Оторва. Книга третья

— Мама? — Люся наморщила лоб, — нет, про его маму ты ничего не рассказывала.

— А какие у нас отношения? Охи вздохи поцелуи?

— Да, — кивнула Люся, — ты каждый раз рассказывала, что вы целовались. Что это так здорово.

Вот же чёрт. И он ведь точно полезет целоваться со своей выпяченной губой. Матрац между ног показался мне наименьшим злом.

— А ещё, — потребовала я дополнительных подробностей, — я не рассказывала, что он мне под юбку лез, за грудь хватал?

Люся стала покрываться бордовыми пятнами, и усилено помотала головой. Хоть за это спасибо Бурундуковой выписать можно. И в голову пришла любопытная мысль.

— А в школе что, никто не знает кто мой жених?

— Нет, ты же сама говорила, чтобы я об этом молчала и не вздумала где-нибудь протрепаться.

Ага! Валера показался мне гораздо симпатичнее. Вот это я вам устрою комсомольское собрание. Мало не покажется, неофиты дефективные.

— И не вздумай уйти, — сказала я на прощание, — вдруг окажется, что ты ещё что-то забыла мне сообщить.

Люся пообещала, и я вернулась домой.

Улыбки никуда не делись. То ли меня рады видеть, то ли по жизни такие. Или довольны друг дружкой?

Жидкость в стаканах уменьшилась наполовину. Бухают что ли? Подняла один и принюхалась.

— Это гранатовый сок, Валерочка привёз из Москвы, — застрекотала тётка.

— Налить тебе, — тут же услужливо предложил жених.

Гранатовый сок я люблю и запах неплохой. Махнула отрицательно рукой и залпом осушила сначала один стакан, а потом второй.

— Спасибо, — я вытерла тыльной стороной ладони губы и пошлёпала тапками в сторону комнаты, провожаемая ошарашенными взглядами.

— Ева, — донёсся голос комсомольского вожака за спиной, — а может мы, пойдем, погуляем?

Погуляет он, герой-любовник. Хоть раз представлял себе, что должна чувствовать девушка в критические дни в 77 году? Как девочки на физкультуру ходят с таким ватником? А ещё и рези периодически не слабо хватают.

Даже не оглянулась. Добралась до дивана и прямо в халате залезла под простыню.

Жених явился минут через двадцать. И о чём шушукался столько времени. Вошёл и аккуратно прикрыл дверь, чем заставил меня напрячься. Вот же, тело Бурундуковой пытается доминировать? Синицына это как-то легко переживёт. Если бы не губа, то вполне симпатичный мальчик. Глаза что ли закрыть когда полезет целоваться?

Полез, сразу, без прелюдий. Вот только это не поцелуй, совсем не поцелуй. Что-то невразумительное и Еве это нравилось?

Решила не накалять страсти, а то перепугается ещё, ни дай Бог, откуда у скромной девочки такие познания, а он мне живой был нужен.

Оторвался и задышал как паровоз, ещё и дыхание задерживал, полный абзац.

— Сядь в кресло — я указала пальчиком, — у меня к тебе разговор. Серьёзный.

Валера нахмурился, но пересел.

Несколько минут прикидывала, как лучше объяснить обстановку в классе и желание очкастой мымры мне насолить. С Люсиной мамой не обсудила свой английский. У неё, наверняка, тоже вопросы появятся. С французским ещё веселее. Если с инглышом всё более или менее понятно, то куда выветрился язык лягушатников из головы Евы — просто мистика.

— Так может, прогуляемся? — перебил мои мысли Валера, — в кафешке посидим. Мороженое слопаем. Ещё мне нужно навестить кое-кого. Да ты их знаешь. Мы с тобой были у них пару раз в гостях.

Вот же неймётся вытащить меня на улицу. Была бы не против, но в резиновых бикини? Сомнительное удовольствие. И как ему объяснить? Для Евы он, вроде, не посторонний человек, но даже мне не приходит ничего в голову. Решила проверить, может быть, это Люся такая тормознутая. Сказала о критических днях.

Валера расхохотался.

— Да ладно, Ева! У кого критических дней не бывает? Я на них сидел всю дорогу, пока тебя не увидел. Вот только тогда успокоился.

Мать же твою, мальчик с критическими днями. И когда эта фраза стала обозначать реально женские дни? И как объяснить деликатно комсомольскому вожаку, что его критические дни не имеют ничего общего с моими. А он вообще знает про это? Как мучаются девчонки несколько дней каждый месяц. Вот же. Нужно было у Люси спросить, как их сейчас называют. Должно же быть какое-то подпольное прозвище.

Валера, вероятно, решил, что моё молчание можно расценить как раздумывание и пошёл в новую атаку:

— Давай сходим. Евгения Альбертовна будет рада тебя увидеть после трагедии. Отец сказал, что она сидит целыми днями дома и смотрит в одну точку. Очень тяжело ей. Оживает только тогда, когда видит знакомые лица. А ты ей понравилась. Она, последний раз, когда я зашёл к ней перед отъездом, очень ругала меня, что я тебя с собой не захватил.

Приехали. Ещё какая-то Евгения Альбертовна, про которую я ничего не знаю. И главное — знает ли её Люся. Судя по разговору — нет. Это знакомые Валеры. Отбрыкаться не успела.

— Пойдём, — снова попросил он, — ты ведь с Анниной, всё же подружками были. Неудобно как-то. Я был в отъезде, ты в больнице, а сегодня как раз девять дней. Папа сказал, что Юрий Фёдорович сказал к семи подходить.

Ещё непонятно что, но в голове внезапно забрезжило.

— Анниной? — переспросила я, — а что с ней случилось? Я не слышала.

— Я сам толком не знаю. Я ведь домой только на минуту заскочил и сразу к тебе. Отец сказал, что убили. Пацаны случайно наткнулись на неё в старой усадьбе на озере, а то могли долго не найти.

На озере? Кишинёв был криминальным городом, в котором убивали девушек пачками? Я даже приподнялась на диване пытаясь скрыть волнение.

— А как её фамилия?

— Ты забыла? — удивился Валера, — сама же говорила, что она тёзка главной героини у Лермонтова.

Глава 4

Меня едва не снесло с дивана нахлынувшими эмоциями, а Валера превратился чуть ли не в красавца. С трудом удержалась, чтобы на радостях не стиснуть его в своих объятьях и не показать наглядно, как нужно целовать свою невесту.

Убедить меня пойти на девять дней у Валеры всё равно не удалось. И дело было вовсе не в критических днях, хотя и это сыграло свою роль. Самое главное я узнала. День и место.

Пришлось, конечно, ненавязчиво расспросить об усадьбе, но едва он стал рассказывать про особняк, который был подарен, «согласно Его Императорского Величества» какому-то французскому дворянину за заслуги перед отечеством, ещё в начале XIX века и объяснять о месте его расположения, я вспомнила. Проходили с мальчиком Петенькой, когда шли с кладбища, мимо двухэтажного строения обнесенного высокой каменной стеной.