Отрешенные люди

– Чего же такого во мне нет?
– без интереса спросил он, хотя опять догадывался, о чем она хочет сказать. Наперед знал все ее слова и мысли, а потому неинтересно было и слушать, но и останавливать не хотел, пусть лучше выскажет все, облегчит душу.

...- размаху в тебе нет, Ванюша, - наконец нашла она слово.
– А без него, без размаху, и жизнь как черствая корка кажется.

– Почему это у меня да размаху нет?
– попытался возразить он, хотя опять же знал: найдет она, что ответить, чем уколоть его.

– Видать, Господь не дал.

– Уверена, что от Господа то дело? Может, от него, - ткнул он пальцем в пол, не желая произносить вслух имя врага человеческого.

– Все от Бога. И черт от Бога пошел. Да и какая нам с тобой разница, откудова что взялось, пущай о том батюшки толкуют. А хочу я тебе вот чего сказать: держись, Ваня, меня. Я тебя научу, как и чем заняться, на какое дело пойти. Знаю, землю копать или там дрова для кого колоть ты ведь не согласен. Так?

– и сама же ответила, - так, так. Не любишь ты черной работой заниматься, тебе другое подавай, чтоб побыстрей да полегче. Нельзя тебе без меня, Ванечка, - она опять подошла близко к нему, желая в очередной раз подразнить, и он слегка отстранился от дурмана ее сладкого, дразнящего тела.
– Не бойся ты меня, не бойся, а то как зверь, право, - и начала гладить по голове, ласкать за ухом, а потом наклонилась и поцеловала в самую макушку, он попытался ухватить ее, притянуть к себе и не отпускать долго-долго, пока не впитает в себя ее сок, не передаст ей свой, но Аксинья ждала этого, ловко вывернулась, задержала его руку.
– Погоди, погоди, не время пока. Я же говорю тебе, потолковать надо. Слышишь?

– Слышу, - отвел в сторону пылающее лицо Иван, - говори тогда скорее, а то... не отвечаю за себя.

– Да я почти все и сказала тебе: давай держаться друг дружку. Я тебе говорить буду, у кого денежка хорошая водится, куда товары привезли, где запоры не особо надежны, а дале твое дело. Понял?

– Я-то понял, - подавил в себе раздражение Иван, знал: именно об этом она и хочет ему сказать, иначе говоря, быть с ним в доле, чужими руками жар загребать.
– И чего ты, девка-краса, за добрые дела свои хочешь?

– А ты догадливый, - недобро усмехнулась Аксинья, - за просто так я не стану шею подставлять под топор, плата за то особая требуется. Приносить будешь все ко мне, куда скажу. Но не сюда, опасно под боком ворованное добро держать, да и Петр спросить может.

– Ты чего... хочешь, чтоб я все, чего добуду, к тебе, что ли, нес? Сдурела баба! Вконец сдурела, - не на шутку рассердился Иван.

– Дай договорить, - жестко произнесла Аксинья, - а то кипишь, как котелок в печи, пар пускаешь. Договорить не даешь, не дослушаешь, а крику-то, крику! Как в базарный день в конном ряду! Ты все, чего возьмешь, за гроши, за копейки спускаешь. Какая тебе в том выгода? Я же тебе и покупателя доброго найду, и сохранно будет. Уразумел? То-то. Зачем мне все себе брать? Третью часть отдашь и ладно...

– Третью часть?
– не утерпел Иван.
– Да ты воровка почище меня будешь! Где это видано, чтоб...

– Тю-тю! Опять шумишь, Ваня, ну, коль третью часть жалко, то четверть давай.
– И видя, что он пытается возразить, прикрыла ему рот ладошкой и притянула голову, сама села на колени.

Иван схватил ее за пояс, сжал до хруста в костях, но Аксинья лишь блаженно застонала, откинув голову. Он поднял ее, понес к кровати. Она не сопротивлялась, наоборот, тянула вниз, вонзая ноготки под кожу, освобождая от одежды его тело, распластавшись широко на вязанном ее руками покрывале...

Через какое-то время они уже снова сидели возле стола, и Аксинья, как ни в чем не бывало, наставляла его, что лучше брать из домов, что легче сбыть, продать, что дороже стоит.

– Одежда она всегда сгодится, - объясняла она, словно он был новичок какой, не знал этого, - но хлопотно с ней - много не возьмешь, да и видно издалека. Посуда, что из серебра там или с позолотой, с чернью, подороже стоит, но не всякий возьмет ее, тут стоящий покупатель нужен, а станет ли он с тобой разговаривать, кто знает. Потому старайся сам деньги брать, хоть и не так много их окажется, а дружкам своим предлагай что под руку попадется. Им все одно пропивать, - махнула небрежно рукой Аксинья.

– Куда ко мне ходить, то потом скажу, а сюда боле не хаживай и дорожку позабудь.

– А как узнаю, где искать тебя?
– удивленно поглядел на нее Иван.

– Приходи в тот кабак, в котором сегодня были. Там обо всем и скажу. Тихо!
– приподнялась со своего места Аксинья, - муж мой, однако, идет, - и торопливо кинула взгляд на заново застеленную кровать, и широко улыбнулась, вскочила навстречу вошедшему с улицы стройному мужчине с большими пшеничными усами, в форме гвардейца.
– Милый, - щебетала она, - заждались уже тебя, думаю, может, случилось чего? Соскучился по мне, дорогой мой?
– игриво спросила она и чуть дернула за ус.

– Оставь, устал я, - отстранил он ее.
– Что за гость такой у нас сидит, скажи лучше. С горя пьем али с радости?
– глянул он на полупустой штоф.

– Это же Иван, - ласково сообщила Аксинья.
– Помнишь, рассказывала тебе, как хозяин наш его на цепь с медведем посадил?

– А-а-ай, - устало обронил Петр, - понятно. Иван, значит.

– Да, Иван, а это Петр, - ткнула пальчиком в грудь мужа Аксинья.

– Встретились вот случайно да и зайти решили, выпить, - смущенно проговорил Иван, указывая на стол. Он уже жалел, что не ушел раньше, чтоб избежать встречи с Петром Нелидовым, а теперь был вынужден сидеть с ним за одним столом, смотреть невинно в глаза.

– Тогда и мне налейте, за встречу, - попросил Нелидов все так же устало, - отправлял меня сегодня капитан в село Преображенское, туда и обратно проскакал, а сейчас спина гудит.

Они быстро допили оставшееся вино, Иван предложил сходить, принести еще, но Петр отказался, намекая, что поздно, завтра рано вставать и вообще пора бы гостю и честь знать. Но тут вдруг Аксинья, сделав незаметно знак Ивану глазами, сообщила:

– У Ивана бумаги не в порядке, пусть у нас остается. Посты кругом, схватят, в острог посадят, а мы виноваты будем.

– Да пойду я, - пытался возражать Иван, но Аксинья стояла на своем, и Петр с видимой неохотой присоединился к ней, указав гостю на огромный сундук, на котором иногда оставался ночевать кто-либо из родственников.

Уснул Иван удивительно быстро и даже не слышал, как легли хозяева, но когда чуть забрезжили утренние сумерки, пропели где-то на соседних дворах первые петухи, он проснулся и сел на сундуке, а потом, взяв свою одежду, тихонько вышел в сени. Он не заметил, что Петр Нелидов проснулся, услышав его осторожные шаги, и больше не спал, лежал так с открытыми глазами.

Примерно через четверть часа дверь легонько скрипнула, и Иван Каин вновь прошел в комнату, опустил на пол тяжелый узел.

– Чего принес?
– негромко спросил Нелидов, чтоб не разбудить Аксинью. Но та уже проснулась и села на кровати, накрывшись одеялом.

– Пожитки у знакомого одолжил, - со смехом ответил Иван и, шагнув к столу, положил на него кожаный узелок-мошну, в котором явственно брякнули деньги.

– А деньги откуда?
– растерянно проговорил Нелидов, уже догадываясь, что принес их гость и откуда могли в столь ранний час взяться деньги. Он вопросительно посмотрел на жену, но та молчала, отведя глаза в сторону, а потом резко заявила Ивану: