Отрезок пути

В поле зрения появляются тяжелые ботинки с налипшими комьями земли и полы мантии, из-под которой выглядывают ужасающе грязные брюки. Обладатель всего этого добра садится на корточки, и перед моим лицом появляется глумливая рожа Крэбба.

– Ну, здравствуй, Лонгботтом! – вкрадчиво произносит он мерзким голосом, дыша на меня алкогольными парами. – Какая неожиданная встреча!

Я пытаюсь взглядом дать ему понять, что обо всем этом думаю, и жалею, что не имею возможности зажать нос. Мерлин, неужели от меня тоже так разит, когда я выпью? Впрочем, вряд ли. От Северуса приятно пахло, даже когда он напился до невменяемого состояния. Наверное, это зловонное дыхание самого Крэбба в сочетании с огневиски дает такой эффект.

– Ты не рад меня видеть? – притворно удивляется он и вдруг резко наклоняется и больно дергает меня за волосы: – Думаешь, ты такой крутой, Лонгботтом?

Ответить ему я, естественно, не могу. Но вообще-то думаю, что да, я действительно такой крутой. В противном случае он не нападал бы на меня так трусливо, а разобрался по-мужски.

Он презрительно ухмыляется, поднимается на ноги и командует:

– Идите все сюда! Сейчас мы ему устроим!

Из-за поворота подтягиваются пьяно ухмыляющиеся слизеринцы – Гойл, Забини и Нотт. Через секунду за ними следует Малфой – бледный, почти трезвый и как будто напуганный.

– Лонгботтом, где же твои приятели? – ехидно осведомляется Нотт. – Без них ты не такой храбрый!

А вы? Уроды, чтоб вас сотня троллей оттрахала!

Какое-то время они топчутся надо мной, глумятся и показывают пальцем, точно невоспитанные детишки во время прогулки по заповеднику. Только Малфой сразу вызывается караулить коридор на случай появления кого-то из преподавателей и исчезает за поворотом.

Вскоре развлечение им надоедает. Оскорбления начинают повторяться, и мне даже становится скучно. Хоть бы у своего декана – теперь уже бывшего – поучились. Зря он, что ли, столько лет с ними возился?

Крэбб снова садится на корточки и смотрит на меня, прищурив свои поросячьи глазки.

– Я давно хотел с тобой рассчитаться, Лонгботтом! – зловеще сообщает он. – И за это, – он с отвратительным звуком плюет мне в лицо, от чего я с трудом сдерживаю рвотный позыв. – И за это, – он хватает мою руку и резким движением выворачивает.

Кисть пронзает сильная боль. Ублюдок! Я-то тебя тогда не обездвиживал! Одновременно с этим их заклинание спадает, и я понимаю, что снова могу шевелиться. Я стараюсь незаметно протянуть неповрежденную руку к его карману, из которого торчит моя палочка, но мой маневр замечает Гойл:

– Винс, аккуратней!

Крэбб вскакивает с неожиданной для его телосложения и состояния прытью.

– Не так быстро, Лонгботтом! – он со всей дури бьет меня тяжелым ботинком в грудь.

Я сдавленно охаю. Дыхание перехватывает, и я непроизвольно сжимаюсь в комок. Следующий удар приходится по лицу. От резкой боли темнеет в глазах, и мне только чудом удается сдержать стон. Рот наполняется кровью. Кажется, мерзавец не только сломал мне нос, но и выбил пару зубов.

Другой ботинок бьет по ребрам. Третий ударяет со спины. С каждым из них по отдельности я бы справился без проблем. И с двумя бы справился. Но их четверо, а ботинок – восемь. Ботинки Малфоя не в счет – он участия не принимает, только следит, чтобы никто сюда не зашел.

Я, как могу, пытаюсь уворачиваться от ударов, но ног слишком много. Они уже, по-моему, не очень смотрят, куда бьют. Плевать, лишь бы ударить! Какие там палочки – эти типы, кажется, и думать о них забыли. От боли я уже совсем перестаю что-либо соображать, а они, наоборот, все больше воодушевляются. До меня доносится тяжелое дыхание и отрывистые смешки. Похоже, это их здорово возбуждает. Сочувствую девушкам, которые попадутся у них на пути.

В ушах шумит все громче и громче, и я почти перестаю воспринимать происходящее. Даже боль. Последнее, что я слышу, прежде чем потерять сознание, – это легкий стук дерева об пол.

Когда я прихожу в себя, слизеринцев рядом уже нет. Только валяется моя волшебная палочка – как ни странно, вполне себе целая. Я поднимаю ее и пытаюсь сесть. Получается с трудом. Болит все тело, словно на мне нет ни одного живого места. Наверное, так оно и есть. Сломанная рука безвольно повисла, губы распухли, правый глаз никак не желает полностью открываться, а к носу я даже притронуться боюсь. Обследовав языком зубы, я обнаруживаю, что как минимум два из них вполне готовы в ближайшее время покинуть челюсть. Странно, что сама челюсть не сломана. Грудь и живот, судя по ощущениям, превратились в один огромный синяк.

Я обессилено прислоняюсь к стене. Надо бы встать, но, боюсь, сделать этого я не в состоянии. Слишком больно, да и крови, кажется, потерял немало. Во всяком случае, ею залит весь пол и моя мантия. Руки тоже окровавленные и грязные.

До меня доносятся чьи-то голоса. Хоть бы это был кто-то из наших! Но нет, ничего подобного, к сожалению. Из-за поворота показывается стайка слизеринцев – шестой курс, по-видимому. Удивленно смотрят на меня, некоторые неуверенно хихикают. Я закрываю глаза. Просить их о помощи бесполезно, да и неразумно. А видеть не хочется.

Я слышу, как они проходят мимо. Надо подождать, пока шаги окончательно затихнут, а потом позвать Лауди. Вдруг что-то падает мне на колени. Я вздрагиваю от неожиданности и распахиваю глаза, но успеваю увидеть только светлую макушку, скрывающуюся за поворотом, да краешек мантии. Опустив взгляд, я вижу у себя на коленях какой-то предмет, завернутый в светло-голубой шелковый платок. Разворачиваю его здоровой рукой и с изумлением обнаруживаю, что это не что иное, как флакон с зельем. С кровевосстанавливающим зельем…

Внимательно изучив платок, я замечаю в уголке вышитые инициалы «А. Г». Это же… Астория Гринграсс, ну конечно! Она ведь одна только светленькая на этом курсе!

Бодрым и полным сил это зелье меня сейчас не сделает, но все же это гораздо лучше, чем ничего. Я зубами снимаю крышку и опустошаю флакон. Через несколько секунд ожидания я чувствую, что кровь начинает быстрее бежать по жилам. Теперь я смогу хотя бы встать.

Спрятав в карман флакон и платок, я с трудом поднимаюсь. Просто поразительно! Как она только решилась на такое? Главное, чтобы никто не узнал. Даже нашим лучше ничего не говорить. Страшно представить, что с этой девочкой сделают Кэрроу, если им станет известно, что она мне помогла! Да и студенты тоже могут основательно жизнь испортить.

Еле передвигая ноги и держась за стенку, я сворачиваю за угол… и нос к носу сталкиваюсь с Северусом. Рядом с ним с ноги на ногу переминается Крэбб, поэтому его лицо при виде меня выражает лишь брезгливое отвращение. Мое, понятное дело, тоже.

– Видите, сэр, все с ним в порядке, – бормочет Крэбб.

– Неужели? – холодно говорит Северус и обращается ко мне: – Что с вами произошло, Лонгботтом?

– Ничего, – мрачно отвечаю я, старательно имитируя ненависть.

– Винсент, – Северус снова поворачивается к Крэббу, – вы ведь помните наш разговор?