Оторва. Книга четвертая

Его никто не слушал, тянули руки в мою сторону и даже перешли на крик. Напомнили трансляцию по телевизору из Киева в 2014 году. Шоу Верховной Рады, когда какой-то депутат подскочил к трибуне и схватил за грудки очередного глашатая, а потом образовалась: куча мала.

Порадовалась, что стою на подмостках, и не все собравшиеся смогут ко мне подняться ввиду преклонного возраста. Но, если честно, комсомольский флешмоб я представляла как-то по-другому. Собрание более молодёжным, что ли. К тому же и сцена имелась, на которой можно было вполне качественно разместить музыкантов, и даже вместе с ударником. Помещение небольшое, акустика должна была быть просто великолепной. А если открыть окна, то запросто оглушить район динамиками саб.

Когда спустя минуту ничего не изменилось, а спикер продолжал бить стаканом по столу, словно намеревался разнести его вдребезги, у меня более или менее сложилось впечатление от того, что происходит на комсомольской дружине. Поняла, почему на дебатах в моё время творилась подобная хрень — отголоски прошлого.

Единственное, что не могла сопоставить с этим хаосом, чувака справа, сидевшего у окна рядом с баяном. Играть он на нём — не играл, но пальцами нежно поглаживал, как любимую игрушку.

Вот жаль, что Люся не имела понятия, что конкретно происходит на дружине. Сама ни разу не была, и никто не рассказывал. А в памяти Синициной, вообще об этом был полный ноль, но где-то на задворках плавало нечто о слётах, комсомольских кострах или пионерских, танцах, весёлых посиделках. Слово «дружина» — всплывало в двух местах. Большое скопище народа, которое шло громить половцев, но это как бы, не совсем к 1977 году относилось. И второй вариант, который теперь, когда я разглядела, что женщин собралось в три раза больше чем мужчин — больше походил на истину. В XXI веке у юмористов что-то слышала. Слово «дружина» в переводе на русский (хрен знает с какого), может и с молдавского — обозначало — жена.

А ещё, это уже лично читала, вспомнилось внезапно: «Комсомолец должен удовлетворять свои желания, а комсомолка не может ему в этом отказать». И Тория сказала, что здесь примут решение по моему неактивному поведению. Неактивному!

И Гольдман что-то несла в общих чертах. Наверное, нужно было прислушаться, о чём они говорили, а то в голове кроме Гальцына никто не всплывал: «Запись день, пропись день, выпись день». Причём «день» — почему-то сливалось с предыдущим словом. Не уверена, что про комсомольскую дружину, но очень похоже.

В голове получилась полная каша. Это меня вообще куда вызвали? И Бурундуковая — точно малолетка?

Внезапно наступившая тишина оглушительно ударила по ушам. Достучался-таки спикер до народа, а потом мымра встав с места, поправила очки на переносице и громким голосом спросила:

— Бурундуковая! Ты куда пришла?

И незачем так громко орать. Помещение небольшое и так прекрасно слышно. И что значит — куда? Совсем загнала меня в ступор. Я, что, опять не в тот кабинет зарулила? Так меня вроде Тория сопроводила. Да и сидят главные активистки-одноклассницы здесь.

Пожала плечами и на всякий случай поинтересовалась:

— А куда я пришла?

— Нет, вы гляньте, товарищи, она ещё и издевается! — повысила свой голос мымра. — Вы видите?

Я издеваюсь? В каком месте? У меня даже кончик носа зачесался. Поскребла его коготком и, нахмурив брови, попыталась ухватить мысль англичанки, о чём вообще идёт речь?

Обвела взглядом сидящих в партере, и стало понятно: получить обратно способность соображать, у них появится только через несколько дней, и то если я не буду сниться им по ночам.

Оглянулась на баяниста, у которого лицо внезапно приняло не только болезненный вид, но и стало чрезвычайно подвижным. Правый глаз непроизвольно задёргался, а кадык заметался словно в истерике. И инструмент в руки он не взял. А то пришла в голову мысль, что должна станцевать.

— Подождите, Ольга Павловна, — вернулся из нирваны спикер. Налил себе жёлтой жидкости из бутылки в стакан, выпил половину и продолжил, — Бурундуковая, тебя вызвали на совет комсомольской дружины. Ты знаешь почему?

О! задал правильный вопрос. Я кивнула и широко улыбнувшись, сказала:

— На награждение.

Ну, а что? Если в президиуме решили, что достойна награды, может и здесь обломится?

Поперхнулись все, причём одновременно и стало ясно — не обломится. Но ведь не из-за иностранного языка бучу подняли.

Подумала и неуловимым движением взбила волан. Он слегка приподнялся и лёг на прежнее место. Зараза, дома минут десять тренировалась, и всё получалось идеально. Щёлкнула пальцами повторно и опять неудачно.

«Брюки превращаются, превращаются брюки», — проговорила про себя слова ведущей показ мод из культового фильма, снова и снова пиная непослушный волан.

— Бурундуковая, — взвыла очкастая мымра, — ты с ума сошла? Какие брюки превращаются? Какое награждение? У тебя что, с головой не всё в порядке?

Волан, наконец, замер в нужном положении и я, обрадовавшись успеху, радостно воскликнула:

— Да!

Осмыслила сказанное и добавила, глядя на растерянные лица:

— В смысле, нет. Так думаю.

Лица стали совсем грустными.

— Я имею в виду, подумала, что вызвали на награждение. По достоинству оценить мой вклад в общее дело по охране общественного порядка!

В классе воцарилась гробовая тишина. С такого расстояния невозможно не распознать медаль.

— Ты что на себя нацепила? — проговорила мымра, но гораздо тише.

Стоило развить успех.

Я опустила взгляд вниз. Ножки ровные, босоножки не пыльные. Рассмотрела себя дома перед зеркалом со всех сторон. Полный зачёт!

— Платье, — я улыбнулась, — после награждения что, фуршета не будет?

— Фур что? — переспросила в недоумении англичанка.

— Фуршет, — подсказала я, — напитки разные, вкусности различные.

Замерли.

Первым пришёл в себя дедуля из вип-ряда. Он довольно бойко подскочил со своего революционного стула и двинулся прямо на меня. Упёрся в подмостки, поднял правую ногу и одним махом оказался рядом. Присмотрелась к его странной медали. Жёлтенькая, треугольная колодка на которой серп и молот. Медаль оранжевая, не смогла разобрать изображение, но зато прочитала текст: «Лучшему кукурузоводу. ЦК ВЛКСМ».