Оторва. Книга четвертая

Твою мать, так на картинке початок кукурузы.

Сдержала смех. Всё-таки дед своей медалью гордится. На лацкане пиджака увидела значок. Отличник ГТО с цифрой два. Спортивным оказался дядечка, а я решила, что с него песок сыпется. Обман зрения. И комсомольский значок.

По улице тоже так ходит или значок цепляет исключительно на вечеринках? Захотелось спросить, но в этот момент он протянул ладонь с растопыренными пальцами к моей груди, но вдруг резко отдёрнул руку. То ли понял, что сейчас коснётся моих выпуклостей упругих и застеснялся или что-то припомнив, спрятал свои пальцы от греха подальше. Зря он так про меня подумал, не собиралась я ему ничего ломать. Да и руки у меня заняты были, крепко держали заветную папочку.

— А позвольте спросить, — дедуля внезапно обратился на вы, — а откуда у вас это?

Медаль обязывает или он по жизни такой вежливый.

— Медаль? — уточнила я. — За оказание помощи милиции в задержании особо

опасного преступника. И раскрыла папочку.

Вероятно, мои слова услышали все и дружно вскочили со своих мест. Даже соседка дедули по вип-ряду зашаркала туфлями в сторону лесенки.

— Но товарищи, — растеряно сказала мымра, — позвольте вам заметить, что мы сегодня собрались совершенно по другому делу.

Похоже, её никто не услышал. Все рвались конкретно к сцене. Даже флаги двинулись с места, словно самостоятельно, потому как мальчишек за ними было не разглядеть. Первой оказалась рядом со мной Гольдман и, пригнувшись, уставилась на медаль. Дед в это время, прочитав наградной листок, громко возвестил:

— Товарищи, вы только послушайте! У меня в руках наградной лист. За доблесть и проявленное мужество при задержании особо опасного преступника, награждается Бурундуковая Ева Илларионовна!

Лист поплыл по рукам. Вот зараза, это они его сейчас точно в портянку превратят и перепачкают. Вряд ли смогу Илью Спиридоновича уговорить выписать другой.

— А вы как же Ева? Вы не пострадали? Вам не причинили вреда?

Вытащила из папки второй лист из больницы «Скорой помощи». Уговорила доктора сделать справочку на русском языке, чтобы написано было не «vulnus sclopetarium», которое никто не разберёт, а «результат воздействия поражающих факторов огнестрельного оружия».

Дед, прочитав первую строчку, приложил левую руку к сердцу и поднял на меня ошеломлённый взгляд.

— Два дня назад? Но как?

— Как хожу? — ухватилась я за его мысль. — Тяжело. Была большая кровопотеря, падаю иногда в обморок. У меня ведь постельный режим.

— В тебя стреляли? Какой ужас, — всплеснула бабушка, которая уже поднялась на подмостки и, решительно растолкав всех, приблизилась ко мне, — а как ты себя сейчас чувствуешь, деточка? «Скорую» не нужно вызвать?

— Хорошая идея, — кивнула я, — а заодно расскажем врачам, которые приедут, почему я нарушаю постельный режим, который мне назначили.

Врала, конечно. Никто мне такой режим не назначал, но им, откуда это знать? Здесь никто ни разу не доктор.

Я самую малость повысила голос, чтобы меня услышали не только стоящие рядом, но и до мымры дошло, что сейчас, возможно, может произойти и продолжила:

— А потому, что кто-то имеет ко мне личную неприязнь ничем не обоснованную, и пока я выполняю долг комсомолки перед Родиной, строит против меня козни. А сегодня, пользуясь моим слабым состоянием, после ранения, этот кто-то попытался членами…

Замешкалась на секунду. Как то не совсем благозвучно прозвучало, но увидев, что все смотрят на меня горящими глазами, продолжила:

— Членами комсомольской дружины возвести на меня полнейшую ложь. Но я уверена, что члены…

И вот какой идиот придумал считать людей по членам, присовокупив к этому и женщин? Ну откуда ему взяться у мымры?

— Уверена, что комсомольцы и партия в этом разберутся.

Фуф. Бессовестный самопиар — наше всё. А с мымрой мне точно не по пути.

Дед ещё сильнее потёр грудь, вот не хватало, чтобы его тут инфаркт прихватил.

Но в этот момент все дружно зааплодировали. Я аж вздрогнула от такого рукоплескания, а старичок вдруг обхватил меня крепко за плечи и отлайкал в обе щеки.

— Вы видите, товарищи, какое поколение подрастает. Не страшно передавать бразды управления. Так, немедленно рассаживаемся по своим местам и составляем протокол собрания. Высшее руководство наградило ученицу школы высокой наградой, и комсомольская дружина обязана на это ответить. Я думаю, товарищи, мы за два часа управимся.

Что? Они совсем рехнулись? Не было у меня желание просиживать здесь ещё два часа.

Я попыталась выдавить на своём лице улыбку и спросила:

— Так я не совсем поняла. Фуршета не будет?

Глава 8

Четыре дня угробила на перелистывание анкет и разглядывание фотографий. И только на второй день, как Илья Спиридонович принёс первые папки, обратила внимание, что умники из паспортного стола подсовывали дела не в рамках нужного возраста, а от 35 и старше. Но даже это ненамного сократило время, хотя, конечно, процесс, как не крути — ускорился.

Честно говоря, с одной стороны мне было жаль потраченного времени, так как в итоге ни одно лицо не напомнило маньяка. А закрыв последнюю папку, поняла: где-то я соскользнула с правильного пути. Радовало лишь одно — пятая карта в моих видениях продолжала лежать рубашкой вверх, а стало быть, незнакомка всё ещё была жива.

Илья Спиридонович только хмыкнул, когда я развела руками, и поскрёб затылок. Потом как обычно спросил:

— Может еще, какая подсказка есть? А иначе только дожидаться когда он её придушит.

Увы, подсказок не было.

И ещё жених меня выбесил. Понятное дело — я решила его бросить, но это вовсе не значило, что он должен был бросить меня. Когда медаль вечером принесли, мялся в углу, а потом одним из первых сбежал. И появился в следующий раз аж тринадцатого числа, я как раз с папками закончила, и сообщил, что уезжает. Обслюнявил меня и попросил прийти на следующий день на вокзал, проводить его. Пообещала, но на самом деле стоять у поезда желания не было.

Единственная радость за все дни — праздники закончились, и больше не требовалось таскать матрац между ног. Плюс, витамины и капельницы сделали своё дело, и рана перестала беспокоить, а потому решила, что нужно привести тело Бурундуковой в более спортивную форму.