Оторва. Книга четвертая

— Ага, — я улыбнулась, помахивая тоненькой кожаной папкой перетянутой на углах красными резинками.

Стащила на время мероприятия у полковника. Лежала на холодильнике с одним чистым листком внутри и потому сразу привлекла моё внимание.

— Ты рехнулась, — протянула Тория продолжая пялиться на платье, — оно конечно полный ништяк, кстати, откуда такое выцепила? Где-то у фарцы?

— Почти, — согласилась я.

— Но вот на дружину, даже не представляю, что скажут. Чего бы я только не отдала, чтобы увидеть, — она понизила голос, — их рожи в тот момент, когда ты войдёшь.

— Я тебе обязательно расскажу, — пообещала я и поинтересовалась, — а здесь что, дресс-код какой-то особенный?

— Дресс, что?

И этого слова нет в словаре СССР. Потом появится, благодаря пиндосам и новым вариантам правописания. Я конечно дилетант в области униформологии, но точно помнила, что в тексте, который выдал Пантелеймонович, после вечеринки, где мы немного попортили мебель в баре, русских (нематерных) слов, вместе с предлогами, было всего два,

— Где-то написано, в чём нужно являться на дружину?

Тория почесала себя за ухом, размышляя над вопросом, потом сказала:

— Нет, в общем-то. Но в таком платье я бы в ресторан с Вадиком пошла, — она кокетливо поводила плечами, — он бы весь вечер ревностью пылал.

— Вот по поводу пылал, в самую точку, — кивнула я, — подскажешь, где вечеринка намечается?

Тория прыснула, прикрыв ладошкой рот.

— Пойдем, провожу, может, что подслушать удастся. Сначала хотели в Ленинской комнате, а потом решили, что она слишком мала и набьются туда как селёдки в банку. Поэтому перенесли в 22 кабинет. Там просторно и парты новые. Сидеть удобно. До четырёх ещё десять минут, но все уже явились. Последней Смолянская пришла, так что тебе уже вовсю косточки перемывают. Ты с ней поосторожнее, ещё та выдра.

Я кивнула, наматывая информацию на корочку, и последовала за красоткой.

— Вон дверь, — указала Тория направление, когда мы прошли через распахнутые стеклянные двери, и добавила шёпотом, — ни пуха, ни пера.

— К чёрту, — также шёпотом ответила я и, поправив платье перед зеркалом, закреплённым на стене, шагнула к кабинету.

Я приоткрыла дверь и засунула голову в образовавшуюся щель.

Глава 7

Матерь Божья! Это тот самый кабинет, куда меня мымра направляла. В первый момент показалось, что я ослепла от белизны. Ремонт они сделали, да этому дизайнеру руки вырвать мало. Стены были покрыты известью и только под самым потолком, не доставая двадцати сантиметров, кто-то додумался намалевать синюю линию. Разделил две побелки, видимо, чтобы придать хоть какой-то интерьер. Потолок, тот же художник, вероятно из-за полного отсутствия какой-либо краски, покрыл всё той же известью, не забыв при этом плафоны и лампы

В первый момент показалось, что и столы разукрасить доверили мастеру извёстки, потому как они ничем не выделялись. Я не удивилась даже стульям, которые стояли вдоль стены, но какой идиот покрасил пол белой краской?

В вестибюлях и коридорах школы полы покрыли мраморной крошкой и даже умудрились сделать рисунки из треугольников и квадратов. В единственном классе, в котором я успела побывать, приёмной и кабинете директора полы были деревянными и окрашены в коричневый цвет.

Покрасить пол в белый цвет — мечта уборщицы, на каждой перемене мыть как в первый раз.

На входных дверях висело большое объявление: «Без сменой обуви — проход воспрещён» и даже стол для проверяющего имелся, но ведь не на улице переобувались ученики, а потому грязь по любому растаскивалась, что и было доказано на фоне данного кабинета.

Комсомольские работники, которые явились лицезреть Бурундуковую, сдвинули столы к середине, соединяя их попарно и вытягивая в длинную линию. Вот только мозгов у этих активистов было меньше чем у воробья, который сидел на ветке дерева и пытался заглянуть в класс. Зря, кстати, это делал. Ничему хорошему его научить здесь не могли.

Поднимать столы никто не удосужился. Их просто сдвигали в общую кучу и теперь на выкрашенном полу остались свежие борозды, по которым можно было точно восстановить какой стол, с какого места начал своё путешествие. И так как сменную обувь никто из комсомольцев не додумался захватить с собой, вопреки надписи на плакате, создавалось впечатление, что по кабинету пробежало стадо диких животных. То ли слонов, то ли бегемотов. А ещё восседали товарищи комсомольцы на стульях ярко-красного цвета, которые, как потом узнала, были принесены специально из Ленинской комнаты. Охринеть! На белых стульях сидеть они отказались, исключительно на революционных, под цвет двух флагов, которые приволокли, надо так думать, из той же комнаты. И теперь два подростка, вцепившись в древко, толщиной с руку взрослого человека, с гордостью их удерживали в стоячем положении.

Наверное, чтобы до меня донести всю важность момента. Что совет комсомольской дружины это нечто большее, чем обычные дружеские посиделки у костра под горячительные напитки.

Напитки, кстати, на столах присутствовали. Прозрачные стеклянные бутылки, которые за сорок с лишним лет так и не изменили свой дизайн, с ярко-жёлтой жидкостью. Как анализы с высокой концентрацией витамина В2.

На счёт комсомольцев у меня тоже вопрос возник, причём сразу, едва заглянула в кабинет. Кроме двух одноклассниц, Гольдман и Кряжевой, были ещё три девчонки, примерно ровесницы Бурундуковой и две женщины, которых к комсомольцам можно было отнести с большой натяжкой, а остальные рипли, предпенсионного возраста. Особенно мне не понравились дед с бабкой, которые занимали вип-ряд. Почему-то подумала, что именно про эту старушенцию предупреждала Тория. Да и её напарник, хронологически обогащённый старпёр, был похож на злобного маразматика с непонятной медалькой на груди расположенной рядом с комсомольским значком. Или как я должна была воспринимать этого активиста больше похожего на песочницу, которой по недоразумению приделали дно с множеством мелких отверстий, а теперь подняли в воздух, метра на два над полом.

Словом: клуб кому за (уже много) и юные комсомолки на их фоне выглядели поводырями, чтобы не дай Бог, мухоморы не заблудились в длинных коридорах школы.

— Бурундуковая.

Я оглянулась на голос. Мужик, гораздо старше Синициной, приблизительно в том возрасте, когда детство в жопе уже перестало играть, а маразм ещё не наступил. Ещё одно явление и тоже с комсомольским значком на пиджаке.

Сидел на небольшом помосте, который для чего-то возвели перед школьной доской, единственной, не вписывающейся в дизайн по расовой принадлежности.

— Ну и чего застряла в дверях? — снова спросил этот середнячок. — Поднимайся сюда.

Я провела пальцем по стене и, увидев белую полосу, поморщилась. И как здесь учатся ученики? После первой перемены их одежду реально в стирку нужно отправлять. Во всяком случае, у доброй половины.

Вошла в класс и мгновенно приковала к себе всеобщее внимание. Как звезда эстрады, которую благодарные зрители попросили выйти на бис. Гомон за спиной усилился, пока я прошла пару шагов вдоль стены и, поднявшись на подмостки, окинула взглядом народ в партере.

Мымра, сидевшая рядом с одноклассницами, нашла себе группу поддержки, что-то громко сказала, но из-за того что говорили все одновременно, включая мужика на сцене, слов я не расслышала. Скорее какой-то визг на фоне лязганья.

Снова оглянулась, пытаясь понять, что талдычит мужик и почему в отличие от остальных он уселся на белый стул. Оппозиция? Увидела на подоконнике баян и пришла в замешательство. Или он мне аккомпанировать собрался?

Со стороны партера раздался громкий стук. Пенсионер, сидевший на галёрке (или в голове столов, так и не сообразила, что правильнее), с почти лысой головой, но с пышными белесыми усами и тупой бородкой, чем-то смахивал на бывшего спикера европейского парламента, Мартина Шульца с висевшими на носу такими же крамольными очёчками, колотил гранёным стаканом по столу призывая народ к спокойствию.