Отрочество

Я дёрнулся было, да на Мишку виновато кошусь.

— Иди, — и рукой машет, — у меня теперь завидок нет, сам через пару месяцев мяч буду гонять.

— В другой раз! — я решительно сел.

— Иди! Оба идите, — и улыбается, да искренне так, — я сейчас всё равно спать хочу.

— А если, — перебил он ещё не начавшееся возражение, — беспокоитесь за меня, то пусть Фира спустится. У неё сейчас по графику занятия, так с книжкой можно и здесь посидеть. Без мелких даже спокойней.

— Ну…

— Всё, всё, ступайте!

До-олго играли, чуть не до затемна! В Дюковском парке у нас уже местечко есть, вроде как и наше. Не гоняют! Даже и зрители бывают, и подчас немало.

Солидные такие господа. Стоят, болеют! Орут иногда што-то подбадривающие. Такие все знатоки, а сами…

— Ты што остановился-то, — вернулся за мной Санька.

— Да так, думаю… думаю — несправедливо, што меценаты есть только у людей искусства. Спорт — в массы!

* * *

— Шустрый какой, — Дмитрий Фёдорович отодвинул донесение агента из окружения Голядевой, — и здесь успел отметиться? Даже любопытно… а впрочем, нет! Решила Анна Ивановна найти мальчишку, так ей и карты в руки. Можно даже и поспособствовать.

Трепов потянулся было за ручкой, завизировать, но нависнув над бумагами, задумался, и решительно отложил её в сторону. Отточенный ум царедворца, привыкший к интригам, перебирал варианты, подыскивая наиболее оптимальный. Безопасный для него лично.

— Никаких бумаг! — негромко пропел он на манер арии, и встал, потянувшись всем своим сильным телом, — Никаких следов!

Решив в самое ближайшее время выразить своё благорасположение почтенной вдове сотрудника МВД, московский обер-полицмейстер обрёл самое благодушное настроение. Справится!

Анна Ивановна опытный… хм, сотрудник, пусть и негласный. Благорасположение обер-полицмейстера, да собственные связи? Достаточный ресурс для человека с её-то опытом. Найдёт.

Натура она увлекающаяся, может и увлечься. И пожалуй, это было бы к лучшему.

Пятнадцатая глава

— Футбол? — фыркнув пренебрежительно, Абрам Моисеевич тронул меня было за плечо, выставляя из лавки, но тут же остановился, — Погоди-ка…

Он близоруко наклонился ко мне, обдав запахами чеснока, нафталина и больных зубов.

— Шо ж вы морочите мине то место, где спина переходит в жопу! — возмутился он, — Сразу надо было говорить не ваше замечательное имя, но и чей вы кого! Футбол, говорите? А в чём таки моя выгода, помимо траты родных денег на неродных детей?

И за плечо мине, да в лавку, где вкусно пахнет всякими восточными специями, да табуреточку под зад, махнув рукой то ли приказчику, то ли родственнику, показав на забредшего по утру покупателя.

— Реклама! — подымаю я палец, — Ви таки не спортсмэн, и это сразу видно по вашим мужественно сутулым плечам. И когда мы играем в Дюковском парке, вокруг тоже ни разу не спортсмены сморят, разве что сильно давно и очень неправда, и в основном по переписке. Но смотрят!

— Смотрят как смотрят, или смотрят как много? — и голову на бок, как учёный ворон. Такой же носатый, да глаза в круглых очёчках совершенно птичьи.

— Смотрят как толпа на рынке! И чтоб ви понимали, всё это не оборванцы от безделья, а почтенная и полупочтенная гуляющая публика из тех, у кого в карманах есть мал-мала уважения окружающих.

— Роза! — истошно заорал он куда-то в глубины лавки, — Поставь чаю и собери на стол нам с молодым человеком! Как для своего, а не как для так!

— И шо я таки смогу поиметь для сибе лично? — поинтересовался он осторожно, самолично наливая мине почти крепкого чая в комнатке на заду лавки.

— Абрам Моисеевич! — я ажно руками всплеснул, удивляясь напоказ такой странности, — Ну шо вы как неродной! Тётя Песя говорила таки за вашу сообразительность с большим уважениям, а тут как будто подменили вас на не вас! Поиметь ви сможете так много, насколько вложитесь! Вы мине понимаете?

— Представьте! — перебил я торговца, распушившего было полуседую бороду для большого спора, поведя рукой перед его лицом, — Воскресный летний день, много праздной небедной публике в парке, и спешащей притом не просто куда ведут ноги и скука, а на футбольный матч. Первый в истории не только Одессы, но и таки России! Ви улавливаете суть с солью? Или мине таки ещё и поперчить?

Абрам Моисеевич уловил, шо вложиться придётся, а не как всегда, и схватился за пейсы.

— Пресса! — надавил я, — И огороженное поле…

— Билеты? — перебил он, загоревшись глазами.

— Фу таким быть! Абрам Моисеевич, я скажу Пессе Израилевне, шо с возрастом вы впали куда-то! Зачем билеты! Напротив — бесплатно, совершенно бесплатно! Для них. А для вас таки нет, и совсем даже наоборот.

— Но! — перед горбатым носом с внушительной бородавкой замаячил мой палец с обгрызанным от вчерашней нервности ногтем, — поле ограждено, и не заборчиком, а колышками с верёвочками, шоб публика не лезла туда помогать попинать мячик. А на колышках — афиши, ну или транспаранты, да с именами меценатов. Кто скока даст, понимаете? Отсюда и размер!

— Так, — он подвинул к мине халву, — кушай, деточка! Я так понимаю, шо ты пришёл к мине первому?

— Чисто из уважения к тёте Песе — да! — не отказываясь от сладкого, продолжаю разговор.

— И сколько…

— Никаких денег, Абрам Моисеевич, — машу я на нево руками, — чистое удовольствие! Аукцион неслыханной щедрости! Пройдусь по адресам от тёти Песи, дяди Фимы и Семэна Васильевича, и потом уже будем поглядеть!

— Аукцион? — торговец усмехнулся снисходительно, — Среди нас это будет немножечко сильно сложно! Наивный вы, молодой человек!

— Пусть! — запив чаем сладкое, соглашаюсь с ним, — Я же тёте Песе через уважение, а не так, шо мине таки нужны именно ви! Первый матч будет Молдаванка против Пересыпи, и я таки думаю, шо Мавроматис будет сильно горд за своего сыночку, пусть даже он связался с тамошними босяками.

— Хм! — борода вспушилась, а открывшая было рот жена смелась со стула под гневным взглядом мужа, — Мавроматис?

— Ага! Ещё Кириако, Пифани, — махаю бумажкой, — Коста мине в своё время называл имена тех, у кого большая и опухлая греческая гордость. За Пересыпь чуть не четверть именно шо греки играют, так шо думается мине, шо всё там будет!

— Зачем сразу Мавроматис! — вспыхнул было Абрам Моисеевич, подскочив, и тут же сел назад. — Хе-хе! — погрозил он мине пальцем, и задумался, начав обильно вздыхать и потеть.

— Хотите умную мыслю? — сжалился я над ним.

— Ну…

— Соглашайтесь! Я вам даже так скажу — бегите впереди паровоза, и не сворачивайте! Потому как это — серьёзно! Ви таки представьте, как зацепит это не только вас, а? А ви таки первый, шо уже история и строчки.

— Та-ак, — подался вперёд тёти Песин родич, превращаясь в большое метафизическое ухо, изрядно волосатое и пахнущее чесноком.