Оторва. Книга третья

— А, может быть, в школу вернёмся? Аптека далеко, а медсестра в школе. У неё всё есть. Я однажды ничего не взяла с собой и ходила в медпункт.

Медпункт. Конечно. Но надо же, какое совпадение с организмом Евы. Хотя у меня было дней десять назад, а Ева календарь вела или такая же овца как Люся? Ребята на базе всегда подменяли меня в первые два дня, потому что я, кроме как пластом лежать, ничего не могла делать. Но всегда заранее предупреждала.

Вероятно, нервное состояние, плюс сейчас помахала ногой, напряглась, вот и спровоцировало. Я грубо выругалась, бедная Люся даже шарахнулась в сторону, как испуганная лошадь. Мы едва дотопали до дверей школы, как меня скрутило новым приступом и я, опустившись на ступеньки, скрючилась. Мир стал расплываться, а голова раскалываться.

— Синицына, — отчётливо прозвучал в голове голос Пантелеймоновича, — ты что расселась, ну-ка марш на брусья.

В глазах сверкнула яркая вспышка и вместо пропахшего порохом спортзала, в нос ударила удушливая сладость лака для волос.

— Ева, — голос Люси вернул меня в действительность. Рядом разглядела ещё одну дамочку, лет двадцати, в белом халате.

Они вдвоём помогли мне подняться, но я уже пришла в себя и боль временно затихарилась. Даже удалось навести резкость.

Девушка в халате что-то спросила.

— Нормально, у меня всегда так в первый момент.

— Сама до медпункта дойдёшь?

Я кивнула. А куда денусь с подводной лодки? Поковыляла. Пока дошла до медпункта, боль совсем отпустила. А если организм Евы похож на мой, то таких резких и сильных спазмов уже не будет. Медсестра протянула мне две таблетки но-шпы и стакан с водой, который я выпила почти залпом.

— Посиди, я сейчас приготовлю.

Что девчонка в белом халате собиралась приготовить, я не поняла. Казалось бы, чего проще: дай тампон, и я уйду, но нет, что-то приготовит.

Прошло наверное минут пять, пока она вернулась из соседней комнаты и протянула мне…нечто. Даже подумала, что у меня с глазами что-то произошло. Прямоугольный пакет размером с хорошую ладонь.

Я, наклонившись вперёд, тихо спросила:

— Что это?

— Вата, — с каким-то удивлением сказала медсестра, — вата, завёрнутая в марлю.

— Что? — я посмотрела ей в глаза, — какая вата? Какая вата?! Может, вы мне ещё зелёнкой помажете?!

Глава 3

У меня на шее пионерский галстук, который давит и душит. Вокруг серые пятиэтажки, запах варёной колбасы. Кто-то громко кричит: Зарница'. Люди с плакатами обступают вокруг. Лица незнакомые, но до боли родные. Кто-то тянет за рукав, и я порывисто оборачиваюсь. Бабушка? «Ева, купи хлеба». «Но я не Ева, бабушка, я — Оля». Но Оля — это не я.

Бабушка растворяется, а вокруг снова люди с плакатами. Обступают со всех сторон, приближаются. Я, бегу спотыкаясь о трещины асфальта мимо киоска облепленного газетами «Правдой» и «Известиями». В голове звучит навязчивая мелодия: «Взвейтесь кострами синие ночи…»

Кто-то схватил меня за плечи и требует, чтобы я пела гимн. Лицо Ленина с портрета в школьном коридоре хмурит брови.

Сзади чей-то знакомый голос и резкий запах шипра.

«Пантелеймонович?» — ещё не веря в это, оборачиваюсь.

«Синицина, тебе партия доверила важное задание: спасти СССР» — шеф смотрит с грозным видом.

На пиджаке значок — ударник Коммунистического труда, в руках красное знамя.

В коридор врываются тени, сливающиеся в бесформенную массу. Кто-то громко орёт: «Партия требует справедливости!»

Я вздрагиваю, резко отбрасываю голову назад, чтобы мне какой-то крикун не заехал в лицо черенком от флага, которым он размахивает как помелом.

«Тихо!» — рявкает шеф, но его голос тонет в какофонии лозунгов и топанья. Внутри меня поднимается волна отчаяния. Спасти СССР? С этими-то? Да они сами его сейчас разнесут! Задание абсурдное, как и весь этот театр абсурда вокруг.

Шеф поправляет очки, впивающиеся в переносицу. «Товарищ Синицина, у вас ответственная командировка, ваша задача — найти и нейтрализовать источник дестабилизации! Внедритесь в ряды протестующих, выявите зачинщиков!» Он тычет в меня плакатом. На его лице застыла гримаса фанатичной решимости. «И помните, от вас зависит судьба Родины!»

Врезаюсь затылком во что-то твёрдое и чувствую, как холодный пот струится по спине. Открываю глаза и снова жмурюсь. Что это? Цветы? Я что — сдохла? Снова открываю, но теперь узкую щёлку.

Три жиденькие гвоздички мотаются из стороны в сторону, в полуметре от лица. А за ними чья-то красная рожа. Но, слава Богу, в этот раз никаких лозунгов. Ковёр с уже знакомыми оленями. Шкаф Бурундуковой. И кто тогда этот индеец, который прячется за веником?

— Привет Ева, я приехал и так рад, что у тебя всё в порядке.

У меня всё в порядке? Кто сказал, что у меня всё в порядке? Прерывая мысли, появляется жуткий дискомфорт между ног. Под простынёй голое тело до пояса, ниже резиновые бикини, которые крепко удерживают матрац.

Пантелеймонович, сука, Я тебе эту командировку вместе с плакатами, флагами и лозунгами в жопу затолкаю. И этой прокладкой заткну всё, как пыжом, чтобы ты сам проникся идеалами революции. Вот только дай моим ручкам дотянуться до твоего горла.

Гвоздички отпрянули от лица и склонились на бок, открывая физиономию человека полностью.

Нет, это не Пантелеймонович, годами не дотянул. Пацан лет девятнадцати и сразу видно, что упёртый комсомолец. Кремень семидесятых. Плакат на стене продовольственного магазина: «Пятилетку в четыре года!» — словно выгравирован на его сердце. Отглаженный костюм, галстук в тон партбилету, взгляд прямой и честный. И, наверное, искренне верит в коммунизм, в великую стройку, и в светлое будущее, как другие верят в дефицит финских сапог.

Бабушка рассказывала про таких: На лекциях всегда сидел в первом ряду, конспектировал каждое слово. После смены на заводе — собрания, отчеты, стенгазеты. В выходные — субботники, прополка картошки. Ни тени сомнения, ни намека на усталость. Доклады, перевыполнение, передовые доярки.

Мог зажечь комсомольский костер даже в болоте скепсиса, правда, с привлечением тяжелой техники. А отчеты о перевыполнении плана по сбору металлолома были настолько оптимистичными, что впору было отправлять делегацию на Марс, проверять, не он ли там тайком перерабатывает метеориты.

Только глаза, как у оленя на ковре.

— Ева?

И голос растерянный.

— Ты сейчас что сказала?

Синицына. Ты опять заговариваешься. Обещания данные шефу вслух произнесла? То-то комсомольский вожак отпрянул в испуге. Подумал что это всё предназначено для его задницы? И кто это вообще такой? И как он здесь оказался?