Отрочество

— При надлежащем благочестии! — добавил земский от себя, нравоучительно указав на старосту желтоватым от табака перстом.

— У нас недоимки ещё за те лета, — топчась в пыли с картузом в мозолистой руке, тоскливо предупредил староста. Всем своим мужицким нутром он чуял нешуточный подвох, но уловить ево никак не удавалось, — много, страсть!

— Недоимки ваши, равно как и имущественное положение, никоим образом не пересекаются со школьным фондом.

— Чевось?

— Не пересекаются, говорю! — земский начал терять остатки терпения.

— В селе будет выстроена школа, — начал рубить земский, — причём содержание учителя, закупку учебников и учебных пособий, а так же горячие обеды для всех учеников, берёт на себя благотворитель. Всё! Пшёл вон, скотина!

— Так бы и сразу, Виссарион Аполлинариевич, — пробурчал становой, садясь в пролетку, сильно прогнувшуюся набок, — а то ишь, залиберальничали! В кулаке их, в кулаке!

— Ох, Карл Иосифович, — с чувством отозвался земский, усаживаясь напротив, — в такие минут, при всех своих убеждениях, я начинаю понимать противников отмены крепостного права! Ну дети же, сущие дети! Куда им без отеческого пригляд?

— Быдло! — отрезал становой, пхнув кучера сапогом в спину, — Трогай!

— Чево они? — тихохонько поинтересовался Кривой Анфим, глядя в спину отъезжающим барам. — Жалеют, што из крепости нас ослобонили! — отозвался староста, сплюнув вслед и натянув картуз.

— А… — глубокомысленно протянул мужик, — а такой весь из себя поначалу, што фу ты ну ты!

— Все оне одним миром!

— Записываемся! — волостной писарь, оставленный высоким начальством, начал свою работу, усевшись за вынесенным столом со всем своим удобством, — В очередь, становись, растуды вас в качель! Имя, отцово имя, да фамилье. И по гривеннику готовьте!

— Так это, — замялся староста, опасаясь спорить с наделённым нешуточной фактической властью волостным писарем, — вроде как и тово… бесплатно! Господа сказали.

— Остолоп! — писарь брезгливо выпятил мясистую губу и оглядел мужика, как хорошая хозяйка глядит на катях, невесть каким образом оказавшийся посреди метёной избы, — А переписать вас? Официяльный документ, не шутка!

— Ну раз официяльный, — угрюмо согласился староста, нутром понимая какой-то подвох, — тогда оно и да.

— То-то, што и да, — наставительно сказал писарь, чуточку повеселевший от предчувствия лёгкого заработка, — Да распорядись, штобы поесть и выпить на опосля приготовили, да лошадь с телегой!

— Вот те и бесплатно, — сплюнул один из мужиков, подходя с зажатыми в кулаке монетами, — школы ишшо нет, а денежки уже дай!

— То ли ишшо будет! — угрюмо посулил односельчанин.

— И што за зараза нам так подкузьмила? — вслух гадал староста, — Капитан Сорви Голова… Из немцев, што ли? А мы тут при каком разе? Тьфу ты, прости Господи…

Двадцать четвёртая глава

Отмывались истово, до скрипа зарозовевшей кожи, смывая въевшийся угольный чад и осевшую на теле соль, от которой обчесались, как шелудивые собаки.

— Потри-ка спину, — Мишка поворотился костлявым хребтом, — да смелей! Не жалей сил-то! Ох, красота… собственная мыльня, надо же!

— Погоди, — посулил я, водя по костомашкам мочалом, — дядя Фима грозился нас в бани турецкие отвести. Говорит, чуть ли не кусочек рая на Земле, да на все вопросы только глаза закатывает, да бровями играет.

— Живём! — отозвался Пономарёнок жизнерадостно, встав под душ, — Неужто лучше Сандунов? — А мне-то откель знать? Завтра и увидим!

Стол Бляйшманы накрыли так, што даже и скатерти не видно. Вот ей-ей, некоторые блюда даже немножечко сикось друг на дружке стоят, так сильно места не хватает!

— Шалом алейхем! — чуточку нестройно поприветствовали мы хозяев, рассаживаясь на указанные места. С прошлого года дом стал ещё богаче и ещё безвкусней. Везде, где можно наляпать алебастровой лепнины с позолотой, она уже наляпана.

— Шалом у-враха [34] ! — солидно ответил дядя Фима, раскабаневший ещё больше, как бы интересно это не звучало по отношению к иудею. В том годе у него живот нависал над поясом брюк, а теперь солидно лежит на коленях, — Садитесь, мальчики! И не надо стесняться! Егорка мине как родной племянник, из которых имеются только двоюродные, штоб они были здоровы и богаты, но немножечко отдельно от моево кошелька! А раз вы таки братья Егору, который немножечко и Шломо для моего большово сердца, то значит, и мине самую чуточку как племянники, пусть даже и названные!

34

Мир и благословение.

Дядя Фима сочится жиром, искренним гостеприимством, жизнелюбием и неутолимым любопытством. Немножечко проехавшись по ушам Мишке всяким интересным, он начал интересоваться впопеременку за нас и за Одессу.

— Ой вэй, — жирно вздыхая и не прекращая вкусно жевать, печалился он, выбрав для исповеди почему-то Мишку, — ты бы знал, как я скучаю за Одессу! Такой город, такой город! Во сне иногда вижу. Хотя чего это я, ты и без мине понимаешь, да? Ведь скажи, невозможно ведь не влюбится в эти улочки, в каштаны и акации… а?! А воздух? Чистый же кислород на меду! Я его как в детстве вздохнул…

Дядя Фима начал показывать, как он вдыхал воздух. Жирная его грудь под шёлковой рубашкой заколыхалась совершенно гипнотически. По остекленевшим глазам Мишки, мерно жующево всё, што ему подсовывает Бляйшман, я понял — брат в надёжных руках. Из-за стола он вылезет большим патриотом Одессы, и немножечко колобком с трескающимися штанами.

— … да што ты говоришь!? — тётя Эстер всплёскивает полными руками, слушая Саньку, — Вот так вот триста рубелей одним чеком? Сам Маразли!? Как жаль, шо у нас только Ёсик, и он всё-таки мужчина! Была бы девочка хоть чуть-чуть твоих лет, ты бы ушёл отсюда женатым!

И смеётся! Санька тоже улыбается во все белоснежные двадцать восемь. Смешно! А я таки понимаю, шо ни разу и не шутка, и што если бы да, то так оно и вышло.

— Как дела у Ёсика? — сбиваю я матримониальные планы тёти Эстер, штоб она была таки здорова и думала не о женитьбе нас.

— Ой! — и снова руками — плесь! — Ты тоже за нево скучаешь? Он мине тогда все уши продолбил! Ну да два умных человека завсегда найдут общие интересы, даже если один из них не иудей! Песя! А ты чево как неродная? Кушай! А то худенькая такая, шо глазам смотреть больно!

— Так да! — согласился дядя Фима, нежно глядя на супругу заплывшими карими глазками, — красивой женщины должно быть много, и ещё чуть-чуть немножечко!

— Ой, ну ты скажешь! — женщина кокетливо треснула супруга облизанной серебряной ложкой по руке, — Да ещё и при детях!

— Да! — переключилась она на мине, — У Ёсика всё нормально, и местами даже немножечко хорошо. Он сейчас пока в Англии по гостям, потому как нужно налаживать связи и немножечко политику!

— Хорошо, когда всё хорошо, — кивнул я, — главное вовремя остановиться и понять, што ж ему всё-таки важнее — связи, или таки политика?