Оторва. Книга четвертая
Шрифт:
Сразу оговорюсь: против казахов никаких предубеждений и прапорщик Тыгляев, представитель сей прекрасной Республики — прямое тому доказательство.
Но неужели из 4000 произведений представленных на конкурс — это было самым увлекательным чтивом? Тогда о чём писали те, которые даже в первую сотню не попали? Показала Тыгляеву.
У него всё лицо сморщилось после прочтения. Увидел фамилию главного организатора и совсем пришёл в бешенство. Оказалось — какой-то дальний родственник по материнской линии, у которого папа какой-то министр в Казахстане. И только тогда всё устаканилось. Но дала себе зарок —
Но я за медаль. У меня эта награда ассоциировалась с медалями деда, у которого был целый иконостас. Не единожды рассматривала их и слушала военные истории, на которые дед был вполне словоохотлив.
У Тыгляева тоже было полтора десятка и никаких надписей.
А эта, скажем так — не впечатлила. То ли за литературный конкурс, на которые я уже смотрела прохладно, то ли за то, что сидела в засаде, в кустах, в каком-нибудь парке и следила за тем, чтобы никто клумбу не вытоптал. Или к чему можно присовокупить общественный порядок?
Обратная сторона медали совсем привела в уныние. Точная копия юбилейного рубля с головой Ленина, который взяла с полки для сравнения. Единственное отличие — медаль в диаметре была на полмиллиметра больше, но зрительно совершенно незаметно. То есть, изнанкой носить заслуженную награду было невозможно. Или как будет выглядеть рубль на груди рядом с комсомольским значком?
Лучше бы взяла деньгами. И грамоту на линейке зачитали. Там точно ни о каком общественном порядке речь не шла.
— Ты меня вообще слушаешь? — прерывая мои мысли, ворвался в комнату вопрос Ильи Спиридоновича.
Прослушала, о чём он мне докладывал пару последних минут, в чём и покаялась.
— Я спрашиваю, что с тобой делать? Как тебя можно выпускать на улицу когда каждый твой поход заканчивается мордобоем?
— Я журналиста не трогала, — попыталась откреститься я, — обознался он. Ну, вы сами подумайте, дядя Илья, зачем мне было на него нападать? — я отвернула колени в сторону, чтобы он увидел моё честное лицо.
— Зачем нападать? — спросил подполковник и задумался, — хороший вопрос. И я бы тебе поверил, если бы не одно но. Какова вероятность того, что на одном кладбище, на одной могиле пострадают два совершенно разных человека с разницей в 24 часа? Не случайно, а кто-то их целенаправленно будет бить по лицу.
— Ну мало ли, — я отвернула колени в другую сторону и пожала плечами.
— Мало ей, и что ты высовываешься то с одной стороны, то с другой, как партизан в окопе?
Он вошёл в комнату и плотно закрыл за собой дверь.
— Ты хоть о матери подумай, она за последние сутки совсем извелась.
Кивнула.
— Я подумаю.
Илья Спиридонович уселся в кресло напротив и уставился на меня.
— Что? — я убрала медаль в коробочку и вопросительно глянула в ответ.
— Я надеюсь, что мы с тобой больше не вернёмся к этому разговору. А сейчас о главном. Ты уже знаешь, когда он нападёт на пятую жертву?
Я опустила глаза и отрицательно покачала головой. Увы, в памяти Синициной плотно сидело только до четвёртой
девчонки. Дальше был провал, и сколько ни мотала в голове цифры, ничего не получалось.Илья Спиридонович взъерошил себе волосы.
— Очень плохо, — наконец выдавил он из себя, — по этим жертвам никаких улик, которые могли бы указывать на конкретного человека. Даже с учётом того, что ты подсказала, где он обронил паспорт этой Антуанетты. Как ты вообще это узнала? Он же в километре от тела лежал.
Я вздохнула.
— Увидела.
— Увидела, увидела, — повторил он за мной и вдруг, словно на него снизошло озарение, сказал. — Слушай, Ева. Мне тут вот что в голову пришло. А может тебя в морг свозить? Побеседуешь с ней.
— С кем, с ней? — не поняла я. Да и ещё и в морге.
— С Машей, — и в надежде посмотрел на меня, — ты же на кладбище разговаривала с покойницей. Может и с этой получится поговорить?
— Я с ней не разговаривала, — сразу открестилась я от сомнительного мероприятия, — просто показалось, что услышала голос.
— Так, возможно и Маша тебе что-нибудь скажет. Фамилию имя, адрес, где на неё нападут.
— Номер комсомольского билета, — подсказала я.
Илья Спиридонович нахмурился, но потом кивнул утвердительно.
— Можно и номер. Мы бы по нему её враз отыскали.
— Дядя Илья! — возмущённо вскрикнула я, — Ну какой номер, вот о чём вы говорите? Я услышала всего лишь имя, по которому её можно было найти. Редкое имя. А что вам даст, если я сообщу, к примеру: Света или Наташа?
Илья Спиридонович поджал губы.
— У вас ведь есть отпечатки пальцев. Одного или двух, не разглядела точно.
Подполковник мгновенно выпрямился в кресле.
— Откуда ты это знаешь?
— Дядя Илья, — я стукнула кулачком по дивану, — прекращайте. Я ведь сказала, видела в своём видении. Устраиваете секреты полишинеля.
— Какого полишинеля? — возмутился подполковник, — об этом знают всего несколько человек, включая генерала.
— И я, — я скорчила рожицу, — к тому же первой. Снять отпечатки пальцев у мужчин и вуаля.
— Ева, — Илья Спиридонович снисходительно посмотрел на меня, — В Кишинёве проживает 500 000 человек. Ещё около 200 000 приезжих. Это по самым скромным подсчётам. Треть из них мужчины. Как ты себе это представляешь?
200 000? Никак.
Я взяла со стула тетрадку, в которой пыталась высчитать день пятой девушки и, усевшись удобнее, закрыла глаза, вспоминая передачу: «Следствие вели».
Пятиэтажный дом. Сколько подъездов не видать. За домом башенный кран. Слева от дома ещё одна пятиэтажка, но выглядела она гораздо новее. Возможно, её сейчас вообще нет, а потому нет смысла запутывать следствие.
Нарисовала дом и протянула тетрадь Илье Спиридоновичу.
— Что это? — спросил он, разглядывая рисунок.
— Первый подъезд, третий этаж, дверь с лестницы прямо. Здесь он живёт.
Он несколько минут смотрел в тетрадь, потом поднял на меня удивлённые глаза.
— Ты уверена?
— Абсолютно, — я кивнула. — Ему 35–40 лет. Ходит в чёрной шляпе, такой как у журналиста. Приличный костюм.
Про костюм и шляпу зря сказала. Это будет через десять лет.
— Так это ты журналисту по морде заехала по ошибке значит? Шляпа и костюм совпали?