Отель «Прага»
Шрифт:
– Инма, ты что, дура?
– Алехандро!
– Господи… Я не верю своим ушам!
В гневе Алехандро пнул свой валявшийся на полу пиджак. Глаза Инмы наполнились слезами. Она вряд ли понимала, что натворила. Он так хотел домой… Три последних дня эта мечта была для него путеводной звездой: поскорее вернуться в Эльче, в свою квартиру, запереться в мастерской, окунуться в тишину и привычный покой, встать перед мольбертом с чашкой кофе или крепкого чая и долго смотреть в пустой холст, постепенно начиная видеть то, что в скором времени появится на нем и будет называться картиной.
Мечта была вполне реальной и легко выполнимой, однако вот она рухнула, и Алехандро, стоя на жестком паласе босой, в расстегнутой
Инма бросилась вон из комнаты. Алехандро услышал, как хлопнула дверь ванной и зашумела вода. Внезапно и разом все его эмоции исчезли – словно выдернули вилку из розетки. Алехандро почувствовал себя старым, опустошенным. Он опустился на кровать.
Выхода не было. Он не мог оставить ее и улететь один. Как надолго Инма была намерена задержаться в Праге? Алехандро не знал, каков срок обучения в театральной студии, но предполагал, что никак не меньше месяца. Все это выглядело довольно нелепо. Зачем учить актерскому мастерству человека, у которого таланта не более чем у заколки для волос?
И что скажет Эрнесто? Как он вообще это переживет?
Алехандро вспомнил истерические звонки Эрнесто из той давней его ссылки в Пермскую область, когда он требовал от брата или забрать его отсюда, или приехать и жить с ним. Сколько нервов тогда, за эти семь месяцев, было потрачено всеми – Алехандро, родителями, самим Эрнесто, который, впрочем, отделался легче остальных, потому что от природы и так был неуравновешенным. Но все же он с трудом перенес те семь месяцев, семь сроков, превратившиеся для него в один длительный и мучительный стресс. Никогда больше, ни до, ни после, они не расставались надолго. Эрнесто, почти с рождения вцепившийся в брата как клещ, не допускал даже двухнедельной разлуки. Так что сейчас Алехандро было даже страшно подумать, как он отнесется к тому, что они с Инмой задержатся в Чехии. Кроме того, Эрнесто и так не выносил Инму, а после этого события вовсе возненавидит. Алехандро, конечно, уже привык быть буфером между ними, но всему есть предел…
Тяжело вздохнув, он поднялся, вышел в коридор, постучал в дверь ванной комнаты.
– Инма! – позвал он. – Ну перестань. Довольно, слышишь? Открой.
Шум воды стих. Щелкнула задвижка. Алехандро нажал ручку двери и вошел.
Инма сидела на краю ванной, с заплаканным лицом. Она старалась не смотреть на Алехандро, но он понимал, что это немного игра. Хотя она не знала, какой в действительности мощный удар нанесла ему, но уж точно знала, что нарушила его планы, что он не собирался оставаться здесь надолго, и, безусловно, чувствовала себя виноватой.
Алехандро погладил ее по голове. Инма обхватила его руками, прижалась щекой к его животу.
– Прости… – тихо сказала она. – Ты прав, я поступила глупо. Мне просто очень захотелось… Понимаешь, они сказали, у них уникальный педагог, он из тумбочки сделает хорошего актера. А я все-таки немножко тумбочка, ты же знаешь… Алехандро…
– Ничего, – сказал он. – Я поговорю с Новаком, может, он устроит мне здесь какую-нибудь временную студию.
– Это всего на три недели.
– На три недели? Точно?
– Да, это первый этап обучения.
– А потом?
– А потом посмотрим, хорошо? Алехандро… Я так люблю тебя…
– Я тоже тебя люблю, Инма.
Они помолчали. Алехандро гладил Инму по волосам, думая о том, что ему надо взять себя в руки и как-то прижиться здесь без серьезного ущерба для работы и для самоощущения. Пока что он не представлял, как это сделать. У него совершенно не было сил.
– А с Эрнесто что делать? – вспомнила Инма.
– Не знаю. Он убьет нас обоих…
– Да… Это
точно. Я уже боюсь.– …но в итоге, наверное, приедет сюда.
– Значит, нам придется переезжать. Надеюсь, здесь есть свободный двухкомнатный номер.
5.
На вечерней секции Лина едва не уснула. Если бы не коллега Александр, который утомительно и раздражающе шептал ей что-то на ухо, комментируя речи докладчиков, так и случилось бы.
Почему-то, несмотря на целый день безделья, Лина чувствовала себя уставшей и даже как будто больной. Перед глазами все стояла та картина Алекса, на которой была изображена женщина, похожая на нее. Сейчас Лина была уверена, что ей не почудилось, – кроме овала лица и цвета глаз воплощенный Алексом на холсте образ был почти что ее копией.
Конечно, она понимала, что Алекс писал не ее. Он видел ее в последний раз, когда ей было четырнадцать. Да еще, как выяснилось, абсолютно не запомнил. Но откуда тогда Линины черты так явно проявились в портрете этой дамы?
Лине хотелось думать, что она все-таки осталась в памяти Алекса, хотя бы в подсознании. Но это было сомнительно. Она понимала, что вряд ли произвела тогда на него какое-то яркое впечатление. Иначе не одно лишь его подсознание запечатлело бы ее облик.
Обо всем этом можно было думать долго, и Лина думала, сидя на секции, не слыша ни выступлений филологов из разных стран, ни реплик соседа. Но постепенно мысли ее стали повторяться, становясь все более вялыми, скучными. Лина зевнула раз, другой. Вздохнула. Прикрыла глаза. И тут же на ее колене оказалась горячая ладонь Александра.
Лина посмотрела на него долгим, ничего не выражающим взглядом. Он убрал руку.
«Боже… – подумала Лина, снова прикрывая глаза. – Надо было сесть от него подальше». Она решила, что в следующий раз так и сделает. За последний час он надоел ей. Флиртовал он, наверное, несерьезно, может, от скуки, но сейчас и этот легкий флирт был ей в тягость. Полностью погрузившись в свои чувства, переживания, воспоминания, все прочее она воспринимала как досадную помеху, включая даже свое предстоящее выступление. Все казалось ей лишним, незначащим и неинтересным. Все, что не имело отношения к Алексу, автоматически вызывало вопрос: «Зачем?».
Лина отдавала себе отчет, что надо остановиться, что как раз Алекс был в ее нынешней жизни совершенно лишним, он не вписывался ни в какую нишу и, главное, вся эта история с ним не имела и не могла иметь никакого развития. Вот где должен бы был прозвучать в ее мозгу вопрос: «Зачем?». Но как раз в этом случае он не звучал ни разу.
Речь очередного докладчика закончилась, недружные аплодисменты показались Лине признаком всеобщей усталости, но тут из зала выкрикнули вопрос; докладчик, уже собиравшийся откланяться, смешался, пожал плечами, спросил: «Что вы имеете в виду?». Лина снова отвлеклась на свое. Чувство несвободы, знакомое с детства, не мешало. Она знала, что не могла сейчас встать и уйти, просто не решилась бы, и покорно думала свои думы здесь, в зале, среди чужих людей, в какофонии негромких и не раздражающих звуков, фраз на английском.
Александр что-то спросил, она не поняла и не ответила. Он повторил вопрос. Лина посмотрела на него и снова не ответила. Это было нетипично для нее, поскольку на сей раз она все прекрасно расслышала и в другой раз и в другой ситуации отреагировала хотя бы словом, только не теперь. Дремота прошла, но настроения не было.
Она вспомнила спутницу Алекса, красавицу cielo, поняла вдруг, что ее она видела на многих его картинах в разных позах, в разных ракурсах, в одеяниях и без, и сразу волнующая мысль о том, что дама на той картине была списана с нее, Лины, испарилась. Как бы там ни было, на кого бы ни была она похожа, все равно в приоритетах Алекса не оставалось сомнений.