ОТЛИЧНИК

– Ешь картошку, – говорила Клавдия Кузьминична сыну, переживая из-за того, что тот пил и не ел ничего.

– От крахмала только воротничок хорошо стоит, – храбрился Антон. – О! Смотри! Смотри, мам! Там такие попугаи на воле живут.

По телевизору шла передача «В мире животных», показывали окрестности реки Амазонки и огромного попугая, сидящего на ветке.

– Да ну? – удивлялась Клавдия Кузьминична. – Они, такие попугаи вообще-то всегда заперты.

Имелось в виду, – в клетках сидят.

– Кто ж его там кормить будет? Умрет с голоду.

Она была простодушна и мила, матушка Антона.

По телевизору выступал какой-то парламентарий. Мать Антона пригляделась к нему и спросила: «Это не тот, кто щекотки боится?». Я не понял, откуда у нее такие сведения. И она пояснила:

– Он шпиона играл, – его обыскивают, он в хохот. Тот, кто обыскивает, ему и толкует: «Чего смеешься, ведь смерть на носу?». А он отвечает: «Щекотки боюсь».

Она спутала парламентария с актером Виктором Павловым в образе Мирона Осадчего из кинофильма «Адъютант его превосходительства». Я ей об этом сказал.

Телевизор она любила. Особенно ей понравился телевизор, который был у Леонида, с дистанционным управлением (была на дне рождения Леонида, вместе с сыном). Все просила, чтоб ей дали пульт управления, говоря при этом: «Дайте-ка мне управителя». Ей подавали.

Матушка у Антона была энергичной и работящей. Она в сезон ездила за грибами на электричке, ловила в Москве-реке рыбу, квасила капусту. Мы, грешные, тогда еще живя беззаботной жизнью, эту рыбу, подсушенную, с пивком трескали. Она сушила не только грибы и рыбу. Она сушила и арбузные семечки и корки от лимонов, апельсинов и граната. Зерна апельсиновые и лимонные сажала в горшки, они прорастали, росли, зеленели, затем отчего-то желтели и сохли. Но она все одно, сажала. Сухие корки граната использовала при расстройстве желудка. Лимонные корки кидались в настойку, апельсиновые и мандариновые раскладывала на вещах, якобы от моли помогали. Хозяйственная была, все у нее шло в дело.

А день рождения тогда закончился так: как обычно, пили, пели песни. Танцевали. Затем Антон рассказывал свежие сплетни и древние анекдоты, показывал фокусы. Запомнился такой: зажигал спичку, бросал ее в пустую бутылку из-под молока и затыкал бутылку вареным яйцом. Яйцо, как живое, само пролезало через узкое горлышко и оказывалось в бутылке.

Вечером все это было весело, а на утро я плохо себя чувствовал, да еще этот мусор кругом. Да к тому же Антон надел на голое тело фартук, принадлежавший его матушке, и бегал, готовил завтрак. Девчонки над ним смеялись, а он гордился этой своей придумкой. Да, на такие придумки он был мастак. Любил, сняв штаны за кулисами, показывать товарищам, играющим на сцене, свои гениталии. Особенно когда те должны были произносить монолог, глядя за кулисы, в его сторону.

Когда я поступил в институт, то никак не мог привыкнуть к тому, что каждый мало-мальски знакомый (а это, считай, весь институт) обязательно пожимая на ходу руку, спрашивал: «Как дела?». Причем, спросит и идет своей дорогой, не дожидаясь ответа. Я думал, что их от такой, на мой взгляд, нехорошей привычки отучить нельзя. Антон отучил. Сказал: «Надо спрашивать: «Как живешь», а не «Как дела». Дела у прокурора. Стали спрашивать «Как живешь?». И тогда он, с наслаждением, на их вопрос «Как живешь?» отвечал: «Регулярно и с удовольствием».

Он любил такую шутку. Пихнет кого-нибудь в транспорте локтем, тот, возмущенный, обернется, а он тут как тут, обращаясь ко мне наставительным тоном говорит: «Дмитрий, мне кажется, ты должен извиниться». Что тут поделаешь? Я извинялся.

Глава 20 Знакомство с Саломеей

С Саломеей я познакомился благодаря Яше Перцелю. Он попросил занести своей знакомой книгу «Архип Куинджи, репродукции с комментариями специалистов». Сокурсник мой куда-то торопился или просто делал вид, что торопится, он умолял меня ему не отказать. Я только потом узнал, что с этим возвратом книги все было гораздо сложнее или проще, с какой стороны смотреть.

Яша взял книгу на один день и не возвращал ее полгода. Затем стал приходить к Саломее с одной и той же отговоркой: «Нес тебе книгу, а точнее, думал, что несу, а на самом деле забыл ее дома. Пока шел, замерз, на улице холодно, чайком не угостишь?». Он пил чаек, что-то рассказывал, и с вожделением поглядывал на Саломею. Вся его трагедия состояла в том, что Саломея ему нравилась, а он ей был безразличен.

Утопающий, как известно, хватается за соломинку, понимая, что шансы на взаимность не велики, и что книга является единственным поводом бывать в столь приятном обществе, Яша с возвратом не торопился. Но вечера, наполненные негой, посиделки и переглядки, очень скоро закончились. Дошло до того, что Саломея просто перестала пускать Яшу в свой дом. Спросит через приоткрытую дверь, не забыл ли он книгу. «Ах, забыл, ну, так иди, сходи за ней. Вернешься с книгой, будем чаи распивать». Яша уходил за книгой и не возвращался. Затем звонил, придумывал всяческие причины, которые помешали ему явиться с книгой. Так это все и тянулось. Наконец, Саломея сказала Перцелю, что дарит ему книгу, единственно с тем условием, чтобы он никогда не показывался ей на глаза. Это подействовало на Яшу отрезвляюще. Он решился все же книгу вернуть, но вернуть самому не хватало духа и он попросил это сделать меня.

Я, ничего не подозревая, всей этой подноготной не зная, не ведая даже, какую книгу несу, так как была она завернута в двойную газету, направился по указанному адресу.

Далее все происходило так. Я вошел в шикарный дом старинной постройки, парадное было просто царское, отыскал нужную мне квартиру и нажал на кнопку звонка. За дверью стояла мертвая тишина. Я довольно долго прислушивался, но все зря. Тишину никто не нарушал. Второй раз я не звоню, довольствуюсь всегда одним звонком. Только собрался уходить, как вдруг послышались звуки шаркающих об пол и видимо, спадавших с ног тапочек. После лязганья замка и звяканья массивной цепочки, дверь отворилась и из темноты прихожей кто-то сонным голосом сказал:

– Заходите.

Я шагнул за порог, захлопнулась дверь, и я оказался не то, чтобы в темном пространстве, а просто в какой-то тьме тьмущей, в царстве мертвых, где несть света и несть надежд грешным душам. Меня мгновенно объял ужас, темноту я с детства боюсь и страх этот пронес с собой через годы. Я готов был уже разреветься от своего бессилия, как тот негодяй, который сначала открыл дверь ловушки (иначе назвать это было нельзя), а затем захлопнул ее, сказал мне, чтобы я не разувался и следовал за ним.

В полном мраке, на ощупь, следуя за шаркающими звуками спадавших с ног тапочек, я куда-то брел по бесконечному кривому коридору и, наконец, оказался на кухне, в которую меня и вели.

Кухня была большая, похожая на комнату, в ней было светло. Щурясь от яркого света, я разглядел своего поводыря. Это была довольно красивая молодая девушка с длинными вьющимися волосами огненно-рыжего цвета. Одета она была в салатовый свитер и болотного цвета джинсы. Она стояла у плиты и терла кулачками глаза.

– Я задремала, извините, – сказала она, зевая, и предложила мне садиться на диван. Сама же удалилась в темноту, из которой мы вышли.

Я сел на теплый, нагретый ее телом диван и, позавидовав ему, задумался о нелепой роли своей. Я-то полагал, что, не заходя, отдам книгу и уйду, а тут сиди и жди неизвестно чего. «Куда же она запропастилась? – думал я. – Умывается так долго, что ли? Какая красавица! Кем, интересно, она приходится тому человеку, которому я книгу принес?». Я же не знал, что книга ее. Яша сказал: «Отдашь книгу хозяину».