ОТЛИЧНИК

Ни Толя, ни Катя, на мой взгляд, внешней красотой не блистали, но вот когда они были вместе, от них невозможно было глаз отвести. Во всех их взаимоотношениях незримо присутствовала красота, которая и их делала прекрасными. Даже не красота, а скорее, любовь была неизменной спутницей всех их взаимоотношений.

Помню, мы втроем, – я, Толя и Катя зашли подкрепиться в блинную. Катя так естественно перекладывала блины из своей тарелки в тарелку мужа, и он, с такой естественностью, не замечая этого, их поглощал, что просто завидки брали, глядя на них.

Толя познакомился с Катей еще до поступления в институт. Он стоял, слушал уличных музыкантов, и вдруг мимо прошла девушка, которая держала в руке пустую кожуру от банана. И при этом, как вспоминал Толя, «была задумчивая».

– Я потом у нее спрашивал, – рассказывал Толя, – о чем ты думала. Говорит, ни о чем. Но вид у нее был очень мечтательный. И эта кожура в руке. Такое сочетание меня просто покорило. Я подумал. Какая замечательная девушка, не бросила же кожуру людям под ноги, как это делают все, включая меня, а несет до первой попавшейся урны. Нет, такую девушку упускать нельзя. Музыкантов я и в другой раз послушаю, а ее в другой раз уже мне не встретить. Я шел за ней, не решаясь ее остановить. Проходя мимо мусорных баков, она не поспешила избавиться от шкурки, что мне понравилось в ней еще больше. Я уже был влюблен в нее.

Но вот представился удобный случай для знакомства. Эта банановая шкурка выпала у нее из руки; не специально она ее обронила, а именно потеряла. Я эту шкурку поднял и продолжил следовать за ней. Девушка прошла несколько шагов и остановилась. Посмотрела на свою свободную руку, забеспокоилась и оглянулась. Тут-то к ней я и подошел. Сказал: «Вы не это ищете?». Она рассмеялась, охотно взяла из моих рук шкурку и тут же, найдя глазами урну, выбросила ее. А затем вернулась ко мне, как к старому приятелю.

Я тотчас представился, сказал, как меня зовут, где хочу учиться, как намерен мир спасать. Она так же о себе рассказала. Мы оба приятно удивились тому, что наши стремления совпадают. Пошли пить кофе, за столиком в кафе она села напротив меня. Немного отпила из своей чашечки и посмотрела мне в глаза. Я понял, что это моя судьба. Так все и случилось.

Конечно, им не выделили отдельной комнаты в общежитии, первое время жили у Толиного отца, а затем переехали к дворнику Николаю, занимавшему пятикомнатную квартиру на улице Герцена. Дома в центре, по улицам Герцена, Грановского, Осипенко, Собиновский переулок, – все были выселены, квартиры пустовали, поэтому и наблюдалось такое роскошество.

Дворник был не простой, закончил ЛГИТМИК, актерский факультет, сам был родом из Мурманска, а в Москву приехал счастья искать. А пока счастья актерского не нашел, устроился дворы подметать, поближе к ГИТИСу и трудился на двух участках. Звали его, как я уже сказал, Николай, но Толя с Катей называли его почему-то Кольманом, ему нравилось.

Кольман этот был очень добрый. До того, как в его квартире (на правах друга, земляка и будущего работодателя по творческой линии) поселился Толя с женой, там был настоящий проходной двор. За сутки в гостях могло перебывать от двадцати до полста человек. Даже тогда, когда Кольмана не было дома, гости приходили, хозяйничали и уходили. Приходили с друзьями, со знакомыми и незнакомыми. Доходило до того, что хозяин, возвращаясь с участка, находил в своей постели совершенно чужих людей. Если он начинал вдруг выяснять (бывало, что показывал характер), кто это такие, то оказывалось, что это знакомые знакомых его друзей. «В конце концов, – рассуждал он, – совершенно чужие люди не лягут же в мою постель». И успокаивался. Успокаивался и приглашал незваных гостей после того, как те закончат свои амурные дела, испить с ним чая. И, как правило, негодяи закрепляли его кровать за собой, по крайней мере, до тех пор, пока не объявлялись более правомочные соискатели.

Устав от такого обилия гостей и ругая себя за свой мягкий характер, Николай менял замок на входной двери и не реагировал на звонки. Как же вели себя в таком случае гости? Гости, движимые единственным желанием увидеть хозяина, ломали входную дверь самым настоящим образом, для себя мотивируя это так: «А вдруг с ним что-нибудь случилось?». И, действительно, все время открывал и вдруг не открывает. Им и в голову не могло прийти, что он видеть их не хочет.

Как-то не открыл он дверь, но, чтобы не ломились, сказал, что жив-здоров, просто ключ потерял. Так до чего же гости додумались? Они в окрестных дворах отыскали массивную деревянную лестницу (тащили через три улицы, по центру города), приставили ее к окну и стали лезть к нему на второй этаж. Он высунул голову в форточку и стал кричать, что законопачено окно, заделано наглухо, не открывается рама. И что же? Думаете, незваные гости отступили? Не тут-то было. Они взяли в подъезде стоявшие вместе с метлами лопаты, выбили ими у окна стекла и «вошли». Повторяю, делали все это не разбойники, не группа захвата, а самые обыкновенные гости. Вот как подчас велика бывает тяга попить на кухне чай с хорошим человеком. Чай, к слову, такие гости сами никогда не покупали и, как правило, ничего никогда с собой не приносили.

Пришлось Николаю дорого заплатить за свое нежелание впустить гостей. Пришлось вставлять стекла, ремонтировать дверь, которую они наполовину сломали, относить на место громоздкую тяжелую лестницу.

С приходом в квартиру Толи все кардинально изменилось. Он, если и не сразу избавил доброго дворника от гостей, то хоть упорядочил их посещение, так как, не робея, посылал случайного гостя, желавшего попить чай, в магазин за заваркой и пряниками. В конце концов извел незваных гостей совершенно, ибо эти люди за свой счет могли чай попить и у себя дома.

У Кольмана в квартире жила дрессированная кошка, сам он играл на гитаре, пел романсы, подражая Вертинскому, разводил на подоконниках розы, – не для продажи, а для души, писал картины маслом на холсте. Возможно, ему льстило, что у него живет сын самого Модеста Коптева, и в его каморке висят картины мастера.

Катя была родом с Колымы, ее отец был военным летчиком и разбился во время полета. На Колыме она закончила три класса средней школы, а затем с мамой они переехали в Минск, где жили у тетки, а точнее, у ее детей, двоюродных Катиных братьев. Мать так в Минске и жила, а Катерина, поступив в ГИТИС, перебралась в Москву.

Толя был питерский; в Питере он жил вместе с матерью и сестрой. Мог бы поступать на режиссуру в ЛГИТМИК, но так же, как и я, сбежал из родного города. Дело в том, что сестра его вышла замуж и большую трехкомнатную квартиру, в которой они жили, разменяли на две маленькие, однокомнатные (обменом занимался муж сестры). В одной квартире жил Толя с матерью, в другой стала жить сестра его с мужем. Но так продолжалось недолго. Вскоре сестра со следами побоев вернулась к матери, снова зажили втроем, но только не в трехкомнатной просторной квартире, а в однокомнатной, малогабаритной. Но так продолжалось недолго. Снова появился сестрин муж. Он, оказывается, пользуясь новыми законами, квартиру продал, и его обманули. Оставили и без квартиры и без денег. Он стал плакать, говорить, что ночует на вокзале. Толина сестра его пожалела и пустила в дом.

Толя этого вынести не смог, уехал в Москву. Жил то у отца, то на съемных квартирах, какое-то время подрабатывал уборщиком в бассейне «Москва». Его, впрочем, очень скоро оттуда выгнали. Старушка-уборщица из соседнего сектора, попросила помочь. Она приболела, не хотелось ей больничный брать. Она денек хотела отлежаться. Толя согласился, забыв о том, что соседний сектор женский. Управившись в своем, он прямиком направился туда, а там все голые женщины. Ну, и пожаловались. Он объяснил мотивы своего поступка, но не помогло, уволили.

Толя вспоминал: «Я у руководства спрашивал: почему женщинам можно убираться в мужском секторе, а мужчине в женском нельзя? Сказали, что в мужском убираются не женщины, а старухи, которых не стесняются, и что я хулиган».

До ГИТИСа Толю по протекции устроили поваром в ресторан гостиницы «Украина». Готовить он умел хорошо. Дома он, собственно, все и готовил. Катя готовить не умела, с удовольствием смотрела, как муж готовит, с удовольствием ела приготовленное им.

С Толей меня познакомила Катя; она пригласила меня в гости. Я знал, что она замужем и что она меня приглашает именно для того, чтобы познакомить с мужем. Мы с Толей выпили по рюмочке черносливовой настойки и опьянели. Помню, Толя ставил на проигрыватель пластинки Шаляпина, а мне дал зеленую тетрадку, где слова песен были прописью. На слух трудно было разобрать, о чем пел всемирно известный бас. А потом Толя рассказывал мне о том, какой Шаляпин был хулиган. Как у незнакомых людей, сто раз притворно извинившись перед этим, спрашивал: «Скажите, почему у вас такие поросячьи глазки?».