Отрочество

— Одним интересно играть, другим смотреть. И национальная гордость! Значица, што? Будут команды! Сперва сикилявочные, пока взрослые люди присматриваются и решаются, потом и посерьёзней. А это уже деньги! Инфраструктура, понимаете? А ещё майки, штаны, бутсы футбольные. И вы, весь такой уже меценат и в истории!

— Если уж на этом нет, — я откидываюсь назад, разводя руками, — то даже и не знаю!

— Ага… — он вскочил, забегав по комнатушке, — где там ваши имена от Песи? Так, так…

— Этого, — жёлтый ноготь прошёл по списку, — вычёркивайте! Вычёркивайте, я вам говорю! Такое себе человек, шо и не слишком плохой, но очень всё под себя. За надом или нет, не важно, характер такой.

— Этот…

Вышел от Абрама Моисеевича чуть не через два часа, взмыленный как после бани. Зато и всё! Решено.

Торговец сам за рукав притаскивал кого надо, и не ходить! Мозги, правда, выели знатно.

В итоге, не выходя из комнаты, еврейский вопрос в футболе я таки решил, став заодно членом-соревнователем [20] спортивного общества, не имеющего пока названия и чотко прописанных функций.

Покинув Абрама Моисеевича, добрёл до скверика, и некоторое время отсиживался там на лавочке, задрав голову к солнцу, прикрывшемуся кружевным редким облаком, растянувшемся по небосводу модной шалью. Тёплышко без жары, и ветерок такой, самую чуточку с прохладцем. Самое оно то, когда ты одет для визита, а не для побегать оборванцем, со всем мальчишеским удобством.

20

Член-соревнователь — устаревшее (дореволюционное) статусное обозначение члена академического, политического, благотворительного или иного общества, не являющегося полноправным (действительным) членом.

Отдыхал физически от морально, глядя на расчирикавшихся воробьёв, устроивших купание в пыли. Гомонят наперебой, очередь организовали, перья пушат. Желторотые слётки рты с раскрытыми ртами жратаньки просят, хвостика трясут.

Если бы не тётя Песя…

Язык весь переломал впополаме с мозгами! Я так-то вполне себе на идише могу, да и язык подстроить под одесский с молдаванским акцентом ни разу совсем не сложно. Машинально даже немножечко, сам того не замечая. Когда промеж людей живёшь, оно само на язык и в голову ложится.

А тут сплошное ой и местечковость во всей красе. Хрен бы с ним, но — мать её — психология! Когда тебе тринадцать, приходится использовать иногда любые уловки, в том числе подстраиваться под манеры и речь не самого приятного собеседника. Доверительность ети!

С тяжким вздохом вусмерть уставшего человека поднялся. Пора к грекам…

— … Калимэра [21] , господин Мавроматис! — нацепив улыбку, толкаю дверь лавки, — Ти канете [22] ?

21

Приветствие.

22

Как у тебя/вас дела?

— Калимэра! — отзеркалил мужчина, затараторив што-то на греческом, который я понимаю через слово, но даже и самому удивительно, што вообще понимаю, — Георгий, да? Друг Косты мой друг!

Изрядно щербатая, но искренняя улыбка, и потянутая навстречу худая рука, с характерными мозолями от многолетней привычки к холодному оружию. Внутри парочка то ли покупателей, то ли забредших на поговорить знакомцев, с любопытством уставившихся на меня.

— Рад видеть тебя, друг мой! — перешёл он на русский, жестом предлагая отойти от входа, — Что привело тебя ко мне в этот прекрасный день?

— Возможность принести в Одессу частицу Эллады, — улыбаюсь ему.

— И как вы это видите? — в глазах ни капли снисходительности взрослого к ребёнку. Немножечко пафоса, но это многим грекам свойственно.

— Как крохотную частицу Олимпийского огня, пронесённого сквозь века, — предложенный тон, — небольшой шаг в направлении идеалов Эллады.

Рассказываю ему о футбольном матче…

— Первый в истории страны, — моментально схватывает суть Мавроматис.

— Да, — киваю с невольным уважением, — сперва просто «Пересыпь» — «Молдаванка», но в перспективе я вижу полноценные футбольные клубы.

— Мецентство… — он разгладил усы, — жди!

… если Абрам Моисеевич увидел предстоящий матч как коммерческое предприятие, и предпочёл обсуждение его в тиши кабинета, то греки рассмотрели перспективы политики и национального… чего бы там ни было! Самое шумное обсуждение, и всего через час вопрос о меценатстве решён.

А ещё — создано спортивное общество «Эллада». Без моего участия, даже и формального. Немножечко даже и тово… обидно!

— … с русскими торговцами проще всего оказалось, — рассказываю по возвращению приткнувшейся слева-сбоку Фире и братьям, — но и отношение снисходительней.

— Это как? — поинтересовался Мишка.

— Ну… Абрам Моисеевич такой себе жид жидовский, што ажно подбешивало, но и мою выгоду немножечко учёл. Членство это, штука ни разу не бесполезная.

— Греки всё через своё эллинство и национально-культурное, — продолжаю, сжав слегка тёплую Фирину ладошку, скользнувшую мне в руку, и отпив горячего зелёного чаю, к которому пристрастился совсем недавно, — На равных, но тут же в сторонку, и даже мыслей… н-да…

— К русским купцам сунулся, — глоточек… дать попробовать Фире, которая никак не может понять всей прелести правильного зелёного чая, — выслушали молча, пару вопросов задали, да и ступай себе!

— А…

— Участвуют, — понял я Чижа, — так просто… настроение.

— Я так и не понял, — подал голос с лежанки Мишка, — жид это лучше оказался?

— Да нет же! Никто не лучше! Так… национальные особенности. И все — раздражают!

— Возраст такой, — тоном умудрённого старца сказал Мишка, — когда раздражает всё.

— Ну… — жму плечами неопределённо.

«— Половое созревание» — высказалось подсознание. И, зараза такая, с картинками!

* * *

Событием года статья «Сладкая жизнь» в репортёрской среде не стала, но на событие недели, пожалуй, што и потянула! Может, и не самое главное, но одно из, так это точно! Напечатанная изначально в «Русских ведомостях», она вызвала определённый общественный резонанс, а чуть погодя статью перепечатали в «Одесских новостях» и десятке изданий вовсе уж провинциальных.

Успех не самый громкий, но он есть. Обсуждают на Молдаванке и Пересыпи, за шахматами в Дюковском парке, слышал на Привозе.

Ругают за излишнюю «Майн Ридовщину» и излишнюю литературность. Хвалят за ту же самую «Майн Ридовщину» и «Правду жизни». Говорят!

Хочется иногда выскочить, и крикнуть — я это, я! Я написал! Останавливает только понимание последствий.

Уйдёт свобода. И так уже… иду иной раз, и шепотки за спиной. Такая себе знаменитость, масштаба Молдаванки и чуть-чуть за пределами. Дружба с серьёзными людьми, песни мои, танцы с драчками. Ну и деньги, да.

Чуть больше, и всё. И так уже иногда бровки подымают — дескать, чего это я босиком изволю шлындать? Приличные люди так…

Иногда одними бровками высказывают, иногда и словесно, особо одарённые. Ну да я в таких случаях тоже не стесняюсь. Выражение «сексуально-пешеходный маршрут» от меня подхватили. Н-да… впрочем, даже и горжусь немножечко!

А чуть больше, и всё. Полная узнаваемость и тыканье пальцами.

Не славы и тыканья хочется, а — на равных!

Так и не приняли меня в репортёрском обществе Одессы без дяди Гиляя, отдельно. Приду в редакцию, так руки жмут, хвалят за фельетоны и карикатуры, спрашивают о творческих планах. А дальше ни шагу. Ни в гости пригласить, ни на лодочную прогулку. Улыбаются… Ну да я и не напрашиваюсь. Понимаю, што как ни крути — возраст. Сложно со мной. Улыбаться можно, а скажем… о бабах? Или водки выпить? Вот как держаться, а?!