Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия

Наконец около полуночи началась переправа. Но те, кто первыми отделились от берега, закричали остальным, что лед опускается под их тяжестью и что им приходится идти по колена в воде; а вскоре было слышно, как стала ломаться эта ненадежная подпора с ужасным треском, раздававшимся вдали, словно во время ледохода. Все остановились, охваченные ужасом!

Ней приказал переправляться поодиночке; все осторожно двинулись вперед, не зная порой, среди темноты, ступают ли они на льдину или же попадают в какую-нибудь расщелину, так как встречались такие места, где приходилось переходить через большие трещины, перепрыгивая с одной льдины на другую, рискуя упасть между ними и навеки исчезнуть. Сначала они колебались, но те, кто шел позади, крикнули, чтобы они торопились.

Когда же, наконец, после долгих страданий они достигли противоположной стороны и считали себя уже спасенными, то перед ними предстал такой крутой и обледенелый берег, что не было возможности взобраться на него... Рассказчики содрогались при одном воспоминании о толпах людей, теснившихся над этой пропастью, о непрерывном отзвуке падений, о криках утопавших и, главным образом, при воспоминании о слезах и отчаянии раненых, лежавших в повозках, которых нельзя было переправить по такому хрупкому пути; раненые эти протягивали руки к своим товарищам, умоляя не покидать их.

Тогда их начальник попытался переправить несколько повозок, нагруженных этими несчастными; но когда повозки достигли середины реки, то лед стал опускаться и наконец проломился. Стоявшие на берегу услыхали сначала долетавшие до них из бездны душу раздирающие отчаянные крики, затем заглушенные и прерывавшиеся стоны, затем наступило ужасное молчание — все исчезло!..

В течение этих последних суток погибло и заблудилось четыре тысячи отставших людей и три тысячи — солдат; колонна лишилась артиллерии и обоза. У Нея оставалось около трех тысяч строевых и столько же людей, шедших беспорядочными толпами. Наконец после стольких жертв и после того, как удалось кое-как соединить тех, кто смог переправиться, все двинулись в дальнейший путь, и покоренный Днепр стал союзником и проводником французов.

Солдаты неуверенно подвигались наудачу, как вдруг один из них, упав, заметил проторенную дорогу. Дорога эта, увы! оказалась даже слишком наезженной, так как те, которые шли вперед и, нагнувшись, стали ощупывать ее руками, в ужасе закричали, что они различают свежие следы, оставленные многочисленными пушками и лошадьми. Итак, они ушли от одной неприятельской армии лишь для того, чтобы попасть в руки другой! И им, едва двигавшимся, придется снова сражаться! Значит, война была повсеместно! Но Ней приказал им идти вперед и доверился грозным следам, которые привели его к Гусиному, куда они неожиданно проникли; там они захватили все. В Гусином они встретили все, чего были лишены с минуты выступления из Москвы: жителей, съестные припасы, покой, теплые помещения и около сотни казаков, проснувшихся пленными. Переговоры с этими последними, а также необходимость дать подкрепиться солдатам задержали Нея на некоторое время в этой деревне.

Около десяти часов они встретили две новые деревни и стали располагаться в них на отдых, как вдруг заметили, что окрестные леса охвачены движениями. Пока все перекликались, переглядывались и сосредотачивались в той из двух деревень, которая была ближе к Днепру, из-за всех деревень показались тысячи казаков и окружили несчастное войско своими копьями и пушками.

То был Платов со своими ордами, следовавшими по берегу Днепра... Спокойная сдержанность Нея сдерживала русских; он один во главе нескольких солдат находился настороже; остальным он велел даже продолжать подкрепляться до самой ночи. Тогда он приказал бесшумно выступать, предупреждая тихим голосом друг друга и подвигаясь сомкнутыми рядами. Затем они все разом пустились в путь; но их первый шаг послужил словно сигналом для неприятеля: грянули все его орудия, и разом двинулись все его эскадроны...

Нею удалось выстроить отставших между собой и русскими...

Защитив свой правый фланг оградой из этих несчастных, маршал вернулся к берегу Днепра, который послужил прикрытием его левому флангу; он стал подвигаться дальше, от леса к лесу, от оврага к оврагу, пользуясь малейшими изгибами и неровностями почвы. Но ему нередко приходилось удаляться от реки; тогда Платов окружал его со всех сторон.

Таким образом, в течение двух дней и на протяжении двадцати миль шесть тысяч казаков разъезжало вдоль обоих флангов колонны Нея, в которой оставалось всего полторы тысячи вооруженных людей...

Немного успокоенная, несчастная колонна подвигалась, словно ощупью, по темному густому лесу, как вдруг в нескольких шагах показался яркий свет и грянула пушка перед самым лицом тех, что шли в первых рядах. Охваченные страхом, они подумали, что пришел их конец, что они попали в засаду, и в ужасе они все попадали на землю. Шедшие позади них смешивались и опрокидывались в беспорядке. Видя, что все погибло, Ней бросился к ним; он приказал бить атаку, и как будто бы это нападение не было для него неожиданным, он воскликнул:

— Товарищи, теперь пора, вперед! Они в наших руках!

При этих словах пораженные солдаты, полагавшие, что их застигли врасплох, захотели, в свою очередь, застичь врасплох неприятеля. Упавши наземь побежденными, они поднялись победителями; они бросились к неприятелю, которого они больше нигде не нашли; лишь по лесу раздавался шум его поспешного бегства!..

На следующий день, 19 ноября, начиная с полуночи и кончая десятью часами утра, они подвигались вперед, не встречая других препятствий, кроме гористой почвы; но тут колонны Платова появились снова; Ней защищался от них, пользуясь прикрытием леса. В продолжение всего дня его солдатам пришлось видеть, как падали под неприятельскими ядрами деревья, защищавшие их и их биваки; у французов оставалось одно лишь мелкое оружие, которым не было возможности сдерживать казачью артиллерию на достаточном расстоянии.

Когда наступила ночь, маршал подал знак, и все двинулись к Орше. Еще накануне туда был послан за подмогой Пшебендовский и пятьдесят кавалеристов; они должны были прибыть уже в этот город, если, впрочем, неприятель еще не занял его.

В заключение офицеры Нея сказали, что хотя и в дальнейшем пути они встретили немало жестоких препятствий, но о них не стоило рассказывать!..

Орша находится на расстоянии пяти переходов от Смоленска. И в такой короткий промежуток времени Ней создал себе такую славу! Как мало требуется времени и пространства для того, чтобы обессмертить себя!

Когда Наполеон, находившийся в двух милях от Орши, узнал, что Ней появился снова, он вскочил от радости и громко воскликнул:

— Значит, мои орлы спасены! Я отдал бы триста миллионов из своей казны для того, чтобы откупиться от потери такого человека!

Сегюр

ПЛАТОВ Матвей Иванович (1753—1818) — граф (1812), генерал от кавалерии (1809). В царствование Павла I уволен со службы и сослан в Кострому, но затем прощен. Получил приказ возглавить казачьи полки в Оренбургском походе (для поиска пути в Индию). В 1801 стал атаманом Войска Донского и получил чин генерал-лейтенанта. В кампании 1807 против французов командовал всеми казачьими полками. За отличие в боевых действиях против турок в 1809 произведен в генералы от кавалерии. Во время Отечественной войны возглавлял отдельный казачий корпус, который под его командованием с успехом действовал под Миром, Романовым, Смоленском и в арьергардных боях. В Бородинском сражении возглавлял рейд 5 казачьих полков в тыл французского левого фланга, но получил нарекание от Кутузова «за бездействие» и остался ненагражденным. Его части отличились во второй период войны при преследовании наполеоновских войск. По указу Александра I в 1812 возведен в потомственное графское достоинство. На полях сражений Европы в 1813—1814 упрочилась европейская слава Платова, ставшего очень популярной фигурой благодаря отличию казачьих полков в это время. По окончании военных действий сопровождал Александра I в поездке в Лондон, где его принимали как самого дорогого гостя и даже вручили почетный диплом доктора права. Затем вернулся на Дон, где и скончался. Похоронен в Новочеркасске в фамильном склепе у Вознесенского собора, в 1911 его прах перенесли в усыпальницу Войскового собора в Новочеркасске.

У Березины

Настало 25 ноября, было часов семь утра, и еще не совсем рассвело. Я сидел, погруженный в черные думы, как вдруг увидал вдали голову колонны и указал на нее Пикару.

Первые, кого мы увидели, были генералы; некоторые ехали верхом, но большинство шли пешком, как и многие другие высшие офицеры, остатки священных эскадрона и батальона, которые были сформированы 22-го и от которых теперь, через три дня, остались лишь жалкие следы. Они плелись с трудом, у всех почти были отморожены ноги и завернуты в тряпье или куски овчины; все умирали с голоду. Затем шел император, тоже пеший, с палкой в руке. Он был закутан в длинный плащ, подбитый мехом, а на голове у него была шапка малинового бархата, отороченная кругом черно-бурой лисицей. По правую руку от него шел, также пешком, король Мюрат, по левую — принц Евгений, вице-король Италии; далее маршалы Бертье, принц Нефшательский, Ней, Мортье, Лефевр и другие маршалы и генералы, чьи корпуса были большею частью истреблены.