Отрешенные люди

– Нехорошо друзей в беде бросать, - попробовал Иван урезонить Петра, сам давеча толковал, мол, в беде воры один другого не оставят никогда.
– но тот смачно сплюнул в дорожную пыль, ответил:

– Сроду друзьями они мне не были! Так... поскребыши, прибились к нам, как банный лист к голой заднице, и бросить негоже, и тащить за собой мочи нет.

– Так чего предлагаешь? Сказывай, - осторожно спросил Иван, вышагивая рядом с Камчаткой, с трудом поспевая за ним.

– Разбежаться надо, пока не поздно. Сам по себе пущай каждый и добирается до Москвы. Не желаю им поводырем быть, надоело.

– Перечить не буду, - помолчав, согласился Иван.

– Может, так оно и лучше будет. Поглядим, как обернется все.

В деревне Гришка Хомяк без труда нашел деваху, у которой останавливался года два назад. Жила она с двумя младшими братьями при отце, который постоянно бывал в разъездах, нанимаясь к купцам возницей, чем промышляли едва ли не все мужики из их деревни. Деваху звали Нинкой, и была она в доме за хозяйку, поскольку мать схоронили давненько и все бабье хозяйство легло на нинкины плечи. Судя по всему, с Гришкой у них была любовь, и теперь она была несказанно рада его появлению, легко шныряла по большой просторной избе, и улыбка не сходила с ее широкого румяного лица.

Она усадила нежданных гостей на лавки в чисто прибранной горнице и даже не поинтересовалась, кто они, откуда прибыли. Помалкивал и Каин с товарищами, надеясь, что Григорий сам все объяснит своей подружке. А Хомяка было прямо-таки не узнать: он весь разомлел, размяк, и прежняя настороженность слетела с него, уступив место блаженной улыбке. Подобное настроение быстро передалось всем остальным, за исключением Петра Камчатки, который по-прежнему пребывал в дурном расположении духа. Молодые парни, постреливая в нинкину сторону озорными глазами, поинтересовались, есть ли у нее знакомые подружки, что согласились бы погулять, посидеть вместе с ними за столом.

– Как не быть, - лукаво подмигивая, отвечала она, - полдеревни нашей в подружках у меня. Ой, озорные девки, не возрадуетесь.

– А нам таких и подавай, - гордо выпятил грудь Леха Жаров.

– Мы и сами мужики хоть куда, - облизал языком потрескавшиеся губы Данила Щелкан и шмыгнул носом.
– Давно я бабьего запаха не чуял, соскучился уже.

– И денежки у нас имеются, - брякнул кошелем Давыдка Митлин, и от глаз Ивана не укрылось, как неприязненно глянул на него Петр Камчатка.

– Порастрясут мои подружки ваши денежки, - захохотала Нинка, - ох, порастрясут и нагишом отпустят.

– Не на таковских напали, - отвечал Леха Жаров, - мы сами с усами, кого хошь потрясем, лишнюю денежку вытрясем.

– Цыц, - оборвал его Иван, - попридержи ботало на... намотано. Больно самоед длинен стал, кто бы не укоротил.

Жаров осекся, замолчали и остальные, но Нинка тут же, войдя в горницу, махнула в иванову сторону рукой и, смеясь, заговорила:

– А ты, старшой али как тебя, мужиков своих не придерживай. Думашь, мне ваши чины неизвестны? Гришку я не первый год знаю. В последний раз от полиции его вместе с дружками у себя схоронила, а потом, ночью, за деревню вывела. Помнишь, Гришаня?

– Как не помнить, - степенно кивнул тот.
– Так и было.

– Вот и не сокрытельствуйте от меня, ни к чему. Гришаня со мной всегда расчет верный вел, а я его ни о чем не спрашиваю, но и лишнего сроду не сбалтываю. И подружки мои той же породы, не охочи до бесед с полицаями или иными розыскными людями с Сыскного приказа. Тем и живем, что молчание блюдем.

– А? Вишь, какова Нинка моя?
– потянул ее к себе Гришка.
– Золото, а не девка. Чего я говорил?

– Пусти, - вырвалась она, - не время, отдыхайте пока, а я обед сготовлю.

Пробыли они в доме у Нинки почти два дня, перезнакомились со всеми ее подружками, и все бы было хорошо, да под вечер оба младших Нинкиных брата вбежали в дом и что-то зашептали сестре на ухо.

– А где они сейчас?
– настороженно спросила она, выглядывая в оконце, и Иван мигом догадался: что-то случилось, не иначе как полиция в деревне.

– У дома Журкиных стоят, с дядей Митей беседуют, - ответил старший, успев прихватить со стола капустный пирог и сунув его за спину.

– Положи на место, не таскай со стола, - шикнула на него Нинка и, оборотясь к гостям, сказала, - пойду гляну, чего там...

– Может, мне с тобой?
– спросил Иван, но она покачала головой.

– Не, сиди тут. Всяк поймет, что ты за гость. Сама все узнаю.

– А что там? Что?
– беспокойно заерзал на лавке Давыдка Митлин.

– Драгуны по дворам ходят, - спокойно ответила Нинка, - пойду узнаю, кого потеряли.

– Знамо дело, кого, - вскинулся Данила Щелкан, - уматывать надо, пока не накрыли нас тут...

– Сиди!
– стукнул кулаком по столу Иван.
– Твое дело цыплячье - пшено клевать да раньше времени не кукарекать. Успеем уйти.

Нинка скоро вернулась с испуганными глазами и быстро затараторила:

– Не иначе, как вас ищут! Десять человек команда, от двора к двору идут, всех выспрашивают, не видели ли кого незнакомого. Двоих уже забрали каких-то мужиков, что у Снегиревых на постое неделю как стоят. Скоро и до нашей избы дойдут...

– Так не пущай их!
– с жаром выдохнул Гришка Хомяк и кинулся закрывать на засов входную дверь.

– Хуже будет, - покачала Нинка головой, - знаю я их, так не уйдут. Да и видели вас, когда в дом входили. Не век же вам тут сидеть.

– Это точно, - согласился Иван, поднимая с пола дорожный мешок и закидывая его за спину, - спрячь нас в амбаре до вечера, а там до леса проводишь.

– Чуяло мое сердце, - зло запыхтел сзади Ивана Петр Камчатка, - накроют нас, рано или поздно накроют...

– Хватит тебе, всю плешь проел, - попытался остановить его Иван, но Камчатка не желал успокаиваться и, бормоча ругательства под нос, первым вышел из избы.

Нинка закрыла их всех в большом старом сарае, где были свалены старые телеги, сани, рассохшиеся колеса и кадушки, по стенам висела рваная упряжь, хомуты. В сарае они молча просидели до ночи, почти не разговаривая друг с другом. А по темноте Нинка провела их к устью глубокого лога и указала рукой вниз:

– Там тропинка есть, к реке выведет, а там дорогу сами найдете.

– Можется, останусь?
– осторожно спросил атамана Гришка Хомяк.

– Гляди сам, - ответил Иван и начал спускаться вниз по узкой лощине. Там, уже у берега, он решил, что Камчатка прав, обижаясь на товарищей, за которых все приходилось решать, заботиться, а у них одно на уме: как бы вволю повеселиться да поспать подольше.

В кромешной тьме почти нельзя было различить лиц, но он и без этого понял: Гришка Хомяк остался наверху, возле Нинки. Так могли разбежаться и остальные. Что же он за атаман, коль слово его - все равно как писк комариный: все слышат, да никто не боится. Прикинув в уме, что самое лучшее для него будет, если сам распустит шайку, дождался, когда к нему подойдут остальные, и глухо проговорил: