Откровенные повести о жизни, суете, романах и даже мыслях журналиста-международника
Шрифт:
– О кэй, капитан, звоните своим, сейчас заеду за письмом. !Hasta luego!
Петя выскочил из салона, резко хлопнув дверью. Успел ещё услышать взрыв девичьего хохота. Очевидно, их благородие дон сеньор, он же компаньеро, капитан Санчес изволили пошутить. «Наверняка по мне проехался. Сволочь! Ну, точно – контра!» – Зло подумал Петя. На память ему почему-то пришел кадр из старого черно-белого фильма: матрос Железняк разгоняет Учредительное собрание.
Макарали оказался даже и не поселком – хуторком из полудюжины дощатых хижин, крытых прелым пальмовым листом. Когда Петя добрался туда, еще не стемнело, но солнце уже скрылось в горах, и оттого всё вокруг было синим и черным. Промокший лес на склонах, горные впадины, неверная, нечёткая тень хижин… Крестьяне в белых рубахах и выгоревших
Петю проводили в штаб батальона, располагавшийся ниже по склону за хутором. Неровная линия траншеи скрывалась в кромешной черноте банановой рощи. Траншея была неглубокой и неряшливой, да и сам блиндаж, куда он вошел, напоминал, скорее, шалаш – сквозь тонкоствольный бамбук перекрытий залетала вовнутрь невесомая платиновая пыль разлившегося вдруг по горам лунного света.
На колченогом столе, сбитом из тех же бамбуковых стволов, что и перекрытия, едва чадил тряпичный, пропитанный маслом фитиль, торчавший из щербатой глиняной плошки. Рваные тени плясали и прыгали по земляным стенам. У стола сидели трое, и кто-то четвёртый тёмной кучей лежал в дальнем углу – оттуда доносился тяжёлый, всхлипывающий храп. Пахло сыростью, прелью и горячей едой. Рисом.
Петя вспомнил, что не ел с утра. С завтрака, который проглотил впопыхах прежде, чем отправиться в военный госпиталь к Патрику, а потом на поиски капитана Санчеса. Завтрак он готовил себе сам, обедать и ужинать ходил в заведения по соседству. В Рагуа Петя жил, по-преимуществу, один. Жена и дети приезжали к нему только на два месяца. Не приезжали бы вообще, но, по «Правилам проживания совзагранработников в долгосрочных командировках», семья должна находиться в стране пребывания вместе со своим главой не менее двух месяцев в год. Считалось, что именно этих двух месяцев достаточно для сохранения семейных уз. Кто-то подсчитал. Всё остальное время жене и, особенно, детям в Рагуа делать было нечего: ни садика, ни школы, да и выйти из дома особенно некуда. Деньги, полученные от ООН на восстановление столицы после землетрясения, «сукин сын» потратил на собственные нужды. Поэтому город состоял, в основном, из заросших бурьяном пустырей, на которых паслись ослы и себу, руин, где в изобилии обитали змеи и прочая гадость, да уцелевших богатых особняков за высокими заборами. Плюс жара… Жить там и взрослым было трудно, а детям – так и вовсе невыносимо…
– Есть будешь, компаньеро? – Маленький боец с копной волос протянул Пете пластиковую тарелку с «гальо пинто» – вареным рисом, перемешанным с черной фасолью, – и парой жареных бананов. Потом – кофе тоже в пластиковом стакане. Двое других за столом – рослый парень в военном кепи и коротко стриженая девушка – сосредоточенно поглощали ужин, не отвлекаясь на гостя.
При неверном свете коптилки Петя не мог толком рассмотреть их лиц – сплошные чёрные пятна на месте глаз, скул, между носом и подбородком. Но он и не собирался начинать знакомство сегодня. Сейчас хотелось есть и спать – день выдался суетным, напряженным, изматывающим. Прощание с французом, нервотрепка с капитаном, лихорадочные сборы, дорога и особенно последние четыре километра пешком по горной тропе, извилистой, узкой и крутой… Сейчас он не знал, о чём их спрашивать, мозги не ворочались… Самое трудное изобретать вопросы, когда заранее знаешь, что напишешь в качестве ответов. Нет, всё завтра… Завтра…
Маленький боец оказался командиром батальона и тёзкой, звали его Педро Руис. Пока ужинали, поговорили. Так просто, чтобы не молчать. Педро тоже не был расположен к беседам; вот проснется pol'itico, на все вопросы разом и ответит. Он уже давно спит, с обеда. Просил разбудить, во вторую роту ему нужно. Проснется и расскажет, что надо. Петя и не сомневался: «политико» – это комиссар. Конечно, он расскажет, что надо. А чего не надо, скорее всего, не расскажет. Оно и славно! Зачем Пете лишние проблемы? Что ему потом делать с этой их сермяжной? В репортаж, ведь, её не вставишь. А и вставишь, – всё равно, вымарают, да еще по ж… настучат так, что сесть не сможешь.
Комбат, похоже, подслушал Петины мысли – тут же принялся выкладывать батальонные тайны:
– Там, во второй роте, днём
забузили, – сказал он полушёпотом, оглядываясь на тёмный угол, где храпел «политико». Наверное, боялся разбудить до срока… Или, вообще, боялся… – Два взвода снялись с позиции и хотели уйти в Стели. Погулять там, пива попить… Ты не думай, компаньеро, они бы вернулись. Погуляли бы слегка, и вернулись… Эдвард, «политико», их остановил, возвратил на позиции… но они тогда возбуждённые были, нервные… разговора у них с «политико» тогда не получилось, он теперь вот разбираться пойдёт…Молчаливая парочка, здоровяк в кепи и девушка, отужинав, всё так же, не проронив ни слова, вышли из блиндажа.
Петю вовсе не занимала буза во второй роте. Зато девушка, когда встала, обнаружила отличную фигуру, классические формы гитары. И прошла она несколько шагов до выхода из блиндажа как надо. Хоть, и нагнув голову, хоть и в темноте. Главное Петя успел рассмотреть в лунном свете. Вообще, рагуанки могли быть какими угодно на лицо – красивыми, страшными и не очень, – но ходили они все поголовно так, что мертвые вставали свистнуть им вслед. Ноги, бедра, таз, плечи, грудь, – все это двигалось и колебалось у них плавно, округло и именно в тех амплитудах, которые придают женской походке совершенно необоримую сексапильность. Раскрепостившись, благодаря революции, девушки носили теперь облегающие джинсы и не менее облегающие военные штаны. А поскольку революция меньше всего заботилась о снабжении своих последовательниц нижним бельем, они, как правило, не пользовались трусиками и лифчиками, что запускало сексуальность их походки на какие-то космические высоты. Нигде в Латинской Америке девушки не ходят призывнее рагуанок.
– Медсестра ваша? – Небрежно поинтересовался Петя, пока тени медленно уплывали по траншее.
– Да нет, начальник разведки. Она не так давно от «контрас» вернулась. На той стороне работала, а потом её к нам. На отдых, наверное… Мы тут уж два месяца почти сидим, и ни одного боя или там перестрелки… Тишина… Думаю, ребята во второй роте от безделья взбесились…
Комбат говорил быстро и не очень внятно.
– А здоровяк этот? Муж её?
– Заместитель…
На мгновение задумавшись, комбат уточнил, по какой именно линии исполнял обязанности заместителя здоровяк. А то мало ли…
– Ну, по разведке заместитель. А муж у неё в столице большой человек… Очень большой…
«Интересная девчонка! – Подумал Петя. – Муж, не муж, а завтра надо будет заняться». «Заняться» означало и надежду на некую романтику – здесь, в Рагуа, Петя чувствовал себя неотразимым; и многообещающую тему, которая, чем чёрт не шутит, в будущем могла бы вылиться даже и в книгу. Настоящая шпионка, рагуанская Мата Хари! Роскошный репортаж выйдет! А потом большой очерк для «Вокруг света» сделать, а там уж и книжку запулить! Только девулька, наверняка, закрыта. Ничего, через МВД добьюсь разрешения, как-нибудь там… Под другим именем можно подать, биографию слегка подправить… Оказалась бы она ещё и на лицо не уродиной, цены б ей не было!
Фигурку её и походку Петя рассмотрел, а вот лица при жалком свете коптилки так и не увидел – сплошные тени, да черные пятна. «Ладно, утро вечера мудренее», – решил он и огляделся, подыскивая место для ночлега. Комбат, продолжая бубнить про вторую роту, пристроил его рядом с «политико» на помосте из неизменных бамбуковых стволов. Наверняка пожертвовал своим ложем. Совсем не царским, честно говоря, но, безусловно, лучшим, чем просто сырая земля…
Петя комбата не слушал – думал о девчонке и о том, как можно раскрутить всю эту историю. Додумать не успел: как только улёгся, подоткнув со всех сторон одеяло, одолженное комбатом, тут же и уснул, будто провалился.
Первый хлопок и упругий удар вдруг уплотнившегося воздуха Петя проспал. Проснулся от второго. И ничего не понял, сел, завертел головой – бамбуковых накатов над блиндажом не было, их, похоже, сдуло. Светила луна и цепочками летали под ней какие-то странные красные жуки или мухи, что ли. Визжало на одной истеричной ноте – и-и-и-и-и!… Оглушительно бухало, горячий воздух тяжко бил прибойной океанской волной. Огромный кто-то, невероятных размеров Гаргантюа, надувал гигантские бумажные пакеты из-под «фаст фуда» и беспрерывно хлопал их, сотрясая землю. Блиндаж, траншея, брустверы подпрыгивали от каждого хлопка, стены ходили ходуном, оползая лавинами. Где-то кричали…