замакушину.

– Сам ты жених! – не сдержавшись закричал он, хватая Петьку за грудки, – кто записки писал? Кто ножичком на дереве имя нацарапал? Я всё видел!

– Ах, ты гад! – зарычал выданный с потрохами Петька и двинул Сёмке кулаком в нос.

Парни тут же сцепились и покатились по полу, колотя друг друга руками и ногами под глумливый смех одноклассников. Разнял драку закадычных дружков староста Димитрий. Огромными ручищами он сгрёб их в охапку, приподнял над землёй и встряхнул так, что у драчунов кости захрустели, а на пол с однорядок посыпались свинцовые пуговицы.

– Ай… ой… больно! – дружно завопили вмиг опамятовавшееся парни, быстро приведённые в чувства дюжим послушником.

– Отпусти, брат Димитрий, – махнул рукой Феона, – а то неровен час, душу вытрясешь, а им за содеянное ещё лозанов по филейным частям получать!

Староста ослабил крепкие объятья, освобождая драчунов. Отец Феона окинул их ироничным взглядом и нарочито мягко произнёс:

– Ну что же, дети мои, милости прошу взойти на козла для получения достойного ваших дел воздаяния!

Сёмка и Петька, исподлобья переглянувшись, спустили порты и молча улеглись на лавку сверкая голыми ягодицами. Школьный сторож Некрас, приободрённый собственной значимостью в предстоящей порке, в смущённом томлении стоял перед ведром с большим пучком розог, не зная какую из них выбрать для начала. Наконец ищущий взгляд его остановился на самом тонком и гибком ивовом пруте. Стряхивая капли воды Некрас, рассекая воздух стеганул прутом по своей руке. Зашипел от боли и весьма удовлетворённый результатом, назидательно произнёс, глядя на притихших детей: