Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
– М-мать! – проговорил восторженно Кайысов. – И тебе не противно, да? А вообще, как это, быть бессмертным?
– Мёртвым, – глухо поправил Карен.
– Ну да, да, мёртвым.
– Скоро узнаешь, – сказал Карен, делая первый шажок. – При любом исходе, Кайысов. При любом.
«Коловорот» торопливо заперха…
…дёргивался, скрёб по полу ободранными до костей пальцами. Под ним расплылась чёрная лужа; запах, наверное, стоял тошнотворный. Карен вынул из рюкзачка ретрактор, вдавил губки в разрез на груди шатуна, быстро заработал рукояткой. Причины для спешки были серьёзные: окислитель, начинявший девятимиллиметровые пули «Коловорота», распространялся и действовал стремительно в любой органической среде, хоть живой, хоть мёртвой.
Труп был давнишний, изрядно сопрелый: одно ребро почти сразу лопнуло. Нехорошо
Сердце он, конечно, не съел – спустил во взятый как раз для такой цели термос с широким горлом. Слишком дорого стоил нынче этот пропитанный возбудителем некротии полуфабрикат препарата АМ, чтобы просто взять и схарчить его в одиночку, как случалось раньше. Конечно, и тогда было положено уничтожать шатунов целиком, но слишком уж большой прилив сил давало съеденное сердце, чтобы удержаться.
Впрочем, в те годы препараты для амортализа готовили из генетически чистых лабораторных животных. По всей вероятности, именно одна из таких зверушек, случайно или намеренно выпущенная в место обитания бичей (слово бомж тогда почти не использовали) и спровоцировала эпидемию некротии. Времена были другие, с эпидемиями боролись жестоко. Город зачистили от бродяг в течение полутора недель. Видимо, не от всех. Счастливчики, избежавшие ведомых формалинщиками поисковых групп, мучительно умерли в потайных дырах. А сейчас начали массово вставать. Почему-то сейчас. Будто по заказу.
Карен закрутил барашек герметичной крышки, тщательно упаковал термос в прорезиненный мешок. Потом щедро облил наконец-то угомонившийся прах шатуна реагентом из канистры, тем же реагентом протёр руки. Кожу начало пощипывать. Карен как всегда запоздало подумал, что перчатками стоит пользоваться даже формалинщикам. Он бы, наверное, вспомнил о них ещё дома, кабы не Оксана.
Кожу жгло всё сильнее. Пришлось спешно мыть руки раствором марганцовки, спиртом, смазывать кремом. Потом он обработал мешок с термосом, инструменты и «Коловорот» покойного (окончательно, без надежды на воскресение покойного) Ёкая-Кайысова. В последнюю очередь Карен снял с себя клеенчатый фартук и прикрыл им мертвеца. Так было принято. Традиции сильны не только у космонавтов и дальнобойщиков.
Когда он уходил, под фартуком зашипело и забулькало густое сатанинское варево. Реагент начал работу по окончательной утилиза…
…лыбался Лёва Осмолов широко, дружелюбно, без тени фальши. Не как зомби, как живой. Среди членов Клуба так улыбаться, пожалуй, умел только он.
– А вот и его высокое благородие господин енарал от патологоанатомии! Давно не виделись. – Осмолов сделал приглашающий жест, ногой подтолкнул навстречу Карену стул. – Располагайся, ваше-ство. Между прочим, тебя Дергач искал. Сильно гневался. Обещал, как всегда, отыметь в рот, насадить на шампур и закопать. Всё сразу. Ты в курсе?
Карен сказал, что в курсе и сел напротив Осмолова. Сумку он втиснул между правым боком и подлокотником, положил сверху расслабленную руку. Стаф, торчащий у входа, не озаботился даже поинтересоваться, что за кладь несёт посетитель. Карену, чтобы пройти, оказалось достаточно помахать перед ним клубной карточкой. Покойный Кайысов в таких случаях бывал неумолим.
– Ну, рассказывай, Лёва, – сказал Карен.
– А что рассказывать? – Осмолов дурашливо нахмурился, изображая недоумение.
– Что хочешь. Но я бы предпочёл правду. Сразу. Без преамбул и кривляний. Чем тебе мешает формалинщик Енаралов, и для чего тебе нужны шатуны.
– Нет, кроме шуток?!
– Кроме.
И Лёва заговорил. Он умел говорить красноречиво и убедительно – даже неся совершеннейшую чепуху. Особенно неся пафосную и банальную чепуху. Как сейчас.
Карену нравилось его слушать ещё в ту пору, когда они оба были живыми лейтенантами медицинской службы.
Нравилось слушать и теперь.
А Лёва говорил о том, как предательски устроена вселенная, где вечную молодость нужно покупать задорого – и это тогда, когда её можно получить бесплатно. Безо всяких прививок и обязательных последующих «припарок», «Серебряных дождей» или того гаже, формалиновых блокад. Например, всего лишь выпив стакан сырой воды или приняв едва заметно пахнущую прелью пилюлю. О том, что шатуны, эти апостолы нового мира, встают неспроста, и неспроста ассенизаторы раз за разом ковыряются в нужных местах в нужное время – «серебряные» с Лёвой во главе платят им за то весьма щедро. О том, что убивающая ради последующего возрождения
некротия не кара божья, а щедрый дар, поднесённый стране удивительно вовремя. Именно тогда, когда сделалось окончательно ясно: либеральные ценности – куда большее дерьмо, чем коммунистические идеалы. Умному Лёве это давно было ясно уже из названий: идеалы, в отличие от ценностей, не могут быть предметом купли-продажи. Он говорил о том, что страна больна, больна смертельно, лечить её испытанными средствами чересчур долго, кроме того, нет никакой гарантии выздоровления. О том, что единственным методом побороть болезнь является разработанный Осмоловым и поддержанный практически всеми «серебряными» альтернативный проект перерождения России. «Путь Танатоса». О том, как страшно мешает рождению нового мира охотник на шатунов бывший Лёвин друг Карен Енаралов. Упрямый осёл, не желающий понять, что на смену прокисшей цивилизации теплокровных мещан должна заступить другая, впитавшая в себя смерть вместо материнского молока и оттого – бесконечная. Что пугающие Карена жертвы некротии – пустяк, а один живой мертвец, имеющий абсолютный иммунитет к разложению, на десять тысяч медленно гниющих трупов – отличный «выход годного». Что формалинщики и «серебряные», привитые смертью и обручённые с нею, необходимы нарождающейся прямо сейчас культуре зомби как пестуны. Что стать по-настоящему бессмертным можно только умерев. Что, наконец, только цивилизация, избавленная от необходимости растрачивать ресурсы на пустяки, не обременённая телесным, способна шагнуть к звёздам.Енаралов слушал Лёву, прикрыв глаза, и кивал, соглашаясь. Рука его, словно гладя невидимую кошку, скользила в сумку и обратно. Он почти нежно трогал рубчатую рукоятку «Коловорота», гладил пальцем спусковой крючок. Флажок предохранителя был опущен с самого начала.
Когда Осмолов произнёс «новый мир» в третий раз, Карен сказал себе: ну давай.
Отдача у «Коловорота» едва ощущалась.
Клетка
Игорь держал телефонную трубку двумя пальцами, на некотором удалении от уха, кривился и монотонно повторял: «Да, да, конечно, любовь моя, разумеется, солнышко». Со стороны могло показаться, что он брезговал трубки и женского голоса, доносящегося из неё, но это было не так. Игорь просто боялся испачкать аппарат в краске, которая – основания подозревать эту неприятность были – забрызгала ему всю правую половину лица. А впрочем, какого чёрта, перед кем юлить? – всё верно, голос жены был ему сейчас крайне неприятен. Игорь дождаться не мог, когда она замолчит. Когда заткнётся.
Похоже, Светка это наконец-то поняла.
– Игорёк, кажется, ты чем-то расстроен? Неужели я всё-таки тебя разбудила?
Ах, ах, ангелочек даёт понять, что чувствует себя виноватой. Но виноват в её виновности (тавтология или каламбур?) чёрствый муж, который недостаточно мучительно переживает недельную разлуку.
Ладно, подумал Игорь, поиграем.
– Не в том дело, Светка… – Попытка вложить в голос максимум теплоты, кажется, удалась. – Понимаешь, я ведь крашу проклятую лоджию четвёртый час. Все эти рамы, полочки… От запаха башка уже не просто кругом, а буквально в пляс идёт. К тому же, когда услышал твой звонок и помчался к телефону, уронил банку. Сейчас у меня полморды в боевой раскраске племени мумбу-юмбу. Не говоря о штанах и брюхе. Понимаешь?
О да, она понимала! Тут же заторопилась, прости-прости, беги-беги, мойся-оттирайся, переодевайся, хватит ремонта на сегодня. Непременно прогуляйся, спи в детской, там должно пахнуть меньше; привет от мамы. Да-да, чуть не забыла главное: Ирушка целует вождя мумбы-юмбы прямо в раскрашенный нос! Через неделю увидимся. Скучаю страшно, ты мне снишься каждую ночь и мы… ой, что я мелю…
И, тем не менее, шепотом:
– Игорёк, даже во сне ты, как всегда, на высоте… Фу, какая я кошка, правда?.. Не ешь всухомятку, пока!
– Пока, – сказал Игорь и двинулся выполнять наказы супруги.
Голова и впрямь кружилась.
Яд нитрокраски пропитал организм Игоря, должно быть, до самой селезёнки; он не только крутил мозги, но вдобавок забивал абсолютно все запахи и вкусы. Поэтому тридцать штук слепленных заботливой Светкой пельменей (каждый – как маленькое аккуратное лоно; поедая их, Игорь всегда чувствовал себя немного каннибалом) и отваренных на скорую руку, были проглочены безо всякого удовольствия. Следом в желудок ухнула кружка сладкого горячего кофе (ощущения – будто от порции стеклоочистителя) и полусотня водки (чистый ацетон). Потом ещё полусотня.