Отрок (XXI-XII)

Переключив внимание на Красаву, Мишка не нашел ничего лучше, чем отвесить ей несколько звонких пощечин. Подействовало. Нинеина внучка резко втянула воздух сквозь сжатые зубы и попыталась сесть. Мишка не стал препятствовать, лишь придержал Красаве руки и заорал ей прямо в ухо:

–  Очнись, Красава! Савва заговорил! Ты его вылечила, слышишь, Красава? Ты Савву вылечила, к нему голос вернулся!

Красава коротко простонала и принялась вырываться, Мишка выпустил ее руки, схватил за плечи и как следует, встряхнул.

–  Глаза-то открой! Все уже, все! Никто тебя больше не обидит, ну-ка, посмотри на меня.

Красава послушалась, открыла глаза, которые тут же начали наполняться слезами.

–  Мишаня, она меня… - продолжение фразы утонуло в рыданиях.

Тут все было в порядке, раз слезы, значит, отпустило. Мишка поднял голову и глянул на Юльку и Савву. Пацан лежал неподвижно, видимо в обмороке, а Юлька, что-то зло шипя сквозь зубы, по одному разгибала пальцы Саввы, сомкнутые на ее поясе.

–  Ну что, Перуница, великую победу одержала? С детишками справилась!

Слава тебе, дева грозная!

Ликом прекрасная, богоподобная,

В прах всех врагов повергающая

Мощной десницей божественной!

Блеск твоих крыльев серебряных,

Взор твоих глаз, что как яхонты,

Смертью грозят недостойному,

В трепет ввергают несмелого…

–  Трепач!
– Юлька зло зыркнула в сторону Мишки и снова опустила глаза к поясу.
– Скоморохом тебе быть!

Но возжигают они

Пламя отваги у воинов,

Но поселяют они

Сладкую муку любовную

В сердце того, кто с достоинством

Имя несет мужа честного…

–  Балаболка!
– Юлька наконец освободилась и поднялась на ноги.
– И что в тебе девки находят? Морда шпаренная, руки-крюки, язык, что помело…

Стоя над телом поверженным,

Славу поешь ты делам его:

Подвигам, битвам, свершениям.

Душу приняв мужа честного,

Ты по пути яснозвездному

В Ирий пресветлый…

–  Да заткнись же ты, аспид! Ты хоть знаешь, что тут было? Эта мочалка…

–  И знать не хочу! Перед тобой двое больных лежат. Ты лекарка или коза на выпасе?

Конечно, хорошо было бы выяснить, что тут произошло, из-за чего сцепились Юлька с Красавой, и как Красава оказалась запертой в собачьей клетке, но Мишка, еще из ТОЙ жизни, вынес железное правило: ни при каких обстоятельствах не встревать в женские разборки (неважно, девичьи или бабьи). Столь же неукоснительно он следовал и другому правилу: никогда не обсуждать одну женщину в разговоре с другой. Здесь, правда, были не женщины, а девчонки, но девчонки, ох, какие не простые.

Сработало и третье правило - удивить, значит, победить. Юлька ожидала от него чего угодно, только не чтения виршей о Перунице. А теперь надо было бить в самое уязвимое Юлькино место - лекарскую одержимость.

–  Думай, Юленька, думай, как следует! У Саввы голос прорезался, он больше полугода молчал, а сейчас голос обрел. Думай, как сделать, чтобы он снова не умолк?

–  Чего тут думать-то?
– Юлька безотказно клюнула на мишкину "наживку".
– Клин клином вышибают. Он голоса с перепуга лишился, с перепуга и заговорил.

–  Но он сейчас без памяти, а что будет, когда очнется? Вдруг снова онемеет? Ты его сильно приложила-то?

–  Нет… вроде бы.
– Юлька склонилась над Саввой, приподняла ему веко. Хорошо бы отнести его куда-нибудь, и присмотреть, когда в себя приходить начнет.

–  Понятно.
– Мишка попробовал поднять все еще плачущую Красаву, но у той ноги подгибались, как ватные.
– Юль, а с Красавой что?

–  Ничего. Поревет, поревет и успокоится. Впредь наука - с лекарками не вздорить!

–  М-да, двоих мне не утащить. Ничего, сейчас организуем.

Мишка сунул в рот пальцы и вполсилы, чтобы не будоражить весь гарнизон крепости, высвистал сигнал "ко мне". Почти сразу из-за угла вышел наставник Прокопий - не старый еще мужик, бывший ратник, перешедший в обозники после потери правой руки.

–  Чего это ту у вас?
– Недоуменно спросил Прокопий, обводя взглядом "поле битвы".
– Михайла, это ты звал?

–  Я, дядька Прокоп. Видишь: двое болезных у нас - мне одному не утащить. Возьми Савву, отнеси, куда лекарка покажет.

–  Угу.
– Прокопий одной рукой подхватил Савву с земли и, осторожно придерживая крюком, заменявшим ему кисть правой руки, взвалил на плечо.
– Показывай, девонька, куда нести?

Отправив Юльку с Прокопием, Мишка поднял на руки Красаву, между делом порадовавшись результатам постоянных физических упражнений, и понес ее к дому Алексея. Плач Красавы постепенно затих, перейдя в редкие всхлипывания, нинеина внучка обхватила Мишку за шею и неожиданно поведала:

–  Мишаня, ты не думай… я с Саввой все время была потому, что бабуля так велела. А Юльку я от тебя все равно отважу… это только у меня сегодня так вышло.

"Так это они из-за меня поцапались? Одной девяти еще нет, другой тринадцати. Блин, совсем девки сума посходили!".

–  Тебе Юльку не одолеть. Она уже сейчас сильна, а через год-полтора с ней даже твоя бабуля справиться не сможет. Не лезь на рожон.

–  Но ты же на ней не женишься?

–  А ты где-нибудь замужних лекарок видела?

–  Нет.

–  Вот и я… нет…

Закончилась вся эта история для Мишки уж и совсем неожиданно - потерей прежнего самострела и приобретением нового. На следующий день, спустившись с наблюдательной вышки, воздвигнутой в углу будущего равелина, Мишка наткнулся на Юльку. Вид у той был воинственный, о чем свидетельствовала весьма характерная поза - "руки в боки".

–  Здравствуй, Юль, меня ждешь?

–  Тебя, тебя, воевода. Надумал прощения просить или так и будешь от меня прятаться?

Настроение у Мишки и без того было неважным, а тут еще такой наезд. Так захотелось послать Юльку подальше…

–  И когда же это я от тебя прятался?

–  А кого я тут уже битый час жду? Засел на верхотуре и ни гу-гу, думал, уйду не дождавшись?

–  Только мне и дела, что смотреть: дожидается меня кто внизу или нет? Да и стоишь ты так, что сверху не видно. Могла бы и покричать, если невтерпеж. Что случилось-то?