Оторва. Книга третья

Мяч никуда не катился, взлетал от удара вверх и падал с громким чваканьем, напомнившим детство и соседскую корову, когда та, натужившись, выдала свои лепёшки. С тем же звуком.

Поэтому выбраться с центра поля не удавалось ни одной команде, но это совершенно не расстраивало игроков. Они громко и весело орали, смеялись и продолжали пинать свой мяч, больше похожий на лицо алкоголика, лежащего в сквере, на какой-нибудь лужайке, с которой он так и не смог подняться.

Задумалась и едва не пропустила Люсю, которая чтобы не мешать игрокам уныло брела вдоль края футбольного поля, рассматривая на земле то ли одуванчики, то ли любуясь зелёной травкой.

На мой зов отреагировала мгновенно и радостно побежала навстречу, чуть не получив по голове резиновой полусферой.

— Ева, — она начала разговор, когда между нами было по крайнеё мере шагов десять, — почему ты ушла? В школе такое творится!

Что может твориться в школе, меня Тория предупредила, когда я решила не дожидаться, чем закончиться монолог мымры.

В конце концов, у меня законный больничный и нечего мне делать в этом убогом месте до его окончания. Приду на экзамен и пусть выпендриваются сколь угодно, а экзамен не школа принимает, а комиссия.

Схватив подругу за руку, я потащила её в небольшой, полуразвалившийся павильон, который примыкал к одноэтажному сараю.

— Люся, блин. Как можно было забыть, что я изучала французский, — сделав страшные глаза, я зарычала на девчонку. Рык конечно полноценно не получился, но вкупе с взглядом произвёл впечатление, — хорошо хоть вовремя придумала, что твоя мама меня обучает. Кстати кем работает твоя мама?

Люся, сжавшись до размеров кролика, всхлипнула и едва слышно сказала:

— Она преподаёт английский в университете.

О как! То-то Пал Палыч возбудился, а англичанка вся скукожилась. Мама Люси лет на десять, если не больше, младше очкастой, но раз в универе, то вполне заслуженный работник. А с ней мне проще договориться, а иначе нижнее бельё от бренда «Бурундуковая и К» ей не видать как собственных ушей, без зеркала.

Это хорошие новости.

— А почему ты сказала два года? Ты ведь всего месяца три ходишь к ней на занятия, — выдала Люся.

Вот же! А я на ум девчонки грешить начала. Подумала, она сама такое объяснение придумала, а оказывается Еве плюсик нужно поставить. И хорошо вмешалась в разговор, а то эта дура так и ляпнула бы: три месяца, Тамара Афанасьевна.

— А как ты так хорошо переводишь? Ты так быстро выучила английский?

— Люся, — ты забыла? Я не помню ничего. Может, больше трёх месяцев прошло? Может быть, год?

— Нет, я точно знаю. Ты в конце февраля обратилась к моей маме.

Сама обратилась. Ещё одна загадка от Евы. Очень странная девочка.

— Ладно, — я махнула рукой, — это сейчас не важно. Ты мне скажи другое, а то вылетело из головы. Что ты мне плела по поводу Арбениной? Какой бал, какое мороженное?

— Какой бал?

— Люся! — я почувствовала себя чайником, который вот-вот закипит, — Нина Арбенина. Ты сказала, что её муж мороженным отравил.

— Да, так и есть, — Люся интенсивно закивала.

— Что так и есть? — не поняла я.

— Муж Арбениной на балу в мороженное ей яд подсыпал.

Я нахмурила брови. Серьёзно? В Кишинёве проходят балы? И придвинулась к самому лицу Люси.

От этого взгляда у допрашиваемых, обычно сознание терялось. Сработало только наполовину, но это и понятно. Глаза у Евы слишком добрые, но Люся заверещала:

— Это «Маскарад», ты забыла?

— Какой нахрень маскарад? — я уже кипела.

— Лермонтова! Мы вместе читали.

Создалось впечатление, что меня сдули, как тот мячик, который пацаны продолжали гонять по полю. Ну да. Что-то далёкое доскакало до памяти. Я потому и запомнила Нину, только почему, дошло только сейчас? И это открытие никуда меня не придвинуло и жизнь Марии — Антуанетты оставалась всё также в опасности.

Я плюхнулась на скамейку рядом подругой, которая продолжала пялиться на меня испуганными оленьими глазами.

— Прости, Люся, — я убрала её нелепую чёлку за ухо и притянула за шею к себе, — я не хотела, просто всё вокруг словно не моё, чужое. Я постараюсь держать себя в руках, но не сомневайся, я всё вспомню, и моя нервозность пройдёт. Прощаешь меня?

Люся снова интенсивно закивала.

Нет, ну надо же такому случиться. Чтобы я, профессиональный телохранитель с рефлексами кобры, очнулась в теле… ботанички Евы Бурундуковой в 1977 году. Вместо беретты — школьный учебник, вместо бронежилета — прозрачная блузка. Каждую минуту нужно импровизировать. Вечерами, вместо отработки приемов самообороны, читать «Капитал» Маркса и потягивать дешевый портвейн. Не хамить, не материться и не интересоваться точками общепита, чтобы ближайшее окружение не стало на меня подозрительно коситься. Вместо кортежа — очередь в булочную. Вместо заказных убийств — учёба в школе. Я, видевшая больше взрывов, чем таблица Менделеева буду чувствовать себя на уроках полным дебилом. Разглядывать унылые обои, плакаты с Лениным, Брежневым и идиотскими лозунгами. Девочек в коричневых платьях с комсомольскими значками на груди, которые в итоге будут смотреть на меня как на прокажённую. Я, телохранитель с уровнем владения Калашниковым, от которого плачут джихадисты, попала в шестнадцатилетнюю девочку. Мне здесь что, освоить стрельбу из рогатки? Жизнь отличницы в СССР оказывается опаснее работы с бандитами.

Обрадовалась, грудь шикарная, ножки длинные, личико кукольное. И как буду выглядеть, когда начну отбиваться от назойливых ухажеров с помощью комбинации подсечка-апперкот?

Нет, в этой заднице мира я не могу жить. Нужно что-то придумать, понять, как вернуться в 2022 год и не умереть от тоски по хорошему кофе.

Но это в будущем, а пока нужно глянуть с другой стороны: этот мир — чистый холст. Никаких дедлайнов, ипотеки, изнуряющих диет. Лишь запах свежего хлеба из булочной, песни «Арлекино» из радиоприемника и непонимание в глазах окружающих. Ещё бы не завести разговор о биткоинах и прекратить истерить, как это могла бы делать Ева. Или состояние нервозности — это всё что мне досталось от Бурундуковой?

Новое тело, старый мир. И я, запертая в нем, могу начать игру, правила которой еще предстоит выяснить.

— Ева, с тобой всё будет в порядке, — негромко сказала Люся и сжала крепко мою ладонь, — я ведь понимаю. Это всё из-за потери памяти, но она вернётся, ведь кое-что ты уже начала вспоминать.

— Спасибо Люся, что ты со мной, — я тоже в ответ пожала её руку, клятвенно пообещав себе больше ни под каким предлогом, никогда не кричать на подругу. Тем более в этом мире она у меня была единственной.

— Может быть, пойдём домой? — спросила Люся, увидев, что я опять ушла в себя.

— А что там в школе? Что ты мне хотела рассказать?

— А, Ольга Павловна, когда пришла, она сразу в класс не вошла, а вызвала в вестибюль Гольдман и они там очень долго о чём-то беседовали.

— Гольдман, это кто? В лицо я её помню, но ты ей должность какую-то обозначила.

— Председатель комсомольского совета отряда.

— А, ну да и входит в состав комсомольской дружины.

Люся закивала.