ОТЛИЧНИК
Шрифт:
Леонид с радостью сообщил мне, что подаренная мной Саломее золотая рыбка заболела и сом ее съел.
– Мы ее нигде не нашли, а по сытым глазам усатого, блестящим из-под коряги, я понял, что это его рук дело.
Толя так же почему-то обрадовался, что сом съел золотую рыбку, какая-то личностная радость была. Я так и не понял, чему они радовались.
Леонид в открытую жаловался на Саломею:
– Ко всему у нее апатия. Ничего не хочет, ничего не делает, не готовит, не убирается, посуду не моет. Проснется, встанет, да так и ходит нечесанная, немытая. А то вдруг засвербит, станет убирать все. Мыть, чистить, но так же с каким-то нехорошим чувством. Пристанет: «Отодвинь шкаф, я за ним вымету». До скандала каждый раз доводит. Что-то нехорошее с ней происходит,
Фелицата Трифоновна вторила сыну:
– Она большую ошибку делает, не создавая в доме уюта. Готовить не умеет и не хочет учиться. Спит днем и ночью. Лишний раз посуду не помоет, веником не махнет. – Фелицата Трифоновна, приблизившись ко мне и приглушив голос, сказала, – не надо было на еврейке жениться.
Но не найдя во мне сочувствия и понимания, стала продолжать разговор, перейдя на другую тему.
Встретил Эсфиру Арнольдовну (забыл сказать, что работала она врачом, решала, кому давать пенсию по инвалидности, кому не давать. Скользкое было место, все время несли ей подарки и деньги, те, кому отказывала, грозились убийством), она мне стала жаловаться на зятя:
– Вы знаете, Дмитрий, нет ничего хуже циничного взгляда на мир. как с ним люди живут, я имею в виду Леонида, просто не знаю. А главное, эта зараза очень прилипчива. Муж мой никогда в жизни матом не ругался и слов плохих не говорил, а теперь, знаете, слышу… – она достала платок и высморкалась. – Слышу, играют они с Леонидом в шахматы, и вдруг зять говорит мужу: « Не пора ли тебе, голубчик…» – это он уважаемому человеку такие слова, но это не главное, слушайте дальше. «…Принять випросал!». Понимаете? Ви – проссал! И говорит с тем циничным выражением, которое свойственно только ему. Я сначала не поняла, в чем вся соль, но он тут же это слово произнес так, что никаких сомнений у меня не осталось. Ведь випросал – это мазь? А он: «Давай, давай, запихивай випроссальчик себе под язык, не кочевряжься». Это название лекарства звучит в его устах, как бранное слово.
Она так мастерски спародировала интонацию Леонида, и с ее-то внешностью и с таким солидным обликом! Я не выдержал и хохотнул, правда, тут же смутился и закрыл рот рукой. Она сделала вид. Что не заметила и продолжала свой рассказ:
– И представьте себе, Дмитрий, ситуацию. Вчера пришел к нам в гости старинный друг мужа. Конечно, был стол, конечно, беседы, немного спиртного и что же? Стали играть в шахматы и вдруг я слышу, мой муж… Вы же знакомы с Сергей Сергеевичем, с тем же цинизмом, с которым накануне к нему обращался зять, говорит Захару Мелентьевичу, что тому, «засранцу», пора принимать випроссал. И тот тоже хохочет и говорит: «Погоди, Сережа, я тебе сам это снадобье выпишу». Понимаете? Понимаете, какая это липучая гадость, все эти словечки зятя моего. А то увидел меня в магазине и кричит через головы людские: «Ну что, “унижали” сегодня?». Я смущаюсь, киваю головой, думаю, поймет, что это неприлично, такие вопросы задавать, да еще при людях. Какой там! Кричит: «Сухими или бутылкой с конфетами?». Говорю: «По-всякому», а сама красная, как рак, хочется под землю провалиться. И ведь что самое страшное, – ни ему, ни дочери сказать об этом нельзя. Посмотрят, как на ненормальную: «Чего ты к нам лезешь?».
Я почти уверен, что женись я на ее дочери и встреть она Леонида, ситуация была бы схожая. Так же стала бы жаловаться на зятя.
Все повторилось бы, за исключением деталей. Поэтому слушал я ее в пол-уха. Кончилось все разводом. Брак Саломеи с Леонидом распался.
Глава 27 Успех. Робин. Смерть Толиного отца
1
Не ошибусь, сказав, что на курсе у нас было два ярко выраженных лидера. Это Леонид Москалев и Толя Коптев. Что бы обо мне не говорилось все тем же Леонидом, я знал себе цену и знал свое место. На втором курсе Леонид нас покинул, перебравшись во ВГИК и Толя, не зная соперников, взмыл орлом ввысь и парил там в гордом одиночестве.
На третьем курсе, совершенно для себя неожиданно, я вступил с
Толей в борьбу за лидерство. Случилось это так. Был конкурс, на котором Толя показал очень хороший отрывок. Я так же сделал отрывок, не такой хороший, как у Толи, но, если можно так выразиться, более кудрявый. Я принес коллекцию приемников 30–50-х годов, взял у Калещука, изо всех углов зала доносилась разная музыка, женщины ходили в мужских пальто, и в мужских шляпах. Диалоги сопровождались определенной пластинкой и танцами. Настоящая мутотень, как я сейчас понимаю, но внешне отрывок был эффектен необыкновенно. И приехала в институт иностранная делегация (Робин приехал в составе делегации, приехал и остался) и Скорый, хитрец, вместе с другими показал им и мой отрывок, который неделю назад, сразу после показа, разнес в пух и прах. Ругал и ругал справедливо. Но тут почуял, у него всегда был хороший нюх, что иностранцам, «засранцам», как он их называл, понравится.И тут что случилось! Что началось! Они же непосредственные. Им дали воздушную кукурузу, без чего они не могут смотреть ни фильм, ни постановку; они ее ели, смотрели, переговаривались. А как увидели мой отрывок, все вдруг повскакали, стали кричать: «Стоп! Стоп! Остановите показ! Кто сделал этот отрывок? Он здесь? Позовите!». И тут же показ прекратили и они, окружив меня тесным кольцом, на зависть Скорому, сорок минут со мной беседовали.
После иностранцев Скорый выдвинул этот отрывок на экзамен, а он хотел в грязь его втоптать, со мной вместе. На экзамене отрывок прошел хуже, чем у «интуристов», но все равно, произвел эффект.
После экзамена мы собрались всем курсом, сидели, выпивали и театральный критик, девочка по фамилии Заборская, сказала, что лучший отрывок на экзамене был у Димы, то есть у меня. А все на этот момент уже были пьяненькие. Не слушали, не слышали, и вдруг я увидел реакцию Толи на эти ее слова.
Толя пил мало, практически совсем не пил (его за это дразнили схимником, толстовцем) и так получилось, что мы сидели в полутемной комнате, где меня было плохо видно, а его хорошо. И вот, после этих слов девочки-критика вдруг я вижу, как трезвый Толя бледнеет, встает и говорит:
– Что ты такое говоришь? Чей отрывок был лучший?
Я сам был во хмелю и решил, что Толя перебрал, но тогда уже сообразил, что случилось что-то, выходящее за рамки обычного.
Познакомились и подружились с Робином, что был в составе зарубежной делегации. Он, пользуясь новыми возможностями, открывшимися в стране, остался у нас жить.
Возили Робина в общежитие ГИТИСа, там в какую комнату ни войдем, все ему рады. Все старались угостить.
– Как же хорошо жить в общежитии, – говорил восхищенный англичанин. Он был англичанином, но проживал на тот момент в Америке.
Меня от общаги уже тошнило, а Робину так понравилось совместное проживание, что он просто неделями оттуда не выходил. Причем и пил, и участвовал во всех других мероприятиях с величайшей радостью. Его в нашей стране удивляло все – и забальзамированный человек в мавзолее и взятки инспекторам дорожного движения и то, что пьяного Леонида не лишали водительских прав, не тащили в кутузку, а, взяв деньги, отпускали, предупредив, чтобы вел он машину поосторожнее. Была у Робина и невеста, какая-то латиноамериканка из Пуэрто-Рико. Страшенная с лицом, побитым оспой, но он почему-то очень хотел на ней жениться. Хотел себе и всему миру чего-то доказать. Но у нас ему быстро поправили мозги, познакомили с красивыми девушками и он забыл про свой комплекс вины.
Смеялись над его оговорками. Торговавшей сосисками женщине он сказал:
– Ну что, будем подличать, – вместо полдничать, – и получать от этого удовольствие?
Та восприняла его слова, как нападки и огрызнулась:
– На себя посмотри. Ты сам подлец, похуже меня.
Робину очень нравилась наша страна.
В аэропорту Шереметьево, когда его провожали, он плакал навзрыд и не желал сдерживаться. А у нас-то сложилось мнение, что англичане скрытный народец и все свои эмоции прячут, переживая в себе, не выплескивают наружу. Он это своим примером опроверг.