Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
– Ничего. Пусто было.
– Да я не про подвал. С тобой чего было?
– Ну… – Виталику вдруг стало неудобно. Рассказывать, как дурачился, рисуя козерогов и выкрикивая имена демонов? «И это – в преддверии двадцать второй Московской Олимпиады!» Стыдобушка. Он пролепетал: – Ну, мне плохо там стало. Голова закружилась. Недостаток кислорода, наверное. Занозу ещё поймал… Я даже, кажется, сознание потерял. Или заснул.
– Чего-нибудь там говорил? Перед тем, как заснул?
– Да так…
– Чего так? Чего так-то!
– Ну, говорил. – Виталик, наконец, решился: – В шутку дьявола вызывал.
– В шутку?! – Старик аж задрожал
– Да что такого-то? – нервно спросил Виталик, пятясь. – Что такого-то? Подумаешь, преступление. Нельзя же быть таким суеверным, анкл Ник.
– Я тебе, дураку, никакой не анкол! Меня Николай Иванович зовут. А ты… ты… – Косой расстроено махнул искалеченной рукой и присел на завалину. – Ты же, парень, своей шуточкой нам охеренную свинью подложил.
– Кому вам? Какую свинью?
– То-то и оно, что нам всем. Советскому Союзу, товарищ замполит, штаны на лямках.
– Что-то вы совсем уж того, Николай Иванович, – осторожно сказал Виталик. – Преувеличиваете. Я ж не на ядерный пульт валенок бросил, правильно?
– Какой валенок?.. А-а, ты ещё и анекдоты вспоминаешь! Юморист. Аркадий Райкин, ага. Знаешь что, вали-ка ты отсюда, Аркадий Райкин, я тебя видеть не могу. Я за эту страну кровь проливал, а ты…
– Да что я сделал-то?
– Короче, просрал ты её, шутник. А может, и не только её.
– Не пойму я вас, – сказал Виталик сердито. – Что-то вы зарапортовались, дядя Коля. Пойду я, пожалуй. До свидания.
– Поймёшь, когда всё в разнос пойдёт, – сказал ему в спину косой. – А только хрен уже что изменишь.
Ночью, после того как Тинка, буркнув «хорош шпилиться, мне-то вставать на час раньше», выставила Виталика из своей комнатки, и он побрёл в расположение отряда, ему ни с того ни с сего подумалось, что Николай так и не открыл, какая «хреноватая история» случилась тридцать лет назад в школе.
Он пожал плечами и пробурчал под нос:
– Ну, и чёрт с ним. Спятил дедок, с кем не бывает.
Однако идиотские пророчества косого не шли из памяти; хуже того, начинало казаться, что старик, быть может, и впрямь мистическим образом проведал некую истину о будущем.
Когда двадцать пятого декабря 1979 года советские войска перешли границу Афганистана, Виталик ещё сомневался в правоте слов Николая. Сомневался и тогда, когда буржуйские спортсмены во главе с американцами отказались приехать на Олимпиаду-80. Он колебался даже когда начали умирать один за другим генсеки и члены Политбюро.
Когда повалили Берлинскую стену, Виталий Кольцов поехал в Перековалиху и поджог остов бывшей школы – и без того почти разрушившейся. Когда случилась Беловежская пьянка, он попытался отравиться димедролом; его вывернуло после седьмой таблетки, несмотря на принятое загодя противорвотное. Когда расстреливали из танков Белый Дом, он шагнул с балкона девятого этажа. Проезжавший в этот момент под балконом грузовик вёз поролоновую крошку. Кольцов отделался сотрясением мозга, которое впоследствии стало причиной развившегося косоглазия. Он упросил отца посодействовать и записался контрактником, когда началась первая Чеченская компания. После ранения в левую руку (кость срослась плохо и почти перестала сгибаться, что было особенно заметно при ходьбе – отмашка стала как у Буратино) его комиссовали; но, в общем-то, уцелел ведь – да вдобавок кое-что подзаработал.
Сейчас
он обитает неподалеку от злосчастной Перековалихи, в лесу; служит не то егерем, не то лесничим. Ни радиоприёмника, ни телевизора, ни телефона у него нет. Он уверен, что когда начнёт рушиться небо или из ям в земле хлынут стаи железной саранчи, узнает о том и без посторонней помощи. А наблюдать подготовительные этапы этого безобразия Виталий Романович считает делом пустым и раздражающим.Он неженат и нелюдим. Зато у него живёт роскошный сибирский кот Николай, отменный охотник и мурлыка, и две собаки: поджарый, мускулистый кобель-доберман и неказистая толстенькая сучка-дворняжка. Сёма и Тинка. У Кольцова имеется слабость: он чрезвычайно любит наблюдать, как Сёма трахает Тинку.
Щенков топит в ведре.
Волосы 9000
Плакатик на подъезде жирно обещал: «ВОЛОСЫ от 9000».
Алекс механически потрогал затылок. Хвостика, конечно же, не было. Свежая щетинка кололась. Свои семь с половиной штук (которые росли, дожидаясь гильотинирования, лет пять) он уже просадил.
Холодная капля скользнула за воротник. Алекс вздрогнул от омерзения и повторно набрал код – глубоко вдавливая кнопки и фиксируя каждое нажатие. Замок звякнул – не то чтобы одобрительно, но и без той нотки злорадного торжества, с которой он реагировал минуту назад на неверный порядок набора. У конструкторов замка, видимо, было циничное чувство юмора и некоторый музыкальный слух.
Или, что вернее, у Алекса начинались глюки. Das Gl"uck – счастье по-немецки. Что немцу хорошо… Ау, Антон Павлович! Он дёрнул тугую дверь.
– Подождите! Подождите меня, пожалуйста!
Опять та девчонка. Он узнал по голосу. Не голос, а какой-то дребезжащий писк. Между прочим, девчонка была явно к нему неравнодушна. Скрывать свои чувства она не умела. Да, похоже, и не собиралась. «Отодрать её как-нибудь, что ли? В особо извращённой форме», – сердито подумал Алекс, придерживая дверь, но девчонка благодарно улыбнулась, показав мелконькие зубки, и стало понятно, что покуситься на подобное сокровище способен только законченный секс-маньяк. Алекс себя таким не считал.
– Какой этаж? – буркнул он в лифте.
– Нажимайте свой пятый, мне выше, – прогнусавила девчонка, складывая дурацкой расцветки зонт.
Коза надувная. Этаж помнит.
Алекс ткнул закопчённую кнопку, повернулся и, пока лифт не остановился, тяжёлым взглядом изучал влюблённую в него козу. Впрочем, на козу она походила меньше всего. Разве что, и вправду, на надувную. Короткое бочкообразное тельце, щекастенькая прыщавая мордочка и – ноги. Колесом. Или аркой. Казалось, что они росли у девчонки не оттуда, откуда полагалось, а наспех и без особого старания были прилажены по сторонам туловища. Впрочем, коса у неё была роскошная – что да, то да. Русая, с платиновым отливом. До ягодиц. Толстенная.
Когда лифт, лихорадочно задрожав, остановился, и двери начали разъезжаться, девчонка вдруг выпалила:
– А меня Ванда зовут!
– Твои проблемы, – ляпнул абсолютно невпопад растерявшийся Алекс и поспешно, не обернувшись, сбежал от случившегося позора.
Чёрт, чёрт и чёрт! Его, ещё недавно главного ловеласа всего потока (по крайней мере, так считали ребята; разумеется, он никого не разуверял) клеила в лифте маленькая прыщавая уродка с кривыми ногами! Если кто узнает…
Конечно, узнавать было некому. Теперь некому.